..
«Моя Буюркан!» Это отделилось от остального, звонко ударило мне в уши. «Моя Буюркан!» Этого река не унесла с собой, у нее не хватило сил отобрать у меня такое... Ветер сложил свои крылья, умерил бег воды и, притаившись между камнями, прислушался. А когда полетел дальше, казалось, и в течении реки, и в песне ветра повторялось и повторялось: «Моя Буюркан!» И не только река и ветер... И гордые сосны, и кусты, и трава в шелесте своем несли эти слова. Вскипающие белой пеной волны пели о нас, луна подглядывала сквозь густые ветви, и завидовала, и любовалась нами.
Это наслаждение, эта ночь, эта красота опьяняли меня. А может быть, меня опьянило пламя молодости, наше общее пламя — мое и Кара... Наверное, поэтому я поздно заметила, что его губы коснулись моей щеки... Я сделала вид, что обиделась, и отвернулась... Нет-нет, это не взаправду было, я просто кокетничала. Может быть, я хотела, чтобы он еще сильнее, еще горячее поцеловал...
Кара чуть отодвинулся и посмотрел внимательно — действительно обиделась я или нет? И конечно, по всему моему виду, по тому, как я, опустив глаза, играла маленькой веткой сосны, которую он мне дал... по всему он понял, что я не сержусь на него. Он взял меня за руку и повел выше, мы поднялись на большой скальный выступ над рекой. Красивое место, все в нетронутом зеленом травяном ковре — будто покрытое большим ширдаком. Мы сели там, подстелив под себя вьющуюся мягкую траву. Он крепко обнял меня. Мне сделалось даже больно, но все равно, все равно... я хотела, чтобы он обнимал еще крепче, я проснулась, я, верно, давно и страстно желала его объятий...
Полились самые затаенные мысли. Оказывается, Кара уже давно слышал обо мне много теплых, красивых слов и с сердечным волнением ждал встреч. Мало того, он уже был влюблен. Он не скрывал этого. Его слова, как клятву, слушали и запоминали сосны, скала, река, ветер, зеленая трава. Цветы склонили головки перед нашей молодостью и любовью.
Где-то наверху, на склоне выше нас, послышалась песня. Пел молодой, сильный, счастливый голос — и неожиданный подарок еще больше сблизил наши сердца. Казалось, джигит видит нас и поет о нас, радуясь и восхваляя... Но нет, конечно, не только о нас, но и о других, обо всех сидящих сейчас подобно нам, сливших свои сердца в одно... и даже о тех счастливых, что в будущем придут сюда, пел он. Голос долетал до нас сквозь шелестящие ветви сосен, обволакивал, ласкал, заставлял играть и улыбаться все вокруг — даже брызги воды дрожали в радостном нетерпении. Беззаботный легкий щебет ночных птиц сливался с песней джигита, вплетался в нее, украшал, и незнакомое сладкое томление рождалось в крови. Ах, кто бы ни пел, спасибо ему!
Мы поднялись еще выше. А внизу все продолжались игры. Временами звучал душевный, негромкий смех, и казалось, что нас не хватает там, что друзья зовут нас к себе, завидуют нам, не могут найти... но тут же веселые крики заглушали все. Нас не тянуло туда. Что-то подталкивало нас вперед, дальше и выше по склону — было ощущение, что впереди нас ждет большое счастье, и если мы не поспешим, то упустим, не настигнем его.
Когда мы наискось вышли к какому-то ущелью, оказалось, что там стоял джигит с двумя конями в поводу. Он предложил нам скорее садиться. Меня как холодной водой обдало — показалось хуже воровства. Я очень обиделась на Кара. Значит, он собирался увезти меня обманом, и привел сюда обманом, и все его слова, все уважительное отношение — тоже обман?.. Я выдернула свою руку из руки Кара. Он тут же понял, что это уже не шутка. Сердито сказал своему товарищу, что так не поступают с девушкой. Попросил у меня прощения. Потом оказалось, что, как только мы ушли бродить между сосен, его друг, приехавший с ним вместе из Таласа, на свой страх и риск сам решил все приготовить к отъезду: собрался — соглашусь я или не соглашусь — увезти меня хоть и силой.
Кара отправил джигита восвояси, а сам пошел проводить меня до дому. По дороге в разговорах мы все больше узнавали друг друга. Мы сделались еще ближе прежнего и уже делились тайнами.
Кара проводил меня до самого дома. На прощание сказал: «Не скрывая, расскажи все матери. Если она разрешит, то уедем через три дня». Я молча вошла в дом. Мать уже спала, но, когда я, раздевшись, стала укладываться, она проснулась. Обычно, когда я приходила с таких гуляний, я начинала греметь посудой, искала еду, веселая, проголодавшаяся. Сегодня же я забыла про еду, вошла неслышно, как мышка, и сразу легла в постель. Это необычное, видимо, и разбудило маму, и она, умный человек, поняла. Осторожно, деликатно начала расспрашивать. Я никогда ничего не скрывала от матери. И сейчас сразу рассказала ей всю правду. Она ответила мне: «Я ожидала, что он так поступит, этот сирота. Конечно, он приехал из Таласа, пройдя столько рек, и поселился по соседству не ради меня — чтобы увидеть тебя. Сама решай, дочка. На меня не оглядывайся. Если судить по слухам... народ больше говорит о нем хорошее. Если он понравился тебе, а я скажу на это — не выходи замуж за него, оставайся подле меня, то что я буду за мать. Только имя дочери принадлежит матери, сама она принадлежит мужу. У всех у нас, женщин, судьбы схожие. Где остались мать, родившая меня, отец, выпестовавший меня? Между нами всего один день пути, но разве часто приходится увидеть их? И не думай о том, что оставляешь меня. Если полюбила — иди с ним. Обо мне не беспокойся. Плохо будет одной — возьму на воспитание еще девочку. А когда она вырастет, и ей скажу, чтобы она уезжала, если позовет любимый. Я сама когда-то была продана, как скотина. Хватит с нас и этого. Теперь я желаю, чтобы вы были счастливы, выбирали сами. Ты сама хозяйка своей судьбы».
Мы шептались далеко за полночь. Матушка Джиргал рассказала мне то, чего я не знала раньше. Я впервые услышала, как крошечная, в младенческой колыбельке, я была потеряна родителями во время бегства в Уч-Турфан. Тут только я смогла в полной мере оценить человечность моей приемной матери Джиргал. Думая о ней, я перебирала в душе девяносто девять разных благодарностей... «Если решишь ехать с Кара, я провожу тебя, не прося за тебя ни копейки калыма, заколю самую дорогую для меня скотину и устрою свадьбу — провожу тебя в полдень при всем народе, не скрывая от людей. Пусть только кто-нибудь посмеет сказать, что Буюркан увезли, даже не заплатив калым! Ай, разве нет таких, что вопреки законам правительства украдкой получают калым, отдавая девушек против воли? Есть. Но я не видела, чтоб эти люди узнали счастье от продажи дочерей», — говорила она.
Матушка всегда держала слово. Как и обещала, она проводила нас в полдень. Зарезали кобылицу. Множество людей шумно благословляли нас на прощанье.
Через некоторое время мы приехали в Талас. Оказывается, земля везде одинакова, все те же горы, все те же бурливые горные реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
«Моя Буюркан!» Это отделилось от остального, звонко ударило мне в уши. «Моя Буюркан!» Этого река не унесла с собой, у нее не хватило сил отобрать у меня такое... Ветер сложил свои крылья, умерил бег воды и, притаившись между камнями, прислушался. А когда полетел дальше, казалось, и в течении реки, и в песне ветра повторялось и повторялось: «Моя Буюркан!» И не только река и ветер... И гордые сосны, и кусты, и трава в шелесте своем несли эти слова. Вскипающие белой пеной волны пели о нас, луна подглядывала сквозь густые ветви, и завидовала, и любовалась нами.
Это наслаждение, эта ночь, эта красота опьяняли меня. А может быть, меня опьянило пламя молодости, наше общее пламя — мое и Кара... Наверное, поэтому я поздно заметила, что его губы коснулись моей щеки... Я сделала вид, что обиделась, и отвернулась... Нет-нет, это не взаправду было, я просто кокетничала. Может быть, я хотела, чтобы он еще сильнее, еще горячее поцеловал...
Кара чуть отодвинулся и посмотрел внимательно — действительно обиделась я или нет? И конечно, по всему моему виду, по тому, как я, опустив глаза, играла маленькой веткой сосны, которую он мне дал... по всему он понял, что я не сержусь на него. Он взял меня за руку и повел выше, мы поднялись на большой скальный выступ над рекой. Красивое место, все в нетронутом зеленом травяном ковре — будто покрытое большим ширдаком. Мы сели там, подстелив под себя вьющуюся мягкую траву. Он крепко обнял меня. Мне сделалось даже больно, но все равно, все равно... я хотела, чтобы он обнимал еще крепче, я проснулась, я, верно, давно и страстно желала его объятий...
Полились самые затаенные мысли. Оказывается, Кара уже давно слышал обо мне много теплых, красивых слов и с сердечным волнением ждал встреч. Мало того, он уже был влюблен. Он не скрывал этого. Его слова, как клятву, слушали и запоминали сосны, скала, река, ветер, зеленая трава. Цветы склонили головки перед нашей молодостью и любовью.
Где-то наверху, на склоне выше нас, послышалась песня. Пел молодой, сильный, счастливый голос — и неожиданный подарок еще больше сблизил наши сердца. Казалось, джигит видит нас и поет о нас, радуясь и восхваляя... Но нет, конечно, не только о нас, но и о других, обо всех сидящих сейчас подобно нам, сливших свои сердца в одно... и даже о тех счастливых, что в будущем придут сюда, пел он. Голос долетал до нас сквозь шелестящие ветви сосен, обволакивал, ласкал, заставлял играть и улыбаться все вокруг — даже брызги воды дрожали в радостном нетерпении. Беззаботный легкий щебет ночных птиц сливался с песней джигита, вплетался в нее, украшал, и незнакомое сладкое томление рождалось в крови. Ах, кто бы ни пел, спасибо ему!
Мы поднялись еще выше. А внизу все продолжались игры. Временами звучал душевный, негромкий смех, и казалось, что нас не хватает там, что друзья зовут нас к себе, завидуют нам, не могут найти... но тут же веселые крики заглушали все. Нас не тянуло туда. Что-то подталкивало нас вперед, дальше и выше по склону — было ощущение, что впереди нас ждет большое счастье, и если мы не поспешим, то упустим, не настигнем его.
Когда мы наискось вышли к какому-то ущелью, оказалось, что там стоял джигит с двумя конями в поводу. Он предложил нам скорее садиться. Меня как холодной водой обдало — показалось хуже воровства. Я очень обиделась на Кара. Значит, он собирался увезти меня обманом, и привел сюда обманом, и все его слова, все уважительное отношение — тоже обман?.. Я выдернула свою руку из руки Кара. Он тут же понял, что это уже не шутка. Сердито сказал своему товарищу, что так не поступают с девушкой. Попросил у меня прощения. Потом оказалось, что, как только мы ушли бродить между сосен, его друг, приехавший с ним вместе из Таласа, на свой страх и риск сам решил все приготовить к отъезду: собрался — соглашусь я или не соглашусь — увезти меня хоть и силой.
Кара отправил джигита восвояси, а сам пошел проводить меня до дому. По дороге в разговорах мы все больше узнавали друг друга. Мы сделались еще ближе прежнего и уже делились тайнами.
Кара проводил меня до самого дома. На прощание сказал: «Не скрывая, расскажи все матери. Если она разрешит, то уедем через три дня». Я молча вошла в дом. Мать уже спала, но, когда я, раздевшись, стала укладываться, она проснулась. Обычно, когда я приходила с таких гуляний, я начинала греметь посудой, искала еду, веселая, проголодавшаяся. Сегодня же я забыла про еду, вошла неслышно, как мышка, и сразу легла в постель. Это необычное, видимо, и разбудило маму, и она, умный человек, поняла. Осторожно, деликатно начала расспрашивать. Я никогда ничего не скрывала от матери. И сейчас сразу рассказала ей всю правду. Она ответила мне: «Я ожидала, что он так поступит, этот сирота. Конечно, он приехал из Таласа, пройдя столько рек, и поселился по соседству не ради меня — чтобы увидеть тебя. Сама решай, дочка. На меня не оглядывайся. Если судить по слухам... народ больше говорит о нем хорошее. Если он понравился тебе, а я скажу на это — не выходи замуж за него, оставайся подле меня, то что я буду за мать. Только имя дочери принадлежит матери, сама она принадлежит мужу. У всех у нас, женщин, судьбы схожие. Где остались мать, родившая меня, отец, выпестовавший меня? Между нами всего один день пути, но разве часто приходится увидеть их? И не думай о том, что оставляешь меня. Если полюбила — иди с ним. Обо мне не беспокойся. Плохо будет одной — возьму на воспитание еще девочку. А когда она вырастет, и ей скажу, чтобы она уезжала, если позовет любимый. Я сама когда-то была продана, как скотина. Хватит с нас и этого. Теперь я желаю, чтобы вы были счастливы, выбирали сами. Ты сама хозяйка своей судьбы».
Мы шептались далеко за полночь. Матушка Джиргал рассказала мне то, чего я не знала раньше. Я впервые услышала, как крошечная, в младенческой колыбельке, я была потеряна родителями во время бегства в Уч-Турфан. Тут только я смогла в полной мере оценить человечность моей приемной матери Джиргал. Думая о ней, я перебирала в душе девяносто девять разных благодарностей... «Если решишь ехать с Кара, я провожу тебя, не прося за тебя ни копейки калыма, заколю самую дорогую для меня скотину и устрою свадьбу — провожу тебя в полдень при всем народе, не скрывая от людей. Пусть только кто-нибудь посмеет сказать, что Буюркан увезли, даже не заплатив калым! Ай, разве нет таких, что вопреки законам правительства украдкой получают калым, отдавая девушек против воли? Есть. Но я не видела, чтоб эти люди узнали счастье от продажи дочерей», — говорила она.
Матушка всегда держала слово. Как и обещала, она проводила нас в полдень. Зарезали кобылицу. Множество людей шумно благословляли нас на прощанье.
Через некоторое время мы приехали в Талас. Оказывается, земля везде одинакова, все те же горы, все те же бурливые горные реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85