Возможно, у него не
имелось ни тела, которое могли бы пронзить меч или копье, ни рук или лап,
ни когтей, ни пасти и клыков, способных растерзать жертву... Возможно,
плоть и кровь вообще не интересовали это порождение мрака; возможно, оно
жаждало иного, неизмеримо более ценного, что таится и в человеке, и в
звере - самого дыхания жизни, дарованного богом, что теплой трепещущей
аурой окружает смертных... Так почему-то казалось Конану, и подобные мысли
могли вызвать лишь страх - ведь это значило, что он не сумеет поразить
бестелесного врага мечом.
Или же стоило попытаться?
Сон по-прежнему одолевал его; он не мог двигаться дальше, не мог
нести Рину. Положив на пол легкое тело девушки, Конан пристроил факел в
трещине, змеившейся по стене, и полоснул мечом запястье. Резкая боль на
мгновенье отогнала дремотную вялость; выхватив второй клинок, он прижался
спиной к камню и вытянул оружие вперед. Сталь поблескивала холодно и
мертво, и не хотела оживать - как тогда, у развалин древней башни, в
пустыне, в тот миг, когда зубы Инилли подбирались к его горлу... И сейчас
он тоже ощущал чьи-то ледяные клыки на затылке; они впивались все глубже и
глубже, высасывали мозг, разум, душу, с них струился яд, погружавший в
беспамятство, их холодные острия пронзали череп...
- Выходи! - яростно прорычал Конан, взмахнув клинками. - Выходи,
тварь, отродье Нергала!
Тишина. Мертвая тишина вечного забвенья...
- Выходи!
Крик его метался под высоким сводом, не порождая даже эха.
- Выходи!
Теперь ему почудился смешок, чье-то мерзкое хихиканье, словно
бестелесный демон издевался над ним. Не звук, нет, одно ощущение звука,
отдавшегося не в ушах, а под черепом. И сразу сон с новой силой навалился
на него. Глухо звякнули мечи, выпавшие из рук, и Конан, теряя сознание,
начал медленно оседать на пол вслед за ними.
Спать... в покое... в тишине... во мраке... спать, спать... не думать
ни о чем... забыть о грехе и каре, о вине и искуплении, о жизни и
смерти... спать, спать... вкусить сладость забвения... не двигаться,
застыть на каменном полу и самому превратиться в камень... в прах, который
навечно упокоится в этом темном коридоре... спать, спать... уснуть, став
бессловесным и немым, бесчувственным и неподвижным...
Немым? Бесчувственным?
Почти инстинктивно ладонь Конана легла на пояс, ногти царапнули
грубую кожу, пальцы коснулись маленькой бронзовой фляги, потянули ее
вверх, к лицу... Он не сознавал, что стоит на коленях над телом Рины; не
чувствовал, как горячая капелька смолы с догорающего факела обожгла кисть;
не видел розовеющего вдалеке пятна, от которого в темноту подземного
коридора тянулись слабые лучики света... Он не сознавал, не чувствовал и
не видел ничего; все его мысли сосредоточились сейчас на крохотном
сосудике с порошком арсайи.
Кром, как же он мог забыть про свое зелье! Про снадобье,
просветляющее разум! Видно, тьма повлияла на него - тьма и отсутствие
солнца, с которым он соразмерял прием бальзама...
Не спи, сказал он себе, непослушными пальцами выковыривая пробку; не
спи, и мы еще посмеемся над этой тварью! Над этим бестелесным стражем, над
мертвецом, что высасывает души из живых! Пиявка, проклятый морок, отродье
Нергала... Подлое, как все ублюдки, что таятся в темноте и нападают
исподтишка... Без крови и костей, без тела, которое можно было бы
проткнуть клинком... Мерзкая тварь!
Свежий и острый запах арсайи отрезвил его, растопив дремотный туман.
Ледяные клыки, впившиеся в затылок, исчезли, смолкло и монотонное
бормотанье, неудержимо вгонявшее в сон; лишь где-то во тьме прозвучал
неслышимый вздох. Не вздох, а отзвук вздоха; однако Конан уловил в нем
ненависть и разочарование.
Он поднес горлышко маленького сосуда к ноздрям Рины. Девушка
закашлялась и чихнула, потом, резким движеньем подобрав под себя ноги,
начала подниматься. Конан, бережно закупорив фляжку, сунул ее за пояс.
- Что... что случилось? - Глаза Рины были полны недоумения. Внезапно
она вспомнила и вскочила, выставив вперед дротик и вглядываясь в темноту;
губы ее дрогнули. - _Э_т_о_ ушло? Конан, _э_т_о_ ушло? Скажи мне!
Он гулко расхохотался - не над собой и не над страхом Рины - над
бесплотной невидимой тварью, что разочарованно скулила в темноте. Теперь
он ощущал ее присутствие - не слухом или зрением, а каким-то шестым
чувством, пробудившимся еще в те дни, когда с ним была Сила.
- Ты смеешься? - На губах Рины тоже заиграла улыбка. - Смеешься?
Значит, все хорошо?
Кивнув, Конан вытащил из трещины свой факел. Он догорал, но теперь
киммериец ясно видел впереди расплывчатое розоватое пятно. Свет! Свет и
выход! Он показал на него Рине.
- Но как ты с ним справился? - Она все еще не могла прийти в себя. -
Как? Даже я... даже Сила Митры не защитила нас!
- Кром! - Конан подтолкнул ее вперед. - Рассчитывай больше на себя, а
не Митру, малышка! Ну, еще на вендийских мудрецов...
- При чем тут вендийские мудрецы?
Ухмыльнувшись, киммериец погладил свой широкий пояс, за которым
прятался драгоценный сосудик. Теперь, когда Рина тоже вдохнула снадобье,
Конан чувствовал, что они равны: пусть недолгий миг, но ее душа тоже
пряталась в этой самой бронзовой фляге и возвратилась из нее в телесную
оболочку.
- Ты помнишь, что Учитель сказал про арсайю? - Он снова похлопал по
ремню. - Бальзам, который употребляют вендийские мудрецы! Он-то нас и
выручил.
- О! Твое лекарство, что просветляет разум?
- Да, Рина.
Передав девушке факел, Конан подобрал свои мечи, вложил их в ножны;
он был уверен, что оружие ему не понадобится. Бестелесная тварь, невидимая
и едва ощутимая, пряталась во мраке, жадно поглядывая на них, но не
пытаясь повторить атаку. Вдалеке тускло сияло розоватое пятнышко выхода, и
киммерийцу казалось, что оттуда тянет свежим воздухом.
- Вперед, малышка?
- Вперед!
Но прежде, чем сделать первый шаг, Конан повернулся и плюнул в
темноту подземного прохода.
23. ПУРПУРНЫЕ ЛЕСА
Тоннель оборвался внезапно; еще мгновение назад над ними нависали
тяжкие базальтовые своды, и вдруг багровый и алый простор распахнулся во
всю ширь, ослепив путников неярким светом. В вышине клубились розовые
облака, скрывающие небо; они текли, меняли формы, то вытягиваясь
гигантскими колоннами, почти касавшимися горизонта, то образуя пушистые
шары или превращаясь в расплывчатые титанические замки с остроконечными
или приземистыми башнями, фигурными парапетами и стенами, отливавшими
багрянцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
имелось ни тела, которое могли бы пронзить меч или копье, ни рук или лап,
ни когтей, ни пасти и клыков, способных растерзать жертву... Возможно,
плоть и кровь вообще не интересовали это порождение мрака; возможно, оно
жаждало иного, неизмеримо более ценного, что таится и в человеке, и в
звере - самого дыхания жизни, дарованного богом, что теплой трепещущей
аурой окружает смертных... Так почему-то казалось Конану, и подобные мысли
могли вызвать лишь страх - ведь это значило, что он не сумеет поразить
бестелесного врага мечом.
Или же стоило попытаться?
Сон по-прежнему одолевал его; он не мог двигаться дальше, не мог
нести Рину. Положив на пол легкое тело девушки, Конан пристроил факел в
трещине, змеившейся по стене, и полоснул мечом запястье. Резкая боль на
мгновенье отогнала дремотную вялость; выхватив второй клинок, он прижался
спиной к камню и вытянул оружие вперед. Сталь поблескивала холодно и
мертво, и не хотела оживать - как тогда, у развалин древней башни, в
пустыне, в тот миг, когда зубы Инилли подбирались к его горлу... И сейчас
он тоже ощущал чьи-то ледяные клыки на затылке; они впивались все глубже и
глубже, высасывали мозг, разум, душу, с них струился яд, погружавший в
беспамятство, их холодные острия пронзали череп...
- Выходи! - яростно прорычал Конан, взмахнув клинками. - Выходи,
тварь, отродье Нергала!
Тишина. Мертвая тишина вечного забвенья...
- Выходи!
Крик его метался под высоким сводом, не порождая даже эха.
- Выходи!
Теперь ему почудился смешок, чье-то мерзкое хихиканье, словно
бестелесный демон издевался над ним. Не звук, нет, одно ощущение звука,
отдавшегося не в ушах, а под черепом. И сразу сон с новой силой навалился
на него. Глухо звякнули мечи, выпавшие из рук, и Конан, теряя сознание,
начал медленно оседать на пол вслед за ними.
Спать... в покое... в тишине... во мраке... спать, спать... не думать
ни о чем... забыть о грехе и каре, о вине и искуплении, о жизни и
смерти... спать, спать... вкусить сладость забвения... не двигаться,
застыть на каменном полу и самому превратиться в камень... в прах, который
навечно упокоится в этом темном коридоре... спать, спать... уснуть, став
бессловесным и немым, бесчувственным и неподвижным...
Немым? Бесчувственным?
Почти инстинктивно ладонь Конана легла на пояс, ногти царапнули
грубую кожу, пальцы коснулись маленькой бронзовой фляги, потянули ее
вверх, к лицу... Он не сознавал, что стоит на коленях над телом Рины; не
чувствовал, как горячая капелька смолы с догорающего факела обожгла кисть;
не видел розовеющего вдалеке пятна, от которого в темноту подземного
коридора тянулись слабые лучики света... Он не сознавал, не чувствовал и
не видел ничего; все его мысли сосредоточились сейчас на крохотном
сосудике с порошком арсайи.
Кром, как же он мог забыть про свое зелье! Про снадобье,
просветляющее разум! Видно, тьма повлияла на него - тьма и отсутствие
солнца, с которым он соразмерял прием бальзама...
Не спи, сказал он себе, непослушными пальцами выковыривая пробку; не
спи, и мы еще посмеемся над этой тварью! Над этим бестелесным стражем, над
мертвецом, что высасывает души из живых! Пиявка, проклятый морок, отродье
Нергала... Подлое, как все ублюдки, что таятся в темноте и нападают
исподтишка... Без крови и костей, без тела, которое можно было бы
проткнуть клинком... Мерзкая тварь!
Свежий и острый запах арсайи отрезвил его, растопив дремотный туман.
Ледяные клыки, впившиеся в затылок, исчезли, смолкло и монотонное
бормотанье, неудержимо вгонявшее в сон; лишь где-то во тьме прозвучал
неслышимый вздох. Не вздох, а отзвук вздоха; однако Конан уловил в нем
ненависть и разочарование.
Он поднес горлышко маленького сосуда к ноздрям Рины. Девушка
закашлялась и чихнула, потом, резким движеньем подобрав под себя ноги,
начала подниматься. Конан, бережно закупорив фляжку, сунул ее за пояс.
- Что... что случилось? - Глаза Рины были полны недоумения. Внезапно
она вспомнила и вскочила, выставив вперед дротик и вглядываясь в темноту;
губы ее дрогнули. - _Э_т_о_ ушло? Конан, _э_т_о_ ушло? Скажи мне!
Он гулко расхохотался - не над собой и не над страхом Рины - над
бесплотной невидимой тварью, что разочарованно скулила в темноте. Теперь
он ощущал ее присутствие - не слухом или зрением, а каким-то шестым
чувством, пробудившимся еще в те дни, когда с ним была Сила.
- Ты смеешься? - На губах Рины тоже заиграла улыбка. - Смеешься?
Значит, все хорошо?
Кивнув, Конан вытащил из трещины свой факел. Он догорал, но теперь
киммериец ясно видел впереди расплывчатое розоватое пятно. Свет! Свет и
выход! Он показал на него Рине.
- Но как ты с ним справился? - Она все еще не могла прийти в себя. -
Как? Даже я... даже Сила Митры не защитила нас!
- Кром! - Конан подтолкнул ее вперед. - Рассчитывай больше на себя, а
не Митру, малышка! Ну, еще на вендийских мудрецов...
- При чем тут вендийские мудрецы?
Ухмыльнувшись, киммериец погладил свой широкий пояс, за которым
прятался драгоценный сосудик. Теперь, когда Рина тоже вдохнула снадобье,
Конан чувствовал, что они равны: пусть недолгий миг, но ее душа тоже
пряталась в этой самой бронзовой фляге и возвратилась из нее в телесную
оболочку.
- Ты помнишь, что Учитель сказал про арсайю? - Он снова похлопал по
ремню. - Бальзам, который употребляют вендийские мудрецы! Он-то нас и
выручил.
- О! Твое лекарство, что просветляет разум?
- Да, Рина.
Передав девушке факел, Конан подобрал свои мечи, вложил их в ножны;
он был уверен, что оружие ему не понадобится. Бестелесная тварь, невидимая
и едва ощутимая, пряталась во мраке, жадно поглядывая на них, но не
пытаясь повторить атаку. Вдалеке тускло сияло розоватое пятнышко выхода, и
киммерийцу казалось, что оттуда тянет свежим воздухом.
- Вперед, малышка?
- Вперед!
Но прежде, чем сделать первый шаг, Конан повернулся и плюнул в
темноту подземного прохода.
23. ПУРПУРНЫЕ ЛЕСА
Тоннель оборвался внезапно; еще мгновение назад над ними нависали
тяжкие базальтовые своды, и вдруг багровый и алый простор распахнулся во
всю ширь, ослепив путников неярким светом. В вышине клубились розовые
облака, скрывающие небо; они текли, меняли формы, то вытягиваясь
гигантскими колоннами, почти касавшимися горизонта, то образуя пушистые
шары или превращаясь в расплывчатые титанические замки с остроконечными
или приземистыми башнями, фигурными парапетами и стенами, отливавшими
багрянцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168