.. Комната с
позолоченным куполообразным сводом, со стенами из зеленого камня, с
ковром, скрывающим пол... Дым курильниц, мраморное ложе и странное
существо на нем - с огромной уродливой головой, с хоботом, вытянутым на
два локтя... Слепое... Оно начинает что-то говорить - монотонно,
невыразительно; слова текут, падают, словно камни в море...
Море! Корабль с развернутым парусом, чернокожие гребцы на веслах,
девушка с черными пылающими глазами... Почти нагая... Обнаженные груди,
смуглое гибкое тело, темные локоны падают на плечи... Ее движения
стремительны, как степной ветер, и грациозны, словно у вышедшей на охоту
пантеры... Шевелятся алые губы, рождая музыку слов, по-прежнему
непонятных, неясных, призрачных...
Другой корабль, другая команда, другая женщина... Человек, в странной
позе застывший у мачты... Потом - чудовищный конус вулкана, дымное облако,
расплывающееся над ним, серая метель... Пепел, пепел! Жуткий грохот,
огненные языки лавы, струи синеватых молний, вылетающих им навстречу,
полупрозрачная голубая завеса, мерцающая над мрачной вершиной... На ней
внезапно начинает прорисовываться чье-то гигантское лицо - бездонные
глаза, сурово сведенные брови, необозримые равнины щек... Оно все
приближается и приближается, становится меньше, оставаясь таким же
суровым, гневным; брови чуть изломаны, как у хищной птицы в полете, зрачки
цвета янтаря вот-вот метнут пламя...
Стискивая зубы, раб пытается вырваться из омута видений - или
вспомнить все. Тщетно! Перед ним бесконечной чередой встают фантомы
городов, мчатся всадники и колесницы, маячат чудовищные лики, сверкают
огонь и сталь, проходят люди - мужчины и женщины, воины и купцы, нищие
бродяги и владыки, мореходы, кузнецы, воры... Одни что-то говорят, но он
не различает слов; другие молча смотрят на него, словно бросая вызов
мертвой памяти. Мертвой, как склон засыпанного пеплом вулкана...
Не просыпаясь, раб вжимается лицом в сухие пальмовые листья, дрожит,
все крепче и крепче сжимая челюсти. Потом видения уходят, растворяются,
как пустынные миражи, и невольник с хриплым судорожным вздохом
проваливается в блаженное небытие.
Саракка, придворный маг и звездочет грозного Тасанны, светлейшего
дуона Дамаста, дрожащей рукой отер со лба холодный пот. Он ничего не
понимал; в эту священную ночь, предшествующую солнцестоянию, знамения
казались еще более смутными, чем пять, десять и пятнадцать дней назад. Он
не мог прочесть в звездных небесах послание лучезарного Матраэля, хотя
знал - чувствовал! - что великий бог желает сообщить нечто важное и
требует, чтобы волю его исполнили без промедлений.
Это никуда не годилось. Внизу, в роскошно убранном зале на пятом
этаже ступенчатого зиккурата, мага поджидал светлейший дуон с ближними
вельможами; все они горели нетерпением выслушать слова божества,
запечатленные этой ночью на темном небосводе. Что сказать им? - подумал
Саракка, беспомощно взирая на мерцавшие в вышине бесчисленные зрачки
Лучезарного. Даже во времена не столь отдаленного ученичества он не ведал
такого отчаяния; сейчас на кон было поставлено все - в том числе и его
голова. Владыка Дамаста не отличался милосердием и не помнил о былых
заслугах, особенно если речь шла о вещах божественных и, тем самым, важных
для всей страны. Что же касается былых заслуг, то у Саракки не имелось
даже этого. Всего два года назад дуон приблизил его, даровав свою милость
и высокий пост; тогда Саракка, еще не достигший тридцатилетия, но
наделенный талантами, обошел многих и многих, что казалось ему великим
счастьем. Еще бы! Отныне он стал придворным сановником, равным среди
равных в свите владыки, и никто теперь не мог укорить его слишком юными
годами или счесть выскочкой. Дуон решил - и быть по сему!
Но за милости повелителя, за удобные покои в его дворце-зиккурате, за
потоки серебра, что регулярно изливались в карман звездочета, надо было
платить. Верность, преданность, благоговение перед владыкой разумелись
сами собой; главное же заключалось в неусыпном и тщательном наблюдении за
небом, водами и землей, зверями и птицами, растениями и камнями. Боги
открывали свою волю посредством множества знаков, кои надлежало вовремя
примечать, разгадывать и толковать, ибо Дамаст, расположенный к востоку от
плоскогорья Арим, был воистину капризом богов, и любой из них, заткнувший
благодетельное чрево Накаты, мог уничтожить город и всю страну.
Матраэль же вовсе не относился к числу любых! Он был главнейшим
божеством, премудрым и могущественным, многоглазым, следящим за людьми с
утра до вечера и с вечера до утра! И вот сегодняшней ночью Саракка,
придворный маг и звездочет, никак не понимал его повелений... Плохо, очень
плохо!
Пытаясь успокоиться, он подошел к большому мраморному алтарю,
выпиравшему в центре плоской кровли зиккурата, и начал перебирать
разложенные на гладком камне инструменты. В том не было никакой нужды - он
произвел измерения четыре раза и не сомневался в их безошибочности - но
прикосновение к бронзовым дискам и трубам, к кованым треножникам и
клепсидрам, к магическим стеклам, способным разлагать свет, вливало в
молодого звездочета немного бодрости. Он понял, что должен оглядеться и
поразмышлять, забыв на время о дуоне, нетерпеливо ожидавшем вестей. Пусть
ждет! Служенье богу не терпит суеты...
Откинув голову, Саракка уставился вверх, потом медленно повернулся на
пятке - еще раз, и еще. Над ним, почти от горизонта до горизонта
протянулся великий Поток Накаты, который зрачки Матраэля усеивали особенно
густо; неподалеку от него сияли семь звезд Чаши - вокруг одной из них, что
светилась в самом конце длинной ручки, оборачивался весь ночной небосвод.
Воин, угрожающий палицей Петуху, Колесница, Две Горы, Пальма Кохт, россыпь
огоньков Невода, Башня, Копье, целившее в борт Ладьи... В иных землях и
странах созвездия сии звались по-другому, и Саракка, немало
попутешествовавший в юные годы, был прекрасно об этом осведомлен. Он все
же предпочитал привычные названия, ибо, с одной стороны, являлся местным
уроженцем, с другой же полагал, что ни в одной державе - исключая,
разумеется, древнюю Стигию - астрологическое искусство не стоит на такой
высоте, как в Дамасте. Тай Па, престарелый советник дуона, утверждал, что
кхитайцы тоже опытные звездочеты, но в те края - как, впрочем, и в Стигию,
- Саракка не добирался.
Итак, что же мы видим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
позолоченным куполообразным сводом, со стенами из зеленого камня, с
ковром, скрывающим пол... Дым курильниц, мраморное ложе и странное
существо на нем - с огромной уродливой головой, с хоботом, вытянутым на
два локтя... Слепое... Оно начинает что-то говорить - монотонно,
невыразительно; слова текут, падают, словно камни в море...
Море! Корабль с развернутым парусом, чернокожие гребцы на веслах,
девушка с черными пылающими глазами... Почти нагая... Обнаженные груди,
смуглое гибкое тело, темные локоны падают на плечи... Ее движения
стремительны, как степной ветер, и грациозны, словно у вышедшей на охоту
пантеры... Шевелятся алые губы, рождая музыку слов, по-прежнему
непонятных, неясных, призрачных...
Другой корабль, другая команда, другая женщина... Человек, в странной
позе застывший у мачты... Потом - чудовищный конус вулкана, дымное облако,
расплывающееся над ним, серая метель... Пепел, пепел! Жуткий грохот,
огненные языки лавы, струи синеватых молний, вылетающих им навстречу,
полупрозрачная голубая завеса, мерцающая над мрачной вершиной... На ней
внезапно начинает прорисовываться чье-то гигантское лицо - бездонные
глаза, сурово сведенные брови, необозримые равнины щек... Оно все
приближается и приближается, становится меньше, оставаясь таким же
суровым, гневным; брови чуть изломаны, как у хищной птицы в полете, зрачки
цвета янтаря вот-вот метнут пламя...
Стискивая зубы, раб пытается вырваться из омута видений - или
вспомнить все. Тщетно! Перед ним бесконечной чередой встают фантомы
городов, мчатся всадники и колесницы, маячат чудовищные лики, сверкают
огонь и сталь, проходят люди - мужчины и женщины, воины и купцы, нищие
бродяги и владыки, мореходы, кузнецы, воры... Одни что-то говорят, но он
не различает слов; другие молча смотрят на него, словно бросая вызов
мертвой памяти. Мертвой, как склон засыпанного пеплом вулкана...
Не просыпаясь, раб вжимается лицом в сухие пальмовые листья, дрожит,
все крепче и крепче сжимая челюсти. Потом видения уходят, растворяются,
как пустынные миражи, и невольник с хриплым судорожным вздохом
проваливается в блаженное небытие.
Саракка, придворный маг и звездочет грозного Тасанны, светлейшего
дуона Дамаста, дрожащей рукой отер со лба холодный пот. Он ничего не
понимал; в эту священную ночь, предшествующую солнцестоянию, знамения
казались еще более смутными, чем пять, десять и пятнадцать дней назад. Он
не мог прочесть в звездных небесах послание лучезарного Матраэля, хотя
знал - чувствовал! - что великий бог желает сообщить нечто важное и
требует, чтобы волю его исполнили без промедлений.
Это никуда не годилось. Внизу, в роскошно убранном зале на пятом
этаже ступенчатого зиккурата, мага поджидал светлейший дуон с ближними
вельможами; все они горели нетерпением выслушать слова божества,
запечатленные этой ночью на темном небосводе. Что сказать им? - подумал
Саракка, беспомощно взирая на мерцавшие в вышине бесчисленные зрачки
Лучезарного. Даже во времена не столь отдаленного ученичества он не ведал
такого отчаяния; сейчас на кон было поставлено все - в том числе и его
голова. Владыка Дамаста не отличался милосердием и не помнил о былых
заслугах, особенно если речь шла о вещах божественных и, тем самым, важных
для всей страны. Что же касается былых заслуг, то у Саракки не имелось
даже этого. Всего два года назад дуон приблизил его, даровав свою милость
и высокий пост; тогда Саракка, еще не достигший тридцатилетия, но
наделенный талантами, обошел многих и многих, что казалось ему великим
счастьем. Еще бы! Отныне он стал придворным сановником, равным среди
равных в свите владыки, и никто теперь не мог укорить его слишком юными
годами или счесть выскочкой. Дуон решил - и быть по сему!
Но за милости повелителя, за удобные покои в его дворце-зиккурате, за
потоки серебра, что регулярно изливались в карман звездочета, надо было
платить. Верность, преданность, благоговение перед владыкой разумелись
сами собой; главное же заключалось в неусыпном и тщательном наблюдении за
небом, водами и землей, зверями и птицами, растениями и камнями. Боги
открывали свою волю посредством множества знаков, кои надлежало вовремя
примечать, разгадывать и толковать, ибо Дамаст, расположенный к востоку от
плоскогорья Арим, был воистину капризом богов, и любой из них, заткнувший
благодетельное чрево Накаты, мог уничтожить город и всю страну.
Матраэль же вовсе не относился к числу любых! Он был главнейшим
божеством, премудрым и могущественным, многоглазым, следящим за людьми с
утра до вечера и с вечера до утра! И вот сегодняшней ночью Саракка,
придворный маг и звездочет, никак не понимал его повелений... Плохо, очень
плохо!
Пытаясь успокоиться, он подошел к большому мраморному алтарю,
выпиравшему в центре плоской кровли зиккурата, и начал перебирать
разложенные на гладком камне инструменты. В том не было никакой нужды - он
произвел измерения четыре раза и не сомневался в их безошибочности - но
прикосновение к бронзовым дискам и трубам, к кованым треножникам и
клепсидрам, к магическим стеклам, способным разлагать свет, вливало в
молодого звездочета немного бодрости. Он понял, что должен оглядеться и
поразмышлять, забыв на время о дуоне, нетерпеливо ожидавшем вестей. Пусть
ждет! Служенье богу не терпит суеты...
Откинув голову, Саракка уставился вверх, потом медленно повернулся на
пятке - еще раз, и еще. Над ним, почти от горизонта до горизонта
протянулся великий Поток Накаты, который зрачки Матраэля усеивали особенно
густо; неподалеку от него сияли семь звезд Чаши - вокруг одной из них, что
светилась в самом конце длинной ручки, оборачивался весь ночной небосвод.
Воин, угрожающий палицей Петуху, Колесница, Две Горы, Пальма Кохт, россыпь
огоньков Невода, Башня, Копье, целившее в борт Ладьи... В иных землях и
странах созвездия сии звались по-другому, и Саракка, немало
попутешествовавший в юные годы, был прекрасно об этом осведомлен. Он все
же предпочитал привычные названия, ибо, с одной стороны, являлся местным
уроженцем, с другой же полагал, что ни в одной державе - исключая,
разумеется, древнюю Стигию - астрологическое искусство не стоит на такой
высоте, как в Дамасте. Тай Па, престарелый советник дуона, утверждал, что
кхитайцы тоже опытные звездочеты, но в те края - как, впрочем, и в Стигию,
- Саракка не добирался.
Итак, что же мы видим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168