Но все следы Чаши были потеряны, и только вы наконец навели нас на нее, когда похитили Око. И очень вовремя, должен я заметить. У нас для приготовлений к последнему ритуалу времени остается в обрез.
— Жертво… жертвоприношению, хочешь ты сказать?
— Да. — Мардус наклонился над следующим блюдом, принесенным слугой, — жареной свининой. — Каждая погибшая душа, каждое возлияние кровью сердца приближают нас к Сериамайусу, к его великой власти. Такую власть не способен вместить ни один человек, но благодаря Шлему мы надеемся обрести хотя бы небольшую часть ее. Говоря «небольшую часть», как ты понимаешь, я имею в виду относительную величину. Когда Шлем будет возрожден, его сила начнет расти с каждой поглощенной им жизнью, и его носитель сможет одной мыслью сровнять с землей города, повелевать тысячами. И ты, Алек, ты и Теро, мой дар для последней, заключительной церемонии восстановления Шлема. До вас в жертву будут принесены сто человек; вам будет дарована привилегия видеть все смерти до единой, пока не настанет ваша очередь. Вы — две последние, самые совершенные жертвы. Кровь по большей части лишь символ жизненной силы, впиваемой богом. Чем моложе жертва, чем больше лет ей не удастся прожить, тем богаче приношение. Иртук Бешар потрепала Алека и Теро по плечам.
— Молодой маг из Орески и мальчик, наполовину ауренфэйе, — молодая надежда наших величайших врагов! Что может быть приятнее нашему богу?
Алек поражение секунду смотрел на всех вокруг, пытаясь понять услышанное.
«Нет, — подумал он, — нет, я не стану играть эту роль».
— Спасибо, — сказал он наконец, — думаю, что я начал понимать.
В каюте не было стражников, его не сковывали никакие чары. Заставив себя ничем не выдать своих намерений, Алек внезапно выбросил руку через стол и схватил нож, которым разрезали дичь. Стиснув его обеими руками, он нанес удар себе между ребер, надеясь, что смерть будет мгновенной.
К ужасу и изумлению Алека, вместо этого тело его изогнулось, и лезвие погрузилось в грудь слуги. Мальчик вскрикнул и упал замертво.
— Ну, Алек, что за манеры! — укоризненно воскликнул Мардус. — Он был моим рабом с самого рождения.
Алек вытаращил глаза на тело, пораженный ужасом от того, что сделал.
— Неужели ты думал, будто нам не хватит воображения, чтобы предвидеть такой твой благородный порыв? — стала отчитывать его Иртук. — Ты забываешь, что я знаю тебя очень хорошо. Одно из первых моих заклинаний как раз и было направлено против такой смешной героики. Каждый раз, как ты вздумаешь поранить себя, ты будешь ранить другого, вроде этого бедняжки.
— О Иллиор! — простонал Алек, закрывая лицо руками.
— Может быть, мне следует винить себя, — вздохнул Мардус. — Наверное, из моих слов мальчик заключил, что они с Теро необходимы для осуществления наших планов. — Его пальцы больно сжали руки юноши и отвели их от лица; Алек прочел в глазах Мардуса сардоническую насмешку. — Пойми, Алек, присутствие или отсутствие одного из вас совершенно безразлично божеству. Просто мне хочется, как, несомненно, и Варгулу Ашназаи, чтобы последними жертвами были именно вы. Только представь, милый Алек, — ты будешь смотреть, как умирают другие, и чувствовать, что бессилен им помочь. А потом, когда твоя грудь будет рассечена и сердце вырвано, последняя твоя мысль будет о том, что после всех ухищрений, после всех усилий именно твоя жизнь стала ключом к возрождению Шлема! Я жалею лишь о том, что там не будет твоих друзей, чтобы разделить с тобой эту награду. А теперь скушай что-нибудь. Ты что-то снова побледнел.
Глава 42. Прибытие
Серегил проснулся, обливаясь потом; ужас все еще не отпускал его. Зажмурившись, он попытался удержать ускользающие образы сна, но, как обычно, не смог вспомнить ничего, кроме смутного представления о высящейся над ним темной фигуре и ужасного чувства, что тонет.
Микам уже поднялся на палубу. Серегил полежал еще немного, в полусне глядя на первые лучи солнца, пробившиеся сквозь единственное оконце. «Может быть, и Алек не спит и тоже ждет рассвета?» — гадал он, как гадал каждое утро. И жив ли Алек? Будет ли он в живых к закату дня?
Серегил потер веки и ощутил на пальцах влагу. Тяжелее всего ему приходилось по утрам. Днем можно было найти себе занятие, задавить страх, делая что-то полезное. Ночью Серегил находил убежище в снах, даже если это были мучительные кошмары.
Но сейчас, в смутном мире рассвета, он был беззащитен, ему нечем было отвлечься. Тоска по Алеку, чувство вины и раскаяние: ведь это он виноват в несчастье юноши, стыд за то, что так никогда и не признался, как тот ему дорог, — все это мучило его, как незаживающая рана. И сделать он ничего не мог, только пройти этот путь до конца… Рывком поднявшись с койки, Серегил накинул камзол, не застегивая, и поспешил на палубу.
Подставив лицо ветру и раскинув руки, Серегил ощутил, как соленый холодный бриз шевелит волосы и хлопает полами одежды. Он откинул голову назад и сделал глубокий вдох, надеясь, что свежий воздух развеет чувство безысходности, и тут же почувствовал новый запах — запах земли.
Пройдя на нос, Серегил увидел темную неровную линию гор, выплывающую из утреннего тумана, словно воплотившаяся, но не дающаяся в руки мечта. Его уловка с заменой парусов сработала: они двигались вдоль северо-западного побережья Пленимара, не привлекая к себе ничьего внимания.
Раль что-то крикнул с кормы, и Скайвейк пролаял приказ матросам. Серегил огляделся, высматривая Микама, и увидел, что друг сидит на бухте каната; на колене у него было пристроено маленькое зеркальце — Микам брился своим острым как бритва ножом. Когда Серегил подошел к нему, Микам поднял на него глаза и нахмурился:
— Еще одна тревожная ночь, да?
— Отвратительная. — Серегил со вздохом запустил пальцы в волосы. — Такое чувство, что кто-то пытается сообщить мне самую важную на свете вещь на непонятном мне языке.
— Может быть, Нисандер сумеет разобраться в этом, когда прибудет.
— Если прибудет, — уныло ответил Микам. Ему казалось, что они на «Зеленой Даме» уже годы, а не недели; Римини, Нисандер, Алек, ужасные смерти друзей — может быть, это все просто часть одного и того же кошмарного сновидения.
Микам показал ножом на одинокую горную вершину на севере.
— Раль говорит, что это гора Китес. Он думает, что ночью мы сможем высадиться. Там есть… Потроха Билайри, у тебя же кровь течет! — Отложив нож и зеркальце, Микам поднялся и распахнул рубашку Серегила. — Проклятие! Это снова твой шрам, — прошептал он, касаясь груди Серегила и показывая тому окровавленный палец.
Воспользовавшись зеркальцем Микама, Серегил стал разглядывать капли крови, выступившие по выпуклому периметру шрама. Теперь стали заметны и смутные линии изображения на диске, и квадратное отверстие в его центре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
— Жертво… жертвоприношению, хочешь ты сказать?
— Да. — Мардус наклонился над следующим блюдом, принесенным слугой, — жареной свининой. — Каждая погибшая душа, каждое возлияние кровью сердца приближают нас к Сериамайусу, к его великой власти. Такую власть не способен вместить ни один человек, но благодаря Шлему мы надеемся обрести хотя бы небольшую часть ее. Говоря «небольшую часть», как ты понимаешь, я имею в виду относительную величину. Когда Шлем будет возрожден, его сила начнет расти с каждой поглощенной им жизнью, и его носитель сможет одной мыслью сровнять с землей города, повелевать тысячами. И ты, Алек, ты и Теро, мой дар для последней, заключительной церемонии восстановления Шлема. До вас в жертву будут принесены сто человек; вам будет дарована привилегия видеть все смерти до единой, пока не настанет ваша очередь. Вы — две последние, самые совершенные жертвы. Кровь по большей части лишь символ жизненной силы, впиваемой богом. Чем моложе жертва, чем больше лет ей не удастся прожить, тем богаче приношение. Иртук Бешар потрепала Алека и Теро по плечам.
— Молодой маг из Орески и мальчик, наполовину ауренфэйе, — молодая надежда наших величайших врагов! Что может быть приятнее нашему богу?
Алек поражение секунду смотрел на всех вокруг, пытаясь понять услышанное.
«Нет, — подумал он, — нет, я не стану играть эту роль».
— Спасибо, — сказал он наконец, — думаю, что я начал понимать.
В каюте не было стражников, его не сковывали никакие чары. Заставив себя ничем не выдать своих намерений, Алек внезапно выбросил руку через стол и схватил нож, которым разрезали дичь. Стиснув его обеими руками, он нанес удар себе между ребер, надеясь, что смерть будет мгновенной.
К ужасу и изумлению Алека, вместо этого тело его изогнулось, и лезвие погрузилось в грудь слуги. Мальчик вскрикнул и упал замертво.
— Ну, Алек, что за манеры! — укоризненно воскликнул Мардус. — Он был моим рабом с самого рождения.
Алек вытаращил глаза на тело, пораженный ужасом от того, что сделал.
— Неужели ты думал, будто нам не хватит воображения, чтобы предвидеть такой твой благородный порыв? — стала отчитывать его Иртук. — Ты забываешь, что я знаю тебя очень хорошо. Одно из первых моих заклинаний как раз и было направлено против такой смешной героики. Каждый раз, как ты вздумаешь поранить себя, ты будешь ранить другого, вроде этого бедняжки.
— О Иллиор! — простонал Алек, закрывая лицо руками.
— Может быть, мне следует винить себя, — вздохнул Мардус. — Наверное, из моих слов мальчик заключил, что они с Теро необходимы для осуществления наших планов. — Его пальцы больно сжали руки юноши и отвели их от лица; Алек прочел в глазах Мардуса сардоническую насмешку. — Пойми, Алек, присутствие или отсутствие одного из вас совершенно безразлично божеству. Просто мне хочется, как, несомненно, и Варгулу Ашназаи, чтобы последними жертвами были именно вы. Только представь, милый Алек, — ты будешь смотреть, как умирают другие, и чувствовать, что бессилен им помочь. А потом, когда твоя грудь будет рассечена и сердце вырвано, последняя твоя мысль будет о том, что после всех ухищрений, после всех усилий именно твоя жизнь стала ключом к возрождению Шлема! Я жалею лишь о том, что там не будет твоих друзей, чтобы разделить с тобой эту награду. А теперь скушай что-нибудь. Ты что-то снова побледнел.
Глава 42. Прибытие
Серегил проснулся, обливаясь потом; ужас все еще не отпускал его. Зажмурившись, он попытался удержать ускользающие образы сна, но, как обычно, не смог вспомнить ничего, кроме смутного представления о высящейся над ним темной фигуре и ужасного чувства, что тонет.
Микам уже поднялся на палубу. Серегил полежал еще немного, в полусне глядя на первые лучи солнца, пробившиеся сквозь единственное оконце. «Может быть, и Алек не спит и тоже ждет рассвета?» — гадал он, как гадал каждое утро. И жив ли Алек? Будет ли он в живых к закату дня?
Серегил потер веки и ощутил на пальцах влагу. Тяжелее всего ему приходилось по утрам. Днем можно было найти себе занятие, задавить страх, делая что-то полезное. Ночью Серегил находил убежище в снах, даже если это были мучительные кошмары.
Но сейчас, в смутном мире рассвета, он был беззащитен, ему нечем было отвлечься. Тоска по Алеку, чувство вины и раскаяние: ведь это он виноват в несчастье юноши, стыд за то, что так никогда и не признался, как тот ему дорог, — все это мучило его, как незаживающая рана. И сделать он ничего не мог, только пройти этот путь до конца… Рывком поднявшись с койки, Серегил накинул камзол, не застегивая, и поспешил на палубу.
Подставив лицо ветру и раскинув руки, Серегил ощутил, как соленый холодный бриз шевелит волосы и хлопает полами одежды. Он откинул голову назад и сделал глубокий вдох, надеясь, что свежий воздух развеет чувство безысходности, и тут же почувствовал новый запах — запах земли.
Пройдя на нос, Серегил увидел темную неровную линию гор, выплывающую из утреннего тумана, словно воплотившаяся, но не дающаяся в руки мечта. Его уловка с заменой парусов сработала: они двигались вдоль северо-западного побережья Пленимара, не привлекая к себе ничьего внимания.
Раль что-то крикнул с кормы, и Скайвейк пролаял приказ матросам. Серегил огляделся, высматривая Микама, и увидел, что друг сидит на бухте каната; на колене у него было пристроено маленькое зеркальце — Микам брился своим острым как бритва ножом. Когда Серегил подошел к нему, Микам поднял на него глаза и нахмурился:
— Еще одна тревожная ночь, да?
— Отвратительная. — Серегил со вздохом запустил пальцы в волосы. — Такое чувство, что кто-то пытается сообщить мне самую важную на свете вещь на непонятном мне языке.
— Может быть, Нисандер сумеет разобраться в этом, когда прибудет.
— Если прибудет, — уныло ответил Микам. Ему казалось, что они на «Зеленой Даме» уже годы, а не недели; Римини, Нисандер, Алек, ужасные смерти друзей — может быть, это все просто часть одного и того же кошмарного сновидения.
Микам показал ножом на одинокую горную вершину на севере.
— Раль говорит, что это гора Китес. Он думает, что ночью мы сможем высадиться. Там есть… Потроха Билайри, у тебя же кровь течет! — Отложив нож и зеркальце, Микам поднялся и распахнул рубашку Серегила. — Проклятие! Это снова твой шрам, — прошептал он, касаясь груди Серегила и показывая тому окровавленный палец.
Воспользовавшись зеркальцем Микама, Серегил стал разглядывать капли крови, выступившие по выпуклому периметру шрама. Теперь стали заметны и смутные линии изображения на диске, и квадратное отверстие в его центре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152