Эла-даз, или Миникин, как ее звали по ту сторону пустыни, с улыбкой повернулась к Кадару. Он выступил из-за колонны и приветствовал ее.
— Обнаружен, — рассмеялся он, говоря на ее языке. — Когда ты меня увидела?
— Я услышала тебя несколько секунд назад, — отвечала маленькая женщина. Она обвила руками малышей. — Каган Кадар, это Гендель и Кейр, из Каны.
— Брат и сестра? — спросил Кадар.
Эла-даз кивнула.
— Их родители умерли. О них некому стало заботиться. Я нашла их на улице.
— Наверное, они голодали, — заметил Кадар. Мальчик выглядел изможденным, а на девочке одежда, хотя и чистенькая, висела, как на пугале. Он подарил детям самый теплый взгляд, какой только смог. — Ну что ж, зато теперь с вами все будет в порядке. Эла-даз хорошо о вас позаботится.
— Эла-даз? — Девочка нахмурилась.
— Это ласковое прозвище, дитя, — проговорила женщина. — Здесь меня так называют.
— А что оно означает? — спросил мальчик.
— То же самое, что и мое настоящее имя. Малышка. А теперь… — она подтолкнула детишек к Трогу. — Подождите с Трогом, пока я поговорю с каганом Кадаром, хорошо? Мы скоро.
Дети послушно отправились к Трогу и встали рядом с ним. Эла-даз повернулась и направилась к Кадару, подхватив его за руку и уводя подальше.
— Рада видеть тебя, шалафейн, — сказала она. — Я скучала.
Кадар был счастлив. Он любил, когда его звали «шалафейн», что означало «Великий защитник».
— Много месяцев прошло, — произнес он. — Я начал думать, что ты забыла нас.
Она рассмеялась над нелепостью такой мысли.
— То было время визитов.
— Да, конечно, малыши. Ты скоро заберешь их?
Эла-даз легко покачала головой.
— Нет. Я отошлю их, а сама останусь. Мне нужно… кое-что обсудить с тобой.
Кадар резко остановился.
— Дурные вести?
Лицо маленькой женщины посерьезнело.
— Шалафейн, с континента надвигается беда. Мы должны подготовиться.
43
Кондоры кружили в пустынном небе, ловя потоки ветра над горячими песками. Над движущейся золотистой массой дул легкий бриз, и линия горизонта непрерывно менялась. День был в самом разгаре. Солнце превратилось в раскаленный шар, поджаривающий спины дровасов и сидящих в крытых повозках людей. Далеко за спиной остался Ганджор с его прохладными водоемами: теперь они стали лишь воспоминанием. Лежащая впереди Пустыня Слез ослепляла невыносимым блеском. Караван шел уже два дня, променяв надежную защиту стен Ганджора на жуткую неизвестность пустыни. Возглавляемый вожаком по имени Грак, караван располагал шестью необычными повозками и двенадцатью дровасами, нагруженными бурдюками с водой и товарами для Джадора. Восемь ребятишек Грака высовывались из окон одной из повозок, смеясь и болтая, в то время как караван медленно тащился под ослепительным солнцем. А в последней повозке, спрятавшись между мешками пшеницы и бурдюками с водой, спасались от убийственной жары трое северян: они истратили все свои сбережения на поездку в Джадор.
После смерти Кассандры Гилвин, Лукьен и барон Гласс покинули Лиирию максимально быстро. Они встретили Брека на его ферме в Борате, рассказали, что случилось, и предупредили: Акила скоро явится за ним. Понимая, что остается лишь покинуть ферму, которую они строили не один год, Брек и его семья оставили дом и устремились на север, в Джерикор. Но перед этим Брек отдал все свои скромные сбережения друзьям, чтобы те смогли добраться до Марна. Барону Глассу и Лукьену хватало денег на все путешествие, и они уверили Гилвина, что в Ганджоре раздобудут еще. Путешествие оказалось тяжелым. Пришлось рассчитывать только на двух лошадей, ведь Буран был уже слишком стар. Поэтому они запрягли в библиотечную повозку Гилвина двух меринов, выделенных Бреком, и отправились на юг, сначала к Фардуку, затем — к Дрилу, старательно объезжая Нит. И всю дорогу поглядывали назад: не скачет ли за ними Акила. Они ловко управлялись с повозкой, и даже однорукий барон Гласс делал все, что мог. Он проявил себя стойким человеком, и Гилвин за недолгое время поездки успел привязаться к барону. Со дня смерти Кассандры только он и говорил с Гилвином. Лукьен практически замкнулся и почти не прерывал молчания. Гибель любимой лишила его сил. Он открывал рот лишь в случае крайней необходимости, ел очень и очень мало и не слушал ничьих увещеваний. Более того, теперь он стремился попасть в Джадор любой ценой. С бронзовой кольчугой, спрятанной на груди, и с амулетом, бережно завернутом в пеньковый мешочек, Лукьен имел решительный и мрачный вид темного вестника. Он стремился сообщить безрадостные новости кагану Кадару и вернуть так несправедливо похищенный амулет. Из всего, произнесенного Лукьеном по пути на юг, одна фраза так и вертелась в голове у Гилвина:
— Этот амулет уничтожил меня, — вот что сказал рыцарь однажды ночью в Марне. — Я верну его Кадару и, если он убьет меня, значит, так тому и быть.
Мрачность этих слов напугала Гилвина. Он во все глаза глядел на Лукьена, сидящего напротив и имевшего полусонный вид. Гилвин находился с открытой стороны, и ветерок играл его золотистыми волосами. Между ними устроился барон Гласс — его тоже клонило в сон. Делать было нечего, и разговор тянулся неспешно и лениво. Они заплатили Граку все до последнего золотого, и он любезно согласился довезти их до Джадора. Он не показался Гилвину страшно жадным, но при виде лиирийского золота заметно оживился. За золото он обещал безопасный проезд, воду и пищу. А уже когда прибудут — пусть ищут все сами. Грак объяснил, что Джадор больше не открыт для иностранцев. Только ганджисам разрешен въезд, да и то, в ограниченном количестве. Джадорийские ганджисы живут в собственных гетто в черте города — они появились в последнее десятилетие. Но северянам — хоть из Лиирии, хоть из Марна или Риика — въезд в город строго воспрещен. Грак оказался достаточно честным, чтобы сообщить: их могут убить сразу, едва обнаружат. Лукьен только пожал плечами. Барон Гласс, на плечах которого лежали все переговоры и планирование операции, тоже стоически принял предостережение.
Гилвин отвернулся от Лукьена и стал рассматривать бесконечно изменчивые пески. Даже здесь, в тени повозки, жара мучила невыносимо. Подобно Глассу и Лукьену, на нем была черная гака, спасающая от солнца. И все равно он истекал потом. Теку уснула у него на коленях. Будучи сама родом из Ганджора, мартышка хорошо приспосабливалась к жаре, она целый день спала либо лакомилась финиками. Гилвин легонько поглаживал ее, наблюдая за движением каравана. Где-то впереди спорили двое сыновей Грака, но слов было не понять. Из всей семьи один Грак говорил на языке северян — и это тоже явилось причиной, по которой Гласс выбрал его в проводники. Вначале дети проявляли любопытство к Гилвину и прочим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205