Он даже и мечтать не смел, что госпожа Акомы будет слушать, как играет на флейте его сынок. Мальчик был начисто лишен слуха, но его матушка так и лучилась гордостью. Мара осталась на помосте, прихлебывая охлажденный йомаховый сок. Когда юный флейтист раскланялся, она милостиво кивнула, после чего он умчался, освободив подмостки для следующих исполнителей. Мара приветливо улыбнулась смущенному отцу и его жене, и у нее не осталось сомнений: сколь ни утомительна такая музыка, но зато, если ей когда-либо понадобится какая-нибудь услуга от этого купца, он сделает для нее все, что в его силах.
Но вот блеснули своим искусством мимы, затем дрессировщик с учеными собаками, и птичка лиенди пропела свою несравненную песнь, и еще два поэта порадовали публику самыми последними сочиненными ими стихами — а хозяйка Акомы не проявляла никаких признаков беспокойства или нетерпения. Второго из поэтов она наградила цветком, метко брошенным прямо в его шапку. Художник, сменивший поэта на подмостках, сумел даже рассмешить ее своими комическими рисунками, где было показано, как бычки-нидры атакуют воина. Когда во время второго антракта Мара позвала горничных и приказала снять с себя тяжелое верхнее облачение, чтобы ей легче было выносить полуденную жару, это произвело ошеломляющее впечатление на всех присутствующих. Гости — из тех, кто не мог похвастаться знатностью и древностью рода, — шептались, что во всей Империи не сыщется второй такой великодушной госпожи. Выступавшие чувствовали ее непритворный интерес и вкладывали в свое исполнение больше подлинной страсти и души. Потом по приказу госпожи слуги начали разносить всем угощение, да еще и подарки в знак благодарности тем, кто внес свою лепту в череду выступлений. И тогда невольная натянутость, которая омрачала настроение собравшихся, заметно ослабела. Вино не замедлило оказать свое действие, и те, кто посмелее, рискнули заявить вслух, что госпожа исключительно благородна и достойна чести своих предков.
Несколько таких замечаний достигли слуха Мары, и она ответила на них мягкой улыбкой.
Когда начался третий антракт, она попросила служанок освободить ее от тесных витков сложного тюрбана и расчесать ей волосы. И пока свадебный венок увядал у нее на коленях, она спокойно высидела все следующее отделение концерта, и следующие… к радости всех, желавших доставить ей удовольствие своим искусством. День длился нескончаемо, и другие гости потянулись сюда поглядеть, что же так заворожило хозяйку Акомы.
На закате объявился и жених; походка у него была явно нетвердой, а голос звучал чрезмерно громко. Бантокапи взобрался на помост, взмахом руки показал, чтобы ему подали кувшин вина сао и потребовал объяснений, почему его жена так долго засиделась в зале, когда Имперский Стратег и другие гости Акомы пируют… и уж не избегает ли она его самого, глазея на вульгарных менестрелей и чиновников самого низкого пошиба?
Мара смиренно склонила голову, а потом взглянула в глаза супруга. От него несло вином и потом. Однако она нашла в себе силы улыбнуться:
— Мой господин, следующим будет выступать поэт Камихиро, и хотя его труд слишком нов, чтобы прославиться, его покровитель — властитель Теширо — пользуется репутацией человека, умеющего распознавать гениев. Почему бы нам не остаться и не поприветствовать пришествие начинающего таланта?
Банто выпрямился, скрестив руки на груди, не обращая внимания на вино, которое выплескивалось ему на манжеты из зажатой в руке бутыли. Оказавшись перед лицом самой чистосердечной невинности жены, чьи одежды не оставляли ни малейшей возможности хотя бы вообразить, что скрывается под ними, он смерил взглядом властителя Теширо и сияющего от гордости Камихиро, стоявших по обе стороны от нее, и что-то буркнул себе под нос. Отказать жене в столь ничтожной просьбе было бы поступком чрезвычайно дурного тона. Он был достаточно трезв, чтобы не скомпрометировать себя как радушного хозяина, и потому, в свою очередь поклонившись, бросил:
— Для поэзии я найду время позднее. Кое-кто из гостей затеял игру в чиро, и я побился об заклад на победителей.
Властитель Акомы покинул зал. Его молодая жена позвала слуг, чтобы снова предложить вина исполнителям. Оставшись здесь вопреки явным предпочтениям супруга, она тем самым снискала восхищение гостей низших рангов. Громче всех ее восхваляли купец и его незадачливый сын-флейтист, а также кокетливая размалеванная жена поэта Камихиро. Среди простого люда в Сулан-Ку ни для кого не составляло секрета, что она была любовницей властителя Теширо и только ее чарам следовало приписать покровительство, которое он оказывал молодому поэту.
Наступил закат, и пролетели к себе на топи бесчисленные шетры.
Потом в выступлениях был сделан перерыв до следующего дня; теперь же повара вынесли к гостям диковинные блюда, украшенные бумажными символами, приносящими — если верить приметам — счастье. Были зажжены фонари, играла музыка, а после наступления темноты акробаты жонглировали горящими булавами. Мара сидела рядом с мужем до тех пор, пока он не захлопал в ладоши, потребовав, чтобы девушки-рабыни начали танец с покрывалами. Вот тогда Мара, вконец обессиленная, удалилась в особую брачную хижину с расписными бумажными стенками; там она разделась, выкупалась в ванне и долго лежала без сна в приготовленной для нее постели.
Утро выдалось пыльное и сухое, без малейшего ветерка. Слуги трудились ночь напролет, чтобы подготовить все для дневных празднеств; на цветах акаси сверкали капли воды: их обильно полили садовники, которые сейчас резали овощи для поваров. Мара поднялась с постели и, прислушавшись к стонам своего супруга, доносившимся из-за тонкой перегородки, которая разделяла брачную хижину, справедливо рассудила, что он страдает от тяжелого похмелья. Она отправила позаботиться о нем самых хорошеньких из своих рабынь; затем приказала, чтобы ей подали чоку. Воспользовавшись прохладой раннего утра, она немного прошлась пешком по дорожкам усадьбы. Вскоре на земли Акомы начнут прибывать чо-джайны — молодая королева и ее свита. Теперь забота об укреплении гарнизона не будет терзать ее днем и ночью. Эта мысль принесла ей некоторое облегчение. С хозяйством прекрасно справится Джайкен; поместье будет надежно защищено, так что сама Мара сможет целиком посвятить себя тому, чтобы прибрать к рукам властителя, за которого она вышла замуж. Тут же некстати вспомнились впечатления минувшей ночи: визгливый женский смех и голос Банто — требовательный и раздраженный — и, наконец, его храп, который послышался перед самым восходом солнца. Нахмурив брови и стиснув зубы, Мара мысленно воззвала к Лашиме, умоляя богиню послать ей силы для предстоящих испытаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158
Но вот блеснули своим искусством мимы, затем дрессировщик с учеными собаками, и птичка лиенди пропела свою несравненную песнь, и еще два поэта порадовали публику самыми последними сочиненными ими стихами — а хозяйка Акомы не проявляла никаких признаков беспокойства или нетерпения. Второго из поэтов она наградила цветком, метко брошенным прямо в его шапку. Художник, сменивший поэта на подмостках, сумел даже рассмешить ее своими комическими рисунками, где было показано, как бычки-нидры атакуют воина. Когда во время второго антракта Мара позвала горничных и приказала снять с себя тяжелое верхнее облачение, чтобы ей легче было выносить полуденную жару, это произвело ошеломляющее впечатление на всех присутствующих. Гости — из тех, кто не мог похвастаться знатностью и древностью рода, — шептались, что во всей Империи не сыщется второй такой великодушной госпожи. Выступавшие чувствовали ее непритворный интерес и вкладывали в свое исполнение больше подлинной страсти и души. Потом по приказу госпожи слуги начали разносить всем угощение, да еще и подарки в знак благодарности тем, кто внес свою лепту в череду выступлений. И тогда невольная натянутость, которая омрачала настроение собравшихся, заметно ослабела. Вино не замедлило оказать свое действие, и те, кто посмелее, рискнули заявить вслух, что госпожа исключительно благородна и достойна чести своих предков.
Несколько таких замечаний достигли слуха Мары, и она ответила на них мягкой улыбкой.
Когда начался третий антракт, она попросила служанок освободить ее от тесных витков сложного тюрбана и расчесать ей волосы. И пока свадебный венок увядал у нее на коленях, она спокойно высидела все следующее отделение концерта, и следующие… к радости всех, желавших доставить ей удовольствие своим искусством. День длился нескончаемо, и другие гости потянулись сюда поглядеть, что же так заворожило хозяйку Акомы.
На закате объявился и жених; походка у него была явно нетвердой, а голос звучал чрезмерно громко. Бантокапи взобрался на помост, взмахом руки показал, чтобы ему подали кувшин вина сао и потребовал объяснений, почему его жена так долго засиделась в зале, когда Имперский Стратег и другие гости Акомы пируют… и уж не избегает ли она его самого, глазея на вульгарных менестрелей и чиновников самого низкого пошиба?
Мара смиренно склонила голову, а потом взглянула в глаза супруга. От него несло вином и потом. Однако она нашла в себе силы улыбнуться:
— Мой господин, следующим будет выступать поэт Камихиро, и хотя его труд слишком нов, чтобы прославиться, его покровитель — властитель Теширо — пользуется репутацией человека, умеющего распознавать гениев. Почему бы нам не остаться и не поприветствовать пришествие начинающего таланта?
Банто выпрямился, скрестив руки на груди, не обращая внимания на вино, которое выплескивалось ему на манжеты из зажатой в руке бутыли. Оказавшись перед лицом самой чистосердечной невинности жены, чьи одежды не оставляли ни малейшей возможности хотя бы вообразить, что скрывается под ними, он смерил взглядом властителя Теширо и сияющего от гордости Камихиро, стоявших по обе стороны от нее, и что-то буркнул себе под нос. Отказать жене в столь ничтожной просьбе было бы поступком чрезвычайно дурного тона. Он был достаточно трезв, чтобы не скомпрометировать себя как радушного хозяина, и потому, в свою очередь поклонившись, бросил:
— Для поэзии я найду время позднее. Кое-кто из гостей затеял игру в чиро, и я побился об заклад на победителей.
Властитель Акомы покинул зал. Его молодая жена позвала слуг, чтобы снова предложить вина исполнителям. Оставшись здесь вопреки явным предпочтениям супруга, она тем самым снискала восхищение гостей низших рангов. Громче всех ее восхваляли купец и его незадачливый сын-флейтист, а также кокетливая размалеванная жена поэта Камихиро. Среди простого люда в Сулан-Ку ни для кого не составляло секрета, что она была любовницей властителя Теширо и только ее чарам следовало приписать покровительство, которое он оказывал молодому поэту.
Наступил закат, и пролетели к себе на топи бесчисленные шетры.
Потом в выступлениях был сделан перерыв до следующего дня; теперь же повара вынесли к гостям диковинные блюда, украшенные бумажными символами, приносящими — если верить приметам — счастье. Были зажжены фонари, играла музыка, а после наступления темноты акробаты жонглировали горящими булавами. Мара сидела рядом с мужем до тех пор, пока он не захлопал в ладоши, потребовав, чтобы девушки-рабыни начали танец с покрывалами. Вот тогда Мара, вконец обессиленная, удалилась в особую брачную хижину с расписными бумажными стенками; там она разделась, выкупалась в ванне и долго лежала без сна в приготовленной для нее постели.
Утро выдалось пыльное и сухое, без малейшего ветерка. Слуги трудились ночь напролет, чтобы подготовить все для дневных празднеств; на цветах акаси сверкали капли воды: их обильно полили садовники, которые сейчас резали овощи для поваров. Мара поднялась с постели и, прислушавшись к стонам своего супруга, доносившимся из-за тонкой перегородки, которая разделяла брачную хижину, справедливо рассудила, что он страдает от тяжелого похмелья. Она отправила позаботиться о нем самых хорошеньких из своих рабынь; затем приказала, чтобы ей подали чоку. Воспользовавшись прохладой раннего утра, она немного прошлась пешком по дорожкам усадьбы. Вскоре на земли Акомы начнут прибывать чо-джайны — молодая королева и ее свита. Теперь забота об укреплении гарнизона не будет терзать ее днем и ночью. Эта мысль принесла ей некоторое облегчение. С хозяйством прекрасно справится Джайкен; поместье будет надежно защищено, так что сама Мара сможет целиком посвятить себя тому, чтобы прибрать к рукам властителя, за которого она вышла замуж. Тут же некстати вспомнились впечатления минувшей ночи: визгливый женский смех и голос Банто — требовательный и раздраженный — и, наконец, его храп, который послышался перед самым восходом солнца. Нахмурив брови и стиснув зубы, Мара мысленно воззвала к Лашиме, умоляя богиню послать ей силы для предстоящих испытаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158