Снова напустив на себя серьезность, Мара сказала:
— Вайо, призови своего кузена к нам на службу, если он согласен.
Папевайо по-братски обнял Торама за плечи:
— Кузен, тебя призывают служить Акоме.
Со вновь обретенной гордостью Торам вздернул подбородок и решительно объявил:
— Я согласен!
Все пришло в движение. Серые воины столпились вокруг десятка солдат Акомы и начали наперебой называть имена своих родичей. Мара снова постаралась удержаться от улыбки. Любой цурани благородного происхождения, равно как и любой солдат, мог проследить свою родословную на много поколений назад, включая все ее ответвления; он обязан был хранить в памяти всех кузенов, дядюшек и тетушек, хотя знал большинство из них только по имени. Когда двое цурани встречались в первый раз, неизменно начинались подробнейшие расспросы о здоровье родственников. Таким образом каждый из двоих людей, до того не знакомых друг с другом, мог узнать историю своего собеседника и определить, кто из них занимает более высокую ступень в общественной иерархии. Почти невозможно было даже и вообразить, чтобы после достаточно долгого разговора не выявились какие-то родственные связи; это и позволило призвать на службу серых воинов, не нарушая приличий.
Папевайо помог Маре спуститься с фургона на землю. Бандиты разбились на группки вокруг различных солдат; счастливыми голосами они выкрикивали вопросы и ответы, когда удавалось наконец обнаружить родственную связь. Люджан только головой потряхивал и пожирал Мару глазами. С трудом справляясь с ураганом чувств, он проговорил:
— Госпожа, ты так искусно заставила нас угодить в твой капкан… Одной этой уловки было бы достаточно, чтобы… чтобы я служил тебе с гордостью. Но это… — он обвел взглядом толпу возбужденных, взбудораженных людей. — Это выше моего понимания.
Боясь не справиться с волнением, он на мгновение отвернулся, а когда обратил лицо к Маре, это вновь была привычно-непроницаемая цуранская маска; но глаза горели живым огнем.
— Я не знаю, правильно ли это… но я приму эту службу с радостью, и честь Акомы станет моей честью. Моя жизнь будет принадлежать тебе, госпожа. И если даже она окажется недолгой, это будет хорошая жизнь.
Люджан расправил плечи; в осанке, в выражении лица не осталось ни следа разбойничьего ухарства, и слова, которые он произнес, поразили Мару искренностью и силой:
— Я надеюсь, что судьба не пошлет мне скорой смерти, госпожа, и позволит всегда находиться рядом с тобой. Ибо, по-моему, ты вступила в Игру Совета. — Он снова чуть не утратил самообладания; в глазах заблестела предательская влага, а лицо засветилось улыбкой. — И я думаю, что Империя никогда уже не будет такой, как была.
Мара молчала. Люджан поклонился и отошел, чтобы переговорить с солдатами Акомы и найти общих родственников, пусть даже самых дальних. Затем с разрешения Кейока он послал гонца на свою стоянку, чтобы позвать к роднику остальных членов шайки. Те явились без промедления, но у них на лицах читалось явное недоверие. Впрочем, увидев властительницу, восседавшую на мешке с зерном в такой позе, как будто она устраивала прием в затененной колоннаде ее поместья, прибывшие поняли, что и впрямь происходит нечто необыкновенное. Воодушевление товарищей, которые уже дали согласие служить Акоме, развеяло последние сомнения, и они тоже принялись перечислять своих кузенов и прочих родственников, чтобы в конце концов удостоиться чести оказаться в воинском отряде знатного дома.
Близился вечер. Жара немного отпустила, поднявшийся ветерок приносил свежий аромат леса, листва шелестела в кронах деревьев. Удовлетворенная событиями дня, Мара бездумно следила за птицами, которые в погоне за насекомыми стремительно бросались из поднебесья вниз, а затем круто взмывали вверх. Когда птичья трапеза подошла к концу, они с хриплыми криками улетели к югу, и только тогда Мара почувствовала, как она сама утомлена и проголодалась.
Как будто прочитав мысли властительницы, Кейок подошел к ней со словами:
— Госпожа, мы должны немедленно трогаться в путь, если хотим засветло вернуться домой.
Мара кивнула. Сидеть на мешках с тайзой было не очень-то удобно, и сейчас она даже с удовольствием подумала о том, как было бы хорошо снова устроиться среди мягких подушек. Она провела долгие часы под взглядами оголодавших и отчаявшихся людей, и возможность укрыться в тесном паланкине внезапно показалась весьма заманчивой. Достаточно громко, чтобы ее услышали, она ответила:
— Тогда давайте отправляться, военачальник. Здесь находятся солдаты Акомы, которым, вероятно, хочется умыться, поесть горячего и отдохнуть в казармах, где их одеяла не отсыреют от тумана.
Даже у Мары на глаза набежали слезы, когда она услышала вопль неомраченной радости, вырвавшийся из глоток вчерашних бандитов. Люди, которые столь недавно собирались на нее напасть, сейчас были полны стремления защищать ее. Она мысленно возблагодарила Лашиму. Первая победа досталась ей легко, но в будущем, когда придется сражаться против военной мощи Минванаби и изощренного коварства Анасати, добиться успеха будет намного сложнее.
Забравшись наконец в паланкин, Мара облегченно вздохнула: ведь только сейчас отпала необходимость усилием воли подавлять страх и сомнение — сначала во время вооруженного противостояния, а потом во время переговоров. До самой последней секунды она не смела даже самой себе признаться, как ей было страшно. Но теперь опасность осталась позади, и она вдруг почувствовала, что готова разразиться слезами. Встряхнувшись, она постаралась снова взять себя в руки. Когда-то Лано высмеивал бурные проявления чувств Мары и дразнил ее, уверяя, что она совсем не цурани, хотя от женщин и не требовалось, чтобы они постоянно держали себя в узде, как полагалось мужчинам.
Вспомнив о добродушных насмешках брата и о том, что у отца она тоже ни разу не видела хотя бы намека на нерешительность, сомнения или страх, властительница закрыла глаза и призвала на помощь уроки, полученные в храме Лашимы. Ей показалось, что она слышит голос сестры-наставницы: «Познай самое себя, прими как данность все стороны твоей натуры, и этим откроешь путь к совершенству. Отвергнуть себя — значит отвергнуть всех».
Она еще раз глубоко вздохнула и честно признала истину: она была перепугана до смерти! И самым ужасным моментом был тот, когда она подумала, что бандиты бесчинствуют у нее в поместье, пока она тщетно ищет их среди холмов.
И снова Маре пришлось упрекнуть себя: властительницы так себя не ведут! Потом она поняла, в чем причина ее смятения. Она попросту не знала, как должны себя вести властительницы. Ее не обучали искусству управления; она была просто молодой храмовой послушницей, без всякой подготовки брошенной в водоворот жесточайшей междоусобицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158