— Но…
— Я ценю ваше участие, сударь мой Берг, — покачал головой Эрмольд, — что же до вашего беспокойства… в этом, право же, нет надобности. У меня хватает информаторов. Ансард вывел войска, они движутся на Ретру.
* * *
— Нам пригодилось бы покровительство Небес, святой отец, — Ансард мрачно озирал окрестности.
Они стояли на берегу Пенны: вздувшиеся от дождей потоки несли красную глину с рухнувших, подмытых берегов и щебень с дальних горных склонов. Еще что-то барахталось на стремнине: то ли вывороченные с корнями пни, то ли разбухшие трупы — и все это, кувыркаясь в мутных струях, неслось к далекому морю, где жирные чайки с криком носились над пенными гребешками волн. Должно быть, сверху им было видно, как в серые воды моря изливается красная струя — точно кто-то сделал кровопускание Срединным графствам, — и она, какое-то время не смешиваясь, расползается по серой воде, а потом мутнеет, бледнеет и теряется в пустынных водах пустынного моря, где замерли и тысячелетнем молчании дальние континенты.
— Двое, — сухо ответил маленький священник, — распоряжаются своей милостью по собственному усмотрению.
— Возможно, мы уже под Их рукой, — Ансард издохнул и отвернулся от реки. — Мерсийцы прекрасные арбалетчики, но что толку от арбалетов — при такой-то сырости… Впрочем, как и от наших лучников… Если Солер и впрямь остро отточенное орудие в руках Двоих, то они должны послать нам знак… чудо… Иначе мы захлебнемся тут, на этой стороне, так и не найдя переправы…
Он окинул взглядом раскинувшийся на прибрежных холмах лагерь. Там кипела обычная походная жизнь: до него и сюда долетали громкие голоса, храп лошадей, лязг оружия…
— Чудеса, — твердо ответил священник, — уже были явлены. Вам мало?
— О, — Ансард похлопал коня меж ушей, успокаивая его, — то были чудеса для простецов. А мне нужно еще одно чудо — лично для меня, понимаете?
— Вы многого просите.
— О нет… Только то, что мне положено… Ведь я — орудие в руке Солера, так же как Солер — орудие в Руках Двоих. Так что постарайтесь, уж будьте любезны…
Он решительным шагом направился к лагерю, оставив за спиной реку, воды которой клубились, казалось, корча исподтишка ехидные рожи. Войско было разномастным; лишь там, где стояла его личная дружина, был хоть какой-то порядок — палатки поставлены правильными рядами, кашевары возятся у костров, выдавая каждому его скудную порцию, но при этом никто не толкался и не забегал вперед. В остальном же лагере царила обычная для такого вот сброда суматоха: кто-то дрался из-за лишнего куска, отчаянно хохотали обозные девки, подводы брошены в беспорядке, вонь, ругань, шум, возня… Ансард, брезгливо сморщив нос, быстрыми шагами обходил лагерь.
— Чья это лошадь? — он остановился у коновязи, подзывая караульного.
— Его, ваше сиятельство, — караульный указал на дюжего мужика у костра.
— Непонятно, откуда у такого скота такое благородное животное, — Ансард потрепал лошадь по холке, потом обернулся к хозяину: — Эй ты, иди сюда!
Тот вразвалку двинулся к ним.
— Почему лошадь не чищена? Почему хвост в грязи? — Ансард раздраженно ткнул пальцем в спутанные пряди. — Я же распорядился, чтобы подвязывали лошадям хвосты. Ты разве не слышал?
— Сейчас я ее вымою, сударь, — равнодушно ответил детина.
— Немедленно, — Ансард отряхнул руки от конской шерсти и грязи. — Эй, погоди, а это что?
—Где?
— Что в кормушке?
— Сено, сударь, — мужик смерил Ансарда наглым взглядом.
— Где ты его раздобыл?
— Ну, на постое повезло… — Он ухмыльнулся.
— Я же велел не брать ничего, кроме травы и воды, — спокойно сказал Ансард, — пока не пересечем границу Солера…
— Так это и есть трава, — мужик снисходительно поглядел на глупого лорда.
— Об этом судить не мне, — так же спокойно сказал Ансард, — а Двоим. Они следят за исполнением клятвы.
Его собеседник побледнел так, что глаза на белом лице стали черными.
— Государь…
Меч тускло блеснул в вечернем свете. Ансард поглядел на дымящееся лезвие, выдернул из кормушки клок сена и отер клинок. Потом повернулся к караульному.
— Уберите эту падаль, — сказал он, брезгливо пнув труп носком сапога. — И найдите кого-то, чтобы позаботиться о лошади.
— Да, государь, — тихо сказал караульный.
— И помилуй нас Двое. — Ансард отвернулся.
На лагерь опустились сумерки, и огни у палаток и в палатках мерцали все сильнее, отчего суровое полотно просвечивало, напоминая издали горстку в беспорядке расставленных бумажных фонариков. Ансард поморщился — не таким должен быть доблестный воинский поход; войско не должно вязнуть в грязи, в стане должно царить суровое молчание, а не этот истеричный хохот, женское повизгивание и возбужденные перебранки, доносящиеся отовсюду, а из котлов на поляне не должно нести тухлой кониной… Что-то было не так, и он никак не мог понять что.
— Мне нужно знамение, — пробормотал он, поднимая лицо к тяжелым струям, хлещущим, точно небесные плети, — определенное знамение. Иначе…
И вдруг вздрогнул, уставившись в темноту: палатка, где стоял походный алтарь, вдруг вспыхнула изнутри чистейшим белым огнем, но огнем милосердным, поскольку полотняные стены не почернели и не обуглились — лишь на миг растворились в этом всепоглощающем сиянии. Потом свет отделился от палатки — огненный столб, вершиной уходящий в низкие тучи, — и двинулся к Ансарду. Через все поле, блуждая меж шатров и обозных телег. Смотреть на него было невыносимо, но Ансард смотрел и смотрел, непрерывно шепча что-то, пока ослепленные глаза не выдержали и он не смигнул. Когда он вновь открыл глаза, света не было — кругом царила тьма, такая густая, что мерцавшие костры казались оскорблением в сравнении с этим чистейшим белым пламенем.
— Да, — сказал Ансард в полный голос, — да…
И решительным шагом направился к своей палатке.
* * *
— …Зачем вы меня поднимаете, государь, — пробормотал маленький примас, протирая глаза кулаком, — я молился всю прошлую ночь… на коленях, во власянице…
— Поднимаю, поскольку у меня есть нужда в вас, — Ансард был непреклонен. — Пойдемте, святой отец. Я хочу вам кое-что показать.
— Что?
— Сам не знаю. Я видел странный сон… Или не сон…
— Вам был знак?
— Голос. Голос позвал меня к реке… Сегодня исчерпается до дна время нашего ожидания.
Он решительным шагом двинулся к реке, разбрызгивая жидкую грязь и увлекая священника за собой.
Туман клубился над водой — тяжелый и непроницаемый. Потом он поднимется выше и уйдет, растворится в сером небе, сольется с серыми облаками, но пока противоположного берега не было видно. Не было видно и палаток на лугу — туман съел их, оставив лишь тусклые багровые пятна там, где горели костры часовых. Они остановились над обрывом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107