Правда, мать Майкла была очень красивой женщиной, а ее семья — очень богатой.
— Язнаю только то, что вижу и слышу. Яне знаю ничего о том, что творится за сценой. Если ты пригласил меня сюда в надежде узнать какие-нибудь тайны, то зря тратишь время.
— Майкл, почему ты такой недотрога? Ясказал только то, что известно всем. Пройдет всего лишь несколько месяцев — год в крайнем случае, — и хозяевами Египта станут фундаменталисты.
— Ябы не стал говорить так уверенно.
— Тем не менее это так, Майкл. События набирают темп. На прошлой неделе Ахмад Бадри встречался с Юсуфом Отманом.
Майкл с интересом взглянул на друга:
— Отманом? Главой Мусульманского братства?
Холли кивнул.
— В газетах ничего не было, — сказал Майкл. — Даже в «Эль-Итссам».
Том покачал головой и добавил в виски немного имбирной.
— Майкл, нельзя сказать, что эта новость известна широкой публике. Я полагал, что ты это понимаешь. Когда двое старых врагов в фундаменталистском лагере выкуривают трубку мира, можно держать пари, что готовится большое наступление. Ходят слухи, что создана достаточно сильная коалиция, чтобы к концу года скинуть правительство.
— Том, зачем ты мне все это рассказываешь? Это наверняка закрытая информация.
Холли пожал плечами.
— Что-то затевается, верно? — настаивал Майкл. — И ты хочешь впутать меня в эти события. Я прав?
Поставив свой бокал, Майкл медленно поднялся на ноги.
— Том, в чем бы ни было дело, на меня можешь не рассчитывать. Я говорю серьезно. Я уволился из МИ-6 пять лет назад, и это единственный поступок в моей жизни, о котором я никогда не жалел. Никогда. Если тебе нужна помощь, если ты хочешь получить информацию, то тебе придется найти кого-нибудь другого.
Том Холли поднес палец к губам:
— Ни слова больше, Майкл. Сюда идет Ронни Перроне. Он будет расспрашивать тебя об отце.
Глава 3
Перроне спросил аквалибра и «самую чуточку льда, дорогой». Возвращаясь к столику, он нежно похлопывал себя по животу.
— Нужно следить за жирком, — пожаловался он. — Старость — не радость. Пузо бунтует, если не держать ухо востро. Начинает жить собственной жизнью.
Заинтересованный наблюдатель был бы озадачен. Ронни Перроне исполнилось тридцать семь лет, но по лицу и по атлетическому сложению ему никак нельзя было дать больше двадцати четырех. Ему редко приходилось сбрасывать вес — в этом не было нужды, организм делал все сам. Как говорил Ронни, его единственным пороком были спиртные напитки. Он никогда не отказывался выпить в подходящей компании, но не пил ни с кем на пару: это было слишком рискованно.
— Я думал, ты чего-нибудь выпьешь, Ронни. Я только что рассказывал Майклу, что творится у нас дома.
Перроне стал шефом британской секции в Каире после отставки Майкла. Сейчас он уселся за столик. Его гладкое лицо было мрачным. Он бросил взгляд на женщину в углу и тут же отвел глаза.
— Мой дорогой, я не хочу даже думать об этом. — Он поежился. — Это как ссылка в Джидду или Тегеран, но с воспоминаниями о прошлых временах, глядящими тебе в лицо на каждом углу. С ребятами тоже приходится быть поосторожнее. Они — не ребята, а бородатые типы — не слишком всему этому рады.
— Я как раз собирался уходить, Ронни, — извинился, поднимаясь, Майкл.
— Но, мой дорогой Майкл...
— У Майкла умер отец, — произнес Холли ровным, спокойным голосом, как будто отцы умирают каждый день и это не имеет никакого значения.
Ронни тупо уставился на Майкла:
— Боже мой, мне так жаль, Майкл. А я тут разболтался, как большой старый слон. Я и понятия не имел.
— Да, конечно. Ты не мог знать, Ронни. Он умер позавчера. Внезапный сердечный приступ. Мы даже не подозревали, что он болен. Ну, мама, конечно, знала, но она не хотела нас огорчать. Знаешь, как это бывает.
— Наверно, вы ужасно потрясены.
— Да, конечно. Мама страшно расстроена, хотя она обо всем знала. Так мне Пол рассказывал.
— Ты уезжаешь из города?
— Да, похороны завтра. Сегодня еду в Оксфорд. Я нанял машину.
— Останься, и немного поболтаем. Спешить некуда. Я много месяцев тебя не видел. А старина Том, думаю, не встречался с тобой уже несколько лет. Верно, Том?
— Нет, Ронни. Не несколько лет.
— Ну, порядок! Я тоже пропущу несколько стаканчиков в память о старике. Думаю, он бы это одобрил.
— Ты же встречался с ним раза два, Ронни?
— Встречался? Разумеется. Ты еще не забыл ту отвратительную вечеринку, которую сам устроил? Когда вы с Кэрол жили в той жалкой маленькой квартирке в Эль-Азбакийе. Конечно, тогда ты еще работал в старой фирме.
В то время Ронни был подчиненным Майкла. Они часто встречались, как-никак жили в одном городе, посещали одни и те же вечеринки и приемы, сидели плечом к плечу на семинарах в Американском университете, где Майкл преподавал политику. Ронни Перроне был по-своему привлекателен, хотя и вызывал в памяти воспоминания о временах и людях, о которых лучше бы позабыть.
— Я всегда считал, что твой отец — достойный старый вояка, — продолжал Ронни, подзывая бармена. — Правда, мне кажется, он не любил меня.
— Да, думаю, ты прав. Отец был солдатом до мозга костей и питал глубокое подозрение к людям из разведки. Он никогда не мог мне простить мое дезертирство.
Майкл прослужил два года капитаном при Штабе армейской разведки в Эшфорде, пока кто-то не предположил, что он, с его обликом и хорошим знанием арабского языка, мог бы принести больше пользы в СИС. Отец всегда приравнивал переход Майкла к дезертирству. Даже служба в армейской разведке казалась ему плохим выбором — «фиалки с лаврами», так он всегда называл разведчиков из-за их эмблемы — розы в лавровом венке, — но как можно связываться со штатскими мастерами этого дурно пахнущего дела, лежало вне пределов его понимания.
— Я думаю, он не одобрял меня по другим причинам, — сказал Ронни и повернулся к подошедшему бармену. — Я передумал. Унесите эту кроличью мочу и принесите крепкого Джи энд Ти.
— Со льдом, сэр?
— Положите чего угодно, лишь бы тоник растворялся в джине, а не наоборот.
Бармен улыбнулся, забрал аквалибру, как будто это было что-то не слишком приличное, и бесшумно удалился.
— На самом деле, Ронни, думаю, у отца не было ни малейшего понятия, что ты голубой.
— Ты меня разочаровал. Я яркая личность.
— Ронни, ты же знаешь, что это, вообще говоря, неверно. Но тебе нужно было быть мировой суперзнаменитостью, чтобы привлечь внимание отца. Он был невинным человеком. Чересчур невинным. Он видел мир исключительно в черном и белом свете. В его мире просто не было места для людей с сомнительной моралью.
— Ты хочешь сказать, что я человек с сомнительной моралью?
— Для отца — да. По правде говоря, думаю, он до самого последнего времени не верил, что такая вещь, как гомосексуализм, существует на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Язнаю только то, что вижу и слышу. Яне знаю ничего о том, что творится за сценой. Если ты пригласил меня сюда в надежде узнать какие-нибудь тайны, то зря тратишь время.
— Майкл, почему ты такой недотрога? Ясказал только то, что известно всем. Пройдет всего лишь несколько месяцев — год в крайнем случае, — и хозяевами Египта станут фундаменталисты.
— Ябы не стал говорить так уверенно.
— Тем не менее это так, Майкл. События набирают темп. На прошлой неделе Ахмад Бадри встречался с Юсуфом Отманом.
Майкл с интересом взглянул на друга:
— Отманом? Главой Мусульманского братства?
Холли кивнул.
— В газетах ничего не было, — сказал Майкл. — Даже в «Эль-Итссам».
Том покачал головой и добавил в виски немного имбирной.
— Майкл, нельзя сказать, что эта новость известна широкой публике. Я полагал, что ты это понимаешь. Когда двое старых врагов в фундаменталистском лагере выкуривают трубку мира, можно держать пари, что готовится большое наступление. Ходят слухи, что создана достаточно сильная коалиция, чтобы к концу года скинуть правительство.
— Том, зачем ты мне все это рассказываешь? Это наверняка закрытая информация.
Холли пожал плечами.
— Что-то затевается, верно? — настаивал Майкл. — И ты хочешь впутать меня в эти события. Я прав?
Поставив свой бокал, Майкл медленно поднялся на ноги.
— Том, в чем бы ни было дело, на меня можешь не рассчитывать. Я говорю серьезно. Я уволился из МИ-6 пять лет назад, и это единственный поступок в моей жизни, о котором я никогда не жалел. Никогда. Если тебе нужна помощь, если ты хочешь получить информацию, то тебе придется найти кого-нибудь другого.
Том Холли поднес палец к губам:
— Ни слова больше, Майкл. Сюда идет Ронни Перроне. Он будет расспрашивать тебя об отце.
Глава 3
Перроне спросил аквалибра и «самую чуточку льда, дорогой». Возвращаясь к столику, он нежно похлопывал себя по животу.
— Нужно следить за жирком, — пожаловался он. — Старость — не радость. Пузо бунтует, если не держать ухо востро. Начинает жить собственной жизнью.
Заинтересованный наблюдатель был бы озадачен. Ронни Перроне исполнилось тридцать семь лет, но по лицу и по атлетическому сложению ему никак нельзя было дать больше двадцати четырех. Ему редко приходилось сбрасывать вес — в этом не было нужды, организм делал все сам. Как говорил Ронни, его единственным пороком были спиртные напитки. Он никогда не отказывался выпить в подходящей компании, но не пил ни с кем на пару: это было слишком рискованно.
— Я думал, ты чего-нибудь выпьешь, Ронни. Я только что рассказывал Майклу, что творится у нас дома.
Перроне стал шефом британской секции в Каире после отставки Майкла. Сейчас он уселся за столик. Его гладкое лицо было мрачным. Он бросил взгляд на женщину в углу и тут же отвел глаза.
— Мой дорогой, я не хочу даже думать об этом. — Он поежился. — Это как ссылка в Джидду или Тегеран, но с воспоминаниями о прошлых временах, глядящими тебе в лицо на каждом углу. С ребятами тоже приходится быть поосторожнее. Они — не ребята, а бородатые типы — не слишком всему этому рады.
— Я как раз собирался уходить, Ронни, — извинился, поднимаясь, Майкл.
— Но, мой дорогой Майкл...
— У Майкла умер отец, — произнес Холли ровным, спокойным голосом, как будто отцы умирают каждый день и это не имеет никакого значения.
Ронни тупо уставился на Майкла:
— Боже мой, мне так жаль, Майкл. А я тут разболтался, как большой старый слон. Я и понятия не имел.
— Да, конечно. Ты не мог знать, Ронни. Он умер позавчера. Внезапный сердечный приступ. Мы даже не подозревали, что он болен. Ну, мама, конечно, знала, но она не хотела нас огорчать. Знаешь, как это бывает.
— Наверно, вы ужасно потрясены.
— Да, конечно. Мама страшно расстроена, хотя она обо всем знала. Так мне Пол рассказывал.
— Ты уезжаешь из города?
— Да, похороны завтра. Сегодня еду в Оксфорд. Я нанял машину.
— Останься, и немного поболтаем. Спешить некуда. Я много месяцев тебя не видел. А старина Том, думаю, не встречался с тобой уже несколько лет. Верно, Том?
— Нет, Ронни. Не несколько лет.
— Ну, порядок! Я тоже пропущу несколько стаканчиков в память о старике. Думаю, он бы это одобрил.
— Ты же встречался с ним раза два, Ронни?
— Встречался? Разумеется. Ты еще не забыл ту отвратительную вечеринку, которую сам устроил? Когда вы с Кэрол жили в той жалкой маленькой квартирке в Эль-Азбакийе. Конечно, тогда ты еще работал в старой фирме.
В то время Ронни был подчиненным Майкла. Они часто встречались, как-никак жили в одном городе, посещали одни и те же вечеринки и приемы, сидели плечом к плечу на семинарах в Американском университете, где Майкл преподавал политику. Ронни Перроне был по-своему привлекателен, хотя и вызывал в памяти воспоминания о временах и людях, о которых лучше бы позабыть.
— Я всегда считал, что твой отец — достойный старый вояка, — продолжал Ронни, подзывая бармена. — Правда, мне кажется, он не любил меня.
— Да, думаю, ты прав. Отец был солдатом до мозга костей и питал глубокое подозрение к людям из разведки. Он никогда не мог мне простить мое дезертирство.
Майкл прослужил два года капитаном при Штабе армейской разведки в Эшфорде, пока кто-то не предположил, что он, с его обликом и хорошим знанием арабского языка, мог бы принести больше пользы в СИС. Отец всегда приравнивал переход Майкла к дезертирству. Даже служба в армейской разведке казалась ему плохим выбором — «фиалки с лаврами», так он всегда называл разведчиков из-за их эмблемы — розы в лавровом венке, — но как можно связываться со штатскими мастерами этого дурно пахнущего дела, лежало вне пределов его понимания.
— Я думаю, он не одобрял меня по другим причинам, — сказал Ронни и повернулся к подошедшему бармену. — Я передумал. Унесите эту кроличью мочу и принесите крепкого Джи энд Ти.
— Со льдом, сэр?
— Положите чего угодно, лишь бы тоник растворялся в джине, а не наоборот.
Бармен улыбнулся, забрал аквалибру, как будто это было что-то не слишком приличное, и бесшумно удалился.
— На самом деле, Ронни, думаю, у отца не было ни малейшего понятия, что ты голубой.
— Ты меня разочаровал. Я яркая личность.
— Ронни, ты же знаешь, что это, вообще говоря, неверно. Но тебе нужно было быть мировой суперзнаменитостью, чтобы привлечь внимание отца. Он был невинным человеком. Чересчур невинным. Он видел мир исключительно в черном и белом свете. В его мире просто не было места для людей с сомнительной моралью.
— Ты хочешь сказать, что я человек с сомнительной моралью?
— Для отца — да. По правде говоря, думаю, он до самого последнего времени не верил, что такая вещь, как гомосексуализм, существует на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112