И, похоже, я не очень-то ошибся в выборе). В новой
обстановке всегда очень остро ощущаешь все, что происходит
вокруг, пусть даже самые незначительные события. И в тот
момент, держа виски и сэндвич в руках, я очень хотел быть
уверенным, что ничего не ускользнуло от моего внимания.
"Здесь имеется книга для гостей, где я должен
расписаться? - спросил я. - Что-то вроде этого?"
Он выглядел удивленным. "У нас нет ничего подобного, -
сказал он. - По крайней мере, я так полагаю". Он обвел
взглядом затемненную тихую комнату. Иохансен зашуршал своим
Уол Стрит Джорнал. Я увидел как Стивенс проскользнул в дверь
на другом конце комнаты, словно привидение в своем белом
пиджаке. Джордж поставил свой виски на край стола и
подбросил полено в огонь. Искры взвились вверх по черной
каминной трубе.
"Что это означает? - спросил я, указывая на надпись на
камине. - У вас есть какие-нибудь соображения?" Уотерхауз
внимательно прочел ее, будто видел впервые. СЕКРЕТ В
РАССКАЗЕ, А НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.
"Думаю, у меня есть одна идея, - сказал он. - У вас тоже
может быть появится, если вы приедете снова. Да, я бы
сказал, что у вас может появится идея или две. В свое
время. Желаю приятно провести время, Дэвид".
Он удалился. Хотя это может показаться странным, но,
предоставленный самому себе в совершенно незнакомой
обстановке, я действительно приятно проводил время. Для
начала, я всегда любил книги, а здесь было много интересных
книг. Я медленно проходил вдоль полок, рассматривая корешки
книг, насколько это было возможно при таком слабом
освещении, вытаскивал то одну, то другую, а потом
остановился у узкого окна, над перекрестком на Второй Авеню.
Я стоял и смотрел через покрытое инеем стекло на огни
светофора у перекрестка, переливающиеся от красного к
зеленому, янтарному и снова к красному, и постепенно
почувствовал, как необычное чувство покоя постепенно
наполняет меня. О, да, я знаю, что вы скажете: какой
глубокий смысл - глазеть на огни светофора и ощущать чувство
покоя.
Вы правы, в этом нет никакого смысла. Но это чувство
действительно было. Оно заставило меня подумать впервые за
многие годы о зимних вечерах в Висконсине, на ферме, где я
вырос. Я вспомнил, как я лежал наверху, в недостроенной
комнате, дивясь контрасту между свистящим январским ветром
снаружи, гнавшим сухой, как песок, снег вдоль ограды, и
теплотой моего тела, укрытого двумя стеганными одеялами.
На полках стояли книги по юридическому праву с довольно
странными названиями. Я запомнил одно из них: "Двадцать
случаев расчленения и их последствия в свете английского
закона". Другой книгой, привлекшей мое внимание, была
"Случаи с домашними животными". Я открыл ее - это было
учебное пособие по юридической практике (на этот раз речь
шла об американском законе) в отношении специфических
случаев с животными - от кошек, унаследовавших большую сумму
денег, до оцелота, который порвал цепь и сильно ранил
почтальона.
Я увидел также собрания Диккенса, Дефо и Троллопа и
одиннадцать романов автора по имени Эдвард Грей Севиль. Их
обложка была обтянута красивой зеленой кожей, а издательская
фирма называлась "Стэдхем и Сын" - надпись была вытеснена
золотыми буквами. Я никогда не слышал о Севиле и его
издателях. Первый роман "Это были наши братья" был издан в
1911 году. Последний, "Нарушитель", в 1935.
Двумя полками ниже находился большой фолиант с
инструкциями для любителей всякого рода конструкторов.
Рядом стояла не меньших размеров книга со сценами из
знаменитых фильмов. Каждая картинка занимала целую
страницу, на противоположной стороне которой можно было
прочитать написанное белым стихом стихотворения, посвященные
этим сценам. Не очень-то удачная идея, но авторы этих стихов
были неординарны: Роберт Фрост, Мариан Мур, Уильям Карлос
Уильямс, Уоллас Стивенс, Луис Зуковски, Эрика Йонг. В
середине книги я нашел стихотворение Алджернона Уильямса
рядом со знаменитой фотографией Мерилин Монро, где она стоит
на решетке метрополитена, стараясь опустить вздувшуюся вверх
юбку. Стихотворение называлось "Колокольный звон" и
начиналось так:
Форма ее юбки,
как мы сказали,
напоминает колокол.
Ее же ноги - его язык...
И в том же духе. Не совсем ужасное стихотворение, но
далеко не лучшее из тех, что написано Уильямсом.
Я имел право на подобное мнение, поскольку я многое
читал у Уильямса. Но несмотря на это, я не мог вспомнить
этих строк о Мерилин Монро (даже без фотографии понятно, что
речь идет о ней, так как в конце Уильямс пишет: "Мои ноги
выстукивают мое имя: "Мерилин, ma belle"). Я искал это
стихотворение позже и не мог найти, что ни о чем не говорит,
конечно. Стихотворения не похожи на романы или узаконенные
мнения, они больше напоминают сорванные ветром листья, и
любой объемистый сборник, названный Полным собранием того-то
или того-то, не является таковым. У стихотворений есть
свойство теряться в каком-нибудь укромном месте, и в этом -
часть их очарования и одна из причин того, что они
сохраняются. Но...
Откуда-то появился Стивенс с новой порцией виски (к
этому моменту я устроился в кресле с томиком Эзры Паунда в
руках). На вкус оно было ничуть не хуже первого. Пока я
потягивал его, я увидел, что двое из присутствующих - Джордж
Грегсон и Гарри Стайн (Гарри уже шесть лет как умер в ту
ночь, когда Эмлин Маккэррон рассказал нам историю о методе
дыхания) - покинули комнату через маленькую дверь, не более
сорока двух дюймов высотой. Это была дверца, через которую
Алиса попала в нору кролика, если там вообще была какая-то
дверца. Они оставили ее открытой, и вскоре после их
необычного отбытия из библиотеки я услышал стук бильярдных
шаров.
Подошел Стивенс и спросил, не хочу ли я еще виски. С
чувством сожаления я отказался. Он кивнул: "Очень хорошо,
сэр". Его лицо сохраняло неизменное выражение, но все же у
меня появилось смутное ощущение, что я ему понравился. Смех
оторвал меня от книги спустя некоторое время. Кто-то бросил
пакетик с химическим порошком в огонь, и пламя стало
разноцветным. Я снова подумал о своем детстве, но без тени
ностальгического романтизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21