Она была,
используя выражение Элла Дэвидсон, "легкой" женщиной, а в те
времена о "легкости" забывали не скоро. Такие женщины
уезжали рожать и жить в другие города. Некоторые из них
глотали таблетки или выбрасывались из окон. Другие шли к
подпольным акушеркам-мясникам с грязными руками или пытались
сделать все сами. За мою хирургическую практику четыре
женщины умерли у меня на глазах от потери крови из-за
тяжелых ранений матки. Помню один случай, когда ранение было
нанесено зазубренным горлышком бутылки, привязанным к
венику. Сейчас трудно в это поверить, но подобные вещи
происходили, джентльмены. В общем, такая ситуация была для
здоровой молодой женщины худшей из всех, какие только можно
вообразить.
"Я согласна, - сказала она, наконец. - Это справедливо.
Меня зовут Сандра Стенсфилд". Она протянула мне руку. С
удивлением я пожал ее. Я был рад, что Элла Дэвидсон не
видела, как я сделал это. Она бы ничего не сказала, но целую
неделю кофе был бы горше, чем обычно.
Она улыбнулась в ответ на мое замешательство - я думаю
- и посмотрела на меня открыто. "Я надеюсь, мы будем
друзьями, доктор Маккэррон. Сейчас мне нужен друг. Я немного
напугана".
"Я вас понимаю и постараюсь стать вашим другом, если
смогу, мисс Стенсфилд, Я что-нибудь могу для вас сделать в
настоящий момент?"
Она открыла сумочку и достала блокнот и ручку. Раскрыв
блокнот, она посмотрела на меня. В какой-то момент я с
ужасом подумал, что она спросит у меня имя и адрес акушерки.
Затем она сказала: "Я хотела бы знать, что мне лучше есть.
Для ребенка, конечно".
Я громко рассмеялся. Она взглянула на меня с удивлением.
"Извините. Просто у вас такой деловой вид".
"Ну уж наверное. Этот ребенок теперь часть моих дел,
разве не так?"
"Да, естественно. У меня есть брошюра, которую я даю
всем моим беременным пациенткам. Здесь говорится о диете,
весе, питье, курении и многом другом. Пожалуйста, не
смейтесь, когда будете читать. Это затронет мои чувства,
потому что я сам писал текст".
Хотя это был скорее памфлет, а не брошюра, однако это
не помешало ему стать впоследствии книгой: "Практическое
руководство по беременности и родам". В то время я серьезно
увлекался акушерством и гинекологией и, начав довольно
поздно из-за войны, не собирался терять время. Меня
подбадривала мысль о том, что я увижу множество счастливых
женщин в ожидании ребенка и приму много детей за мою
практику. Так и случилось: по последним подсчетам я
участвовал в появлении на свет около двух тысяч младенцев -
достаточно, чтобы заполнить пятьдесят классных комнат.
Я читал много литературы о беременности и родах и
более разумно применял свои знания по этому вопросу, чем в
других областях медицинской практики. Поскольку я был
энтузиазмом и у меня сложились собственные представления о
предмете, то предпочел написать собственную брошюру, чем
следовать избитым предписаниям, которыми в избытке потчевали
беременных женщин. Я не буду излагать полный набор этих
предписаний - для этого не хватило бы и ночи, - но приведу
лишь два примера.
От будущих матерей требовали как можно меньше
находиться на ногах и тем более не совершать длительных
прогулок из-за опасности выкидыша и других "нежелательных
для родов" последствий. Но роды как таковые - это в первую
очередь, что сказать футболисту, готовящемуся к важной
встрече, чтобы он как можно больше проводил время сидя и
сохранял силы для предстоящей игры! Другой столь же "мудрый
совет", часто даваемый многими докторами упитанным женщинам,
- начать курить! Курить! Эти рекомендации отражены в имевшем
хождение лозунге тех дней: "Возьми сигарету Lucky вместо
конфеты". Те, кто думает, что, вступив в двадцатый век, мы
вошли в эпоху просвещенной медицины, не представляет, какие
безумные идеи иногда приживаются и в наши дни.
Я дал мисс Стенсфилд мою брошюру, и она внимательно
изучала ее в течении минут пяти. Когда я спросил у нее
разрешения закурить трубку, она кивнула мне, не отрываясь от
чтения. Потом она подняла глаза и улыбнулась: "Вы радикал,
доктор?"
"Почему вы это говорите? Не потому ли, что я советую
ожидающим ребенка женщинам ходить пешком, а не ездить в
прокуренных и трясущихся поездах подземки?"
"Витамины... всякого рода... плавание и дыхательные
упражнения! Какие дыхательные упражнения?"
"Об этом вы узнаете позже, но я не радикал. Далеко не
радикал. Я тот, кто задерживает на пять минут моего
следующего пациента".
"О, прошу прощения". Она быстро встала, запихивая
толстую брошюру в сумочку.
"Ничего".
Она набросила на себя легкое пальто, смотря на меня
своими карими глазами. "Нет, - сказала она. - Вы совсем не
радикал. Ну а теперь вы себя чувствуете более...
умиротворенно? Я правильно подобрала слово?"
"Вполне подходяще, - сказал я. - Это слово мне
нравится. Скажите миссис Дэвидсон, чтобы она выписала талон
на следующее посещение. Я хочу вас видеть в начале
следующего месяца".
"Ваша миссис Дэвидсон меня не одобряет".
"Я уверен, что это не так. - Но я никогда не умел
врать, и теплота, возникшая между нами, сразу же
испарилась. Я не провожал ее до двери моего кабинета. - Мисс
Стенсфилд?"
Она обернулась и застыла в ожидании вопроса.
"Вы собираетесь оставить ребенка?"
Она окинула меня взглядом, потом улыбнулась той
загадочной улыбкой, секрет которой знаю только беременные
женщины. "О, да", - услышал я в ответ, и она ушла.
До конца этого дня я занимался похожими друг на друга
случаями пищевого отравления, ожогов кипятком, вытаскивал
кусок металла из глаза и дал направление на госпитализацию
моему старому пациенту, у которого, я уверен, была раковая
опухоль. Я совершенно позабыл о Сандре Стенсфилд. Элла
Дэвидсон напомнила мне о ней, заметив:
"Возможно, она вовсе и не потаскушка".
Я оторвал взгляд от карточки моего последнего пациента.
Я изучал ее, ощущая раздражение, которое чувствует
большинство врачей, оказавшихся не в силах помочь больному.
Мне пришла в голову мысль, что вместо всех этих колонок
"Сумма к оплате", "Оплачено полностью" или "Пациент
переведен", я должен был бы написать "Ордер на смерть".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21