Левый бок такси смялся, как папиросная бумага.
Через мгновение увидел, что удар не полностью пришелся на
левую сторону. Машина угодила в угол пьедестала с такой
силой, что могла бы быть разрезана пополам.
Во все стороны брызнули стекла. А моя пациентка была
выброшена через правую половину заднего стекла изуродованной
машины, как тряпичная кукла.
Я снова был на ногах, не замечая этого. Я помчался вниз
по обледенелым ступеням, снова поскользнулся, но устоял.
Единственное, в чем я отдавал себе отчет - это мисс
Стенсфилд, лежащая в тени зловещей статуи, рядом с тем
местом, где "скорая" нашла успокоение, перевернувшись на
бок, а ее мигалка продолжала разрывать ночь красными
вспышками. Было что-то до жути ненормальное в лежавшей
фигуре, но, честно говоря, я не хотел верить, что знаю в чем
дело, пока моя нога не наткнулась на какой-то предмет. То,
что я задел, заскользило прочь, как сумочка молодой женщины.
Оно скорее скользило, чем катилось. И только колыхание
волос, перепачканных в крови и усеянных осколками стекла, но
узнаваемых по их золотистому оттенку, заставило меня понять,
что это было. Во время аварии ей оторвало голову. Ее-то и
задела моя нога.
Двигаясь, словно во сне, я подошел и перевернул ее
тело. Я думаю, что пытался закричать, как только увидел
это. Но не мог издать ни единого звука. Женщина еще дышала,
вы представляете, джентльмены. Ее грудь поднималась и
опускалась в ритме быстрого и легкого дыхания. Снег падал на
ее раскрытое пальто и окровавленное платье. И я слышал
какой-то высокий свистящий звук. Он походил на шум
закипающего напитка. Это ветер входил и выходил через ее
открытое горло - маленькие вскрики воздуха, проходящего
через голосовые связки, у которых не осталось рта, чтобы
обратить их в членораздельные звуки.
Я хотел убежать, но у меня не было сил. Я упал на
колени рядом с ее телом, прикрывая рот рукой. Вдруг я
заметил свежую кровь, проступающую через нижнюю часть ее
одежды... и какое-то движение. И неожиданно поверил в то,
что еще можно спасти ребенка.
Мне кажется, что, когда я задрал ее одежду до груди, я
засмеялся. Наверное, я обезумел. Ее тело было еще теплым. Я
помню это. Я помню, как оно колыхалось при ее дыхании. Один
из фельдшеров скорой помощи подошел ко мне, шатаясь, словно
пьяный, и держась одной рукой за голову. Сквозь его пальцы
сочилась кровь.
Я все еще смеялся. Мои руки убедились в том, что она
полностью раскрыта.
Фельдшер смотрел на обезглавленное тело Сандры
Стенсфилд широко раскрытыми глазами. Я не знаю, сознавал ли
он, что тело еще дышало. Возможно, он приписывал это нервной
реакции, что-то вроде конечного рефлекса. Цыплята могут
бегать некоторое время с отрезанной головой, а люди лишь
дернуться раз другой... да и только.
"Хватит глазеть на нее и найди мне простыню", - зашипел
я на него.
Он поплелся куда-то, но не в направлении "скорой". Он
просто удалился в ночь. Я не представляю, куда он делся. Я
повернулся к мертвой женщине, хотя она была и не совсем
мертва, помедлил немного и скинул пальто. Я приподнял ее
бедра, чтобы подложить его под тело. Я все еще слышал
дыхание, производимое ее лишенным головы телом. Иногда я до
сих пор слышу его, джентльмены. В моих снах.
Пожалуйста, поймите, что все произошло в считанные
секунды. Мое восприятие было доведено до крайнего предела,
и потому мне казалось, что прошло много времени. Из больницы
только начали выбегать люди, чтобы узнать, что случилось, и
рядом со мной пронзительно закричала какая-то женщина,
увидевшая отрезанную голову на мостовой.
Я раскрыл свой черный портфель, благодаря бога, что не
потерял его при падении, и достал короткий скальпель.
Разрезав нижнее белье, я отложил его в сторону. Водитель
"Скорой" приблизился ко мне, но остановился, как вкопанный,
не дойдя несколько шагов. Я посмотрел на него в ожидании
простыни, но понял, что ничего не добьюсь от него. Он
уставился на дышащее тело, и его глаза начали округляться и,
казалось, вот-вот вылезут из орбит. Затем он грохнулся на
колени и воздал небу руки. Он собирался молиться, я почти
уверен в этом. Фельдшер мог и не знать, что увиденное им
невозможно, но этот парень знал наверняка. Через минуту он
убрался восвояси, еле живой.
В тот день я взял с собой хирургические щипцы, даже не
знаю, почему. Я не пользовался ими более трех лет после
того, как один врач, не буду называть его, пробил ими висок
новорожденного, вытаскивая его из чрева матери. Ребенок
мгновенно умер.
Но, тем не менее, мои щипцы были при мне в тот вечер.
Тело мисс Стенсфилд напряглось, а живот стал как
камень. Я увидел темя ребенка, окровавленное, в плевре, но
пульсирующее. Значит, он был жив.
Твердь снова размягчилась. Темя исчезло из вида. Чей-то
голос позади меня спросили: "Чем могу помочь, доктор?"
Это была медсестра средних лет, тот тип женщины,
который часто становится опорой в нашей профессии. Ее лицо
было бледным, как молоко, и хотя на нем застыло выражение
суеверного ужаса при виде этого странно дышащего тела, я не
заметил в ее глазах ни малейшего признака того опасного
состояния шока, которое лишает людей способности
действовать.
"Нужна простыня, - быстро сказал я. - Думаю, что у нас
есть еще шанс. Позади нее я разглядел около дюжины человек
из больницы, столпившихся на ступенях и не желающих
приблизиться. Много ли им было видно оттуда? У меня не было
возможности узнать об этом наверняка. Могу лишь сказать,
что в течение нескольких дней после того случая многие в
больнице избегали меня (некоторые и после), и никто, включая
и эту медсестру, никогда не спрашивал меня о том, что
произошло.
Она повернулась и направилась к больнице.
"Сестра! - позвал я. - У нас не времени. Возьмите
простыню в "Скорой". Ребенок вот-вот появится".
Она подошла к машине, скользя по мокрому снегу своими
туфлями на белых каблуках. Я повернулся к мисс Стенсфилд.
Вместо того, чтобы замедлиться, дыхание стало более
учащенным, и тело снова напряглось. Голова ребенка появилась
опять, но на этот раз не исчезла. Он просто начал выбираться
наружу. Щипцы не понадобились вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
Через мгновение увидел, что удар не полностью пришелся на
левую сторону. Машина угодила в угол пьедестала с такой
силой, что могла бы быть разрезана пополам.
Во все стороны брызнули стекла. А моя пациентка была
выброшена через правую половину заднего стекла изуродованной
машины, как тряпичная кукла.
Я снова был на ногах, не замечая этого. Я помчался вниз
по обледенелым ступеням, снова поскользнулся, но устоял.
Единственное, в чем я отдавал себе отчет - это мисс
Стенсфилд, лежащая в тени зловещей статуи, рядом с тем
местом, где "скорая" нашла успокоение, перевернувшись на
бок, а ее мигалка продолжала разрывать ночь красными
вспышками. Было что-то до жути ненормальное в лежавшей
фигуре, но, честно говоря, я не хотел верить, что знаю в чем
дело, пока моя нога не наткнулась на какой-то предмет. То,
что я задел, заскользило прочь, как сумочка молодой женщины.
Оно скорее скользило, чем катилось. И только колыхание
волос, перепачканных в крови и усеянных осколками стекла, но
узнаваемых по их золотистому оттенку, заставило меня понять,
что это было. Во время аварии ей оторвало голову. Ее-то и
задела моя нога.
Двигаясь, словно во сне, я подошел и перевернул ее
тело. Я думаю, что пытался закричать, как только увидел
это. Но не мог издать ни единого звука. Женщина еще дышала,
вы представляете, джентльмены. Ее грудь поднималась и
опускалась в ритме быстрого и легкого дыхания. Снег падал на
ее раскрытое пальто и окровавленное платье. И я слышал
какой-то высокий свистящий звук. Он походил на шум
закипающего напитка. Это ветер входил и выходил через ее
открытое горло - маленькие вскрики воздуха, проходящего
через голосовые связки, у которых не осталось рта, чтобы
обратить их в членораздельные звуки.
Я хотел убежать, но у меня не было сил. Я упал на
колени рядом с ее телом, прикрывая рот рукой. Вдруг я
заметил свежую кровь, проступающую через нижнюю часть ее
одежды... и какое-то движение. И неожиданно поверил в то,
что еще можно спасти ребенка.
Мне кажется, что, когда я задрал ее одежду до груди, я
засмеялся. Наверное, я обезумел. Ее тело было еще теплым. Я
помню это. Я помню, как оно колыхалось при ее дыхании. Один
из фельдшеров скорой помощи подошел ко мне, шатаясь, словно
пьяный, и держась одной рукой за голову. Сквозь его пальцы
сочилась кровь.
Я все еще смеялся. Мои руки убедились в том, что она
полностью раскрыта.
Фельдшер смотрел на обезглавленное тело Сандры
Стенсфилд широко раскрытыми глазами. Я не знаю, сознавал ли
он, что тело еще дышало. Возможно, он приписывал это нервной
реакции, что-то вроде конечного рефлекса. Цыплята могут
бегать некоторое время с отрезанной головой, а люди лишь
дернуться раз другой... да и только.
"Хватит глазеть на нее и найди мне простыню", - зашипел
я на него.
Он поплелся куда-то, но не в направлении "скорой". Он
просто удалился в ночь. Я не представляю, куда он делся. Я
повернулся к мертвой женщине, хотя она была и не совсем
мертва, помедлил немного и скинул пальто. Я приподнял ее
бедра, чтобы подложить его под тело. Я все еще слышал
дыхание, производимое ее лишенным головы телом. Иногда я до
сих пор слышу его, джентльмены. В моих снах.
Пожалуйста, поймите, что все произошло в считанные
секунды. Мое восприятие было доведено до крайнего предела,
и потому мне казалось, что прошло много времени. Из больницы
только начали выбегать люди, чтобы узнать, что случилось, и
рядом со мной пронзительно закричала какая-то женщина,
увидевшая отрезанную голову на мостовой.
Я раскрыл свой черный портфель, благодаря бога, что не
потерял его при падении, и достал короткий скальпель.
Разрезав нижнее белье, я отложил его в сторону. Водитель
"Скорой" приблизился ко мне, но остановился, как вкопанный,
не дойдя несколько шагов. Я посмотрел на него в ожидании
простыни, но понял, что ничего не добьюсь от него. Он
уставился на дышащее тело, и его глаза начали округляться и,
казалось, вот-вот вылезут из орбит. Затем он грохнулся на
колени и воздал небу руки. Он собирался молиться, я почти
уверен в этом. Фельдшер мог и не знать, что увиденное им
невозможно, но этот парень знал наверняка. Через минуту он
убрался восвояси, еле живой.
В тот день я взял с собой хирургические щипцы, даже не
знаю, почему. Я не пользовался ими более трех лет после
того, как один врач, не буду называть его, пробил ими висок
новорожденного, вытаскивая его из чрева матери. Ребенок
мгновенно умер.
Но, тем не менее, мои щипцы были при мне в тот вечер.
Тело мисс Стенсфилд напряглось, а живот стал как
камень. Я увидел темя ребенка, окровавленное, в плевре, но
пульсирующее. Значит, он был жив.
Твердь снова размягчилась. Темя исчезло из вида. Чей-то
голос позади меня спросили: "Чем могу помочь, доктор?"
Это была медсестра средних лет, тот тип женщины,
который часто становится опорой в нашей профессии. Ее лицо
было бледным, как молоко, и хотя на нем застыло выражение
суеверного ужаса при виде этого странно дышащего тела, я не
заметил в ее глазах ни малейшего признака того опасного
состояния шока, которое лишает людей способности
действовать.
"Нужна простыня, - быстро сказал я. - Думаю, что у нас
есть еще шанс. Позади нее я разглядел около дюжины человек
из больницы, столпившихся на ступенях и не желающих
приблизиться. Много ли им было видно оттуда? У меня не было
возможности узнать об этом наверняка. Могу лишь сказать,
что в течение нескольких дней после того случая многие в
больнице избегали меня (некоторые и после), и никто, включая
и эту медсестру, никогда не спрашивал меня о том, что
произошло.
Она повернулась и направилась к больнице.
"Сестра! - позвал я. - У нас не времени. Возьмите
простыню в "Скорой". Ребенок вот-вот появится".
Она подошла к машине, скользя по мокрому снегу своими
туфлями на белых каблуках. Я повернулся к мисс Стенсфилд.
Вместо того, чтобы замедлиться, дыхание стало более
учащенным, и тело снова напряглось. Голова ребенка появилась
опять, но на этот раз не исчезла. Он просто начал выбираться
наружу. Щипцы не понадобились вовсе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21