"
"Не в моих правилах делать так, чтобы мои пациенты -
любые пациенты - оплачивали вперед услуги, которые им
будут оказаны. Я думаю, что если вы... то есть, если бы вы
хотели... или вам необходимо..." - промямлил я и замолчал.
"Я уже четыре года в Нью-Йорке, доктор. И по своей
природе я терпелива. После августа или сентября я вынуждена
буду жить на мои сбережения, пока не смогу снова устроиться
на работу. Это не очень много, и иногда, по ночам, мне
становится страшно".
Она внимательно посмотрела на меня своими чудесными
карими глазами.
"Мне казалось, что будет лучше - надежней скорее, -
если я заплачу за ребенка. В первую очередь. Потому что я
много думаю о нем, а искушение истратить эти деньги может
стать очень сильным".
"Хорошо, - сказал я. - Но, пожалуйста, запомните, что
если они вам понадобятся, сразу скажите мне об этом".
"И снова разбудить дракона в миссис Дэвидсон. - Игривые
огоньки вновь появились в ее глазах. - Не думаю, что это
нужно делать. Ну, а теперь, доктор..."
"Вы намерены проработать до конца, сколько сможете? Это
действительно необходимо?"
"Да, я должна. Но почему вы спрашиваете?"
"Боюсь, мне придется попугать вас немного, прежде чем
вы пойдете", - сказал я.
Ее глаза стали чуть шире. "Не делайте этого, -
попросила она. - Я и так уже достаточно напугана".
"Именно поэтому я и собираюсь поговорить с вами.
Сядьте, мисс Стенсфилд". Но поскольку она осталась стоять, я
добавил: "Прошу вас".
Она села. Не очень охотно.
"Вы находитесь в довольно-таки незавидном положении, -
начал я, сидя на краю письменного стола. - Но вы не без
изящества справляетесь с встающими на вашем пути
трудностями".
Она собиралась что-то сказать, но я поднял руку, прося
не перебивать меня.
"Это очень похвально. Но я не хотел бы, чтобы вы
навредили своему ребенку вследствие заботы о вашем
финансовом положении. У меня была пациентка, которая,
несмотря на мои предосторожности, из месяца в месяц
продолжала туго затягивать пояс. Она была тщеславной, глупой
и скучной женщиной, и я не верю, что она на самом деле
хотела ребенка. Я бы не подписался под многочисленными
теориями о подсознании, которые обсуждаются сегодня чуть ли
не на каждом углу, но если бы я в них верил, я бы сказал,
что она - или часть ее - пыталась убить младенца".
"И она это сделала?" - Ее лицо оставалось спокойным.
"Нет, вовсе нет. Но ребенок родился с опозданием.
Вполне возможно, что он так или иначе родился бы позже срока
- мы мало что знаем о причинах этого явления. Но она сама
могла вызвать это".
"Я понимаю, куда вы клоните, - сказала она низким
голосом. Вы не хотите, что я тоже затягивалась, так что я
смогу оставаться на работе еще месяц или шесть недель.
Честно говоря, такая мысль приходила мне в голову. Что ж,
спасибо за то, что вы меня напугали".
На этот раз я проводил ее до двери. Мне хотелось
спросить ее, сколько у нее оставалось денег и как долго она
сможет прожить на них. Но я слишком хорошо знал, что на
такой вопрос я не услышал бы ответа. На прощание я пошутил
по поводу ее витаминов. Она ушла. Я думал о ней в свободные
минуты весь следующий месяц, и...

На этом месте Иохансен прервал рассказ Маккэррона. Они
были друзьями, и это, как мне кажется, давало ему право
задать вопрос, о котором мы все думали.
"Ты полюбил ее, Эмлин? Ведь потому ты постоянно
упоминаешь о ее глазах, улыбке и о том, как ты "думал о ней
в свободные минуты?"
Я подумал, что подобное вмешательство должно было
рассердить Маккэррона, однако этого не произошло. "Ты
вправе задать этот вопрос", - сказал он и замолчал, глядя в
огонь. Могло показаться, что он задремал. В этот момент
выстрелило сухое полено, искры закружились в камине, и
Маккэррон посмотрел вокруг, сначала на Иохансена, а потом на
всех остальных.
"Нет, я не любил ее. То, что я говорил о ней, очень
напоминает те детали, которые обычно замечает влюбленный
мужчина - выражение глаз, одежда, смех". Он зажег свою
трубку специальной зажигалкой, затянулся и выпустил облачко
дыма, стлавшееся вокруг его головы ароматной завесой.
"Я восхищался ею. И мое восхищение росло с каждым ее
появлением. Думаю, что некоторые из вас воспринимают мой
рассказ как историю любви, перечеркнутую обстоятельствами".
Но это не имеет ничего общего с реальностью. Ее история
завершилась в последующие полгода, и когда, джентльмены, вы
услышите ее, то, уверен, убедитесь, насколько она во многом
типична, как утверждала сама Сандра. Она попала в Нью-Йорк
как тысячи других девушек, приехав из небольшого городка...

...в Айове или Небраске. А, может быть, в Миннесоте, я
не помню. Она изучала драматическое искусство и участвовала
в спектаклях местного городского театра. В местном
еженедельнике были опубликованы хорошие рецензии одного
драматического критика с ученой степенью, и она отправилась
в Нью-Йорк, чтобы начать карьеру актрисы.
Она была практичной даже в этом - насколько позволяло
столь непрактичное само при себе устремление. Ей захотелось
попасть в Нью-Йорк, как она сама рассказывала, не потому что
она верила в то, на что намекали иллюстрированные журналы:
любая девушка, приезжающая в Голливуд, может стать звездой.
Она говорила, что приехала в Нью-Йорк, чтобы приоткрыть
дверь в новый мир, а также потому, как мне кажется, что
больше любила драматический театр, чем звуковое кино.
Она устроилась на работу в универсальный магазин и
поступила на театральные курсы. Ее отличали ум и железная
воля, но в ней было столько же человеческих качеств, как и в
любом другом человеке. К тому же она была одинока. Так
одинока, как только, пожалуй, могут чувствовать себя простые
девушки из небольших городов Среднего Запада. Тоска по
дому - это не всегда то каким мы его себе привыкли
представлять. Оно может быть острым, как нож, и
превращающимся в болезнь не в переносимом, а в прямом
смысле. Оно может изменить взгляды человека на жизнь. Лица
на улице становятся для него не безразличными, а
отталкивающими и даже злорадными. Тоска по дому - это
настоящая болезнь, боль вырванного с корнем растения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21