— Следует ли нам заняться заодно и странным поведением полиции в ходе расследования?
— Не следует.
— Почему, к примеру, прекратили патрулирование — в это тоже не лезть?
Вэллат отрицательно покачал головой.
— Кто навел полицию на явку террористов?
— Там напротив живет их осведомитель. Ему показалось подозрительным, что без конца какие-то люди приходят и уходят. Он стукнул местному полицейскому, а тот доложил выше.
— Проверены детали, изложенные в письме, которое получено «Франс Пресс»?
— Да. В тот день с представителями завода Дассо встречалась делегация Ливии. Вероятно, от них и стали известны подробности.
— Пограничники сообщили что-нибудь?
— Ничего полезного. Мы проверяли и сами, напрямую.
— Вы должны понять, — с кислым видом сказал Вэллат, — что когда пресса пишет о негодовании, царящем в Израиле, то это просто выбрано самое мягкое слово. Ярость — вот точное определение. Премьер-министр этой страны в бешенстве. Под угрозой срыва очень важные контракты.
Наступила пауза.
— Мне бы не хотелось в этом участвовать — произнес Вавр. — Мы и так загружены выше головы. Вы же знаете, что, начиная с января, к нам сюда приехали сорок семь дипломатов из Восточной Европы. Мои люди этим заняты под завязку, сроки проверки и так истекают.
— Я уполномочен заявить вашему министру, что сроки в случае необходимости могут быть продлены. Хотите вы того или нет, но я получил ясные указания: нейтрализацией группы под названием «Шатила», кто бы там в ней ни состоял, должен заняться ваш департамент. Дюпарк приглашен сюда, чтобы предоставить свои резервы, если они понадобятся.
Вавр уставился на полковника с едва заметной насмешкой.
— Мне понадобится помощь, но не такая, как вы нам оказывали в деле с Бен Афри.
— Мне в этом деле не в чем себя упрекнуть.
Людей, подобных Дюпарку, заместитель Вавра Альфред Баум называл пустозвонами: «Он тебе чего только ни наговорит, — отзывался он о полковнике, — но до дела у него никогда не дойдет. Для таких слово и есть дело. К тому же он глуп как пробка. И завистлив. „Вот Баум пусть и сотрудничает с этим пустозвоном, — отметил про себя Вавр. — Проку от него даже Баум не добьется“.
Позже, воротясь в штаб-квартиру ДСТ на улице Соссэ, Вавр с мрачным видом уселся в своем неуютном, убого обставленном кабинете, а напротив за столом поместился Баум, и они вдвоем так и сяк прикидывали скудные сведения, полученные на совещании у Вэллата, обмениваясь нелестными замечаниями в адрес президента и его методов, которые он им столь высокомерно навязывает, и сетуя, что департаменту прямо-таки невозможно выполнять еще какую-то работу сверх и без того чрезмерной нагрузки.
— Придется тебе самому заняться, Альфред, — вздохнул Вавр. — Дело насквозь политическое. Ситуация безвыходная.
— Алламбо мог бы.
— Нет, сам займись.
— На мне же еще это восточногерманское дело…
— Восточная Германия меня в данный момент не интересует.
— Так я и знал…
— Передай ее Алламбо. Он язык знает. И всех подряд немцев ненавидит. Так что ему это дело подойдет.
Альфред Баум испустил тяжелый вздох — всей своей обширной грудью. Он, как и Вавр, был тяжеловес. В отделе говорили, что эта пара вдвоем потянет на весах столько, сколько добрая лошадь. Но в отличие от грубоватого и мрачного пессимиста Вавра, у Баума в глубоко сидящих, спрятанных за кустистыми бровями глазах таился неизбывный юмор. Тех, кто узнавал его поближе, нередко удивляло, как это рядом с такой явной склонностью к житейским радостям и настоящим галльским жизнелюбием уживается острый, проницательный ум и редкостное упорство, — подчиненные, которыми он правил весьма жестко, называли это его последнее качество одержимостью.
Помимо этого, Баум обожал кошек и считался знатоком кошачьих пород. «У хорошей кошки есть чему поучиться», — говаривал он, не уточняя, правда, чему именно следует учиться у кошки. Вероятно, терпению.
— С чего начнешь, Альфред? — Вавр не ожидал хоть сколько-нибудь вразумительного ответа, вопрос был задан с другой целью: дать понять Бауму, что к делу следует приступить немедленно. И еще в такой завуалированной форме Вавр напоминал, что из них двоих начальник все-таки он. Этот вопрос был вроде флага, поднятого на мачте: сопротивление бессмысленно, пора сложить оружие.
— Понятия не имею, — неизменно отвечал Баум в подобных случаях. Ритуал этот был знаком обоим. — Поговорю с Бен Товом, у него есть связи с одним типом из этого племени — здесь, в Париже. Может, что и прояснится. Не знаю.
— Что-нибудь известно вообще о группе «Шатила»?
Баум пожал плечами, что можно было счесть отрицанием.
— Может, приятель твой Бен Тов расскажет что-нибудь?
Утвердительный кивок. Долгая пауза. Собеседники смотрели друг на друга.
— Ah, merde alors! — выругался Баум, с усилием вставая и проходя к двери мимо бюста президента республики — того самого, который ожидает принятия самых срочных мер. Всю дорогу до своего столь же неуютного кабинета, который был расположен этажом ниже, он бормотал тихие проклятия. Жоржу Вавру он всей правды не сказал — как и всегда. Незачем: надо беречь начальство от политического риска — если оно не знает подробно, чем занимается его отдел, всем лучше — и ему, начальству, и подчиненным.

По правде сказать Шайе Бен Тов уже сам звонил Бауму. В тот самый вечер, когда прозвучали выстрелы с моста, в доме Баума в Версале как раз во время ужина раздался телефонный звонок, и его коллега Алламбо сообщил:
— Ваш друг просил позвонить.
— Спасибо.
И все. Они вдвоем придумали эту хлопотную процедуру после того, как Баум окончательно убедился, что его телефон прослушивается. Его больше устраивало оставить все как есть, иначе неизвестные лица — наверняка кто-то из французских разведывательных служб — предпримут новые шаги. Алламбо он доверял безусловно — ему и Вавру. Остальных остерегался.
— Придется мне уйти ненадолго, — сказал он жене.
— Доешь хоть кассуле, я с ним столько провозилась.
— Зато вкусно. Ты его потом подогрей, мне надо срочно позвонить.
Мадам Баум, чей медовый месяц был всего через два дня нарушен из-за каких-то служебных дел мужа, давным-давно приспособилась к подобным неожиданностям. Она только пожала плечами, улыбнулась и приняла тарелку.
— Поторопись.
— Вернусь как можно скорей к тебе и твоему восхитительному кассуле.
— Буду ждать.
Обоим нравилось обмениваться любезностями такого рода.
В телефонной кабинке соседнего кафе Баум набрал номер из десяти цифр. Пока сигнал прокладывал себе путь сквозь международную сеть израильской столицы, он открывал и закрывал дверь, пытаясь впустить в кабину хоть немного воздуха. Однако близость плохо убираемого туалета заставила его усомниться, так ли уж это необходимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91