Я не тот человек, чтобы питать иллюзии на этот счет. Политические средства тоже бесполезны, раз Америка заодно с сионистами. Американцев не одолеешь. И, стало быть, так мы рассудили, можно рассчитывать только на самые крайние меры, какие ни одно суверенное государство применить не решится. Мы же возьмемся и доведем дело до конца. Несмотря ни на что.
— Вы совершенно правы, рассуждая подобным образом, профессор. Все верно, если смотреть с точки зрения перспектив исторического развития. Но тут есть и проблемы.
— Какие еще проблемы? — странным образом вопрос гостя прозвучал так, будто это ему, Ханифу, а вовсе не Каддафи, принадлежал и этот шатер, и «Калашников», висящий на стене.
— Проблем две, — ответил ливийский лидер. — Первая — при всем моем уважении к ЦРУ тут произошла ошибка: наше ядерное оружие еще не готово. Мои инженеры обещают закончить работы через полгода, но я знаю по опыту — им верить нельзя. Вторая — и более важная: сионистские снаряды с атомными боеголовками в случае чего накроют Триполи в считанные минуты. А обычные бомбардировщики прибудут сюда через час или около того. Американцы, естественно, ничего не заметят — как в 1981 году, когда сионисты уничтожили иракские оборонительные сооружения. Я на такой риск не пойду.
Гость нетерпеливо постучал своей золотой ручкой об угол стола.
— Сейчас у нас есть надежный способ доставить атомную бомбу в центр Иерусалима. Потом этой возможности не будет. Вероятно, бомбу и не понадобится взрывать — ни одно правительство не допустит этого в своей столице.
— Да, но с другой стороны, о сионистах говорят, будто они способны взорвать любую бомбу. Не забывайте — я ведь человек военный, меня учили взвешивать всякий риск.
— Возможность доставить бомбу стопроцентная, просчета быть не может.
— Но вы археолог, вы мыслите огромными периодами времени, историческими категориями — вы погружены в прошлое, мой друг, в то время как мое основное занятие — современная борьба. Оба мы знаем, что Израиль за последние три тысячелетия менял хозяев шесть или семь раз, и Аллах все равно вернет его тем, кому он по праву принадлежит. К сожалению, приходится признать — не скоро, возможно, через несколько десятилетий. Но не более того. Делайте в Иерусалиме все, что хотите. На это я вас благословляю, и да не оставит нас Аллах. Но не могу позволить вам подвергнуть опасности мою страну — ее попросту уничтожат. Может, столетие спустя она и возродится, однако это слабое утешение.
Гость молчал, лицо его оставалось бесстрастным, он все еще вертел в пальцах авторучку. Где-то поблизости муэдзин звал верующих к молитве.
— Вы собираетесь молиться?
— Аллах меня простит. — Каддафи позволил себе легкую улыбку. — Давайте продолжим беседу. Аллах и вас наверняка простит.
— Я человек верующий, но не слишком набожный.
— Обычно людьми вроде вас движет именно вера.
— Вы говорили о чувстве истории. Вот оно движет мною. Смотрю вокруг и вижу восемьсот миллионов палестинцев. А сионистов — их же всего миллионов двенадцать, да и те рассеяны по всему миру. Оглядываюсь в прошлое — вижу два тысячелетия борьбы и страданий моего народа. Смотрю, наконец, на Иерусалим — и что же вижу? Город, который испытал нашествия вавилонян, ассирийцев, римлян, персов, турок, крестоносцев. Народ мой через все это прошел и оставался верным Иерусалиму, как и сейчас. Сионистская оккупация — да она же ничего не значит. Кончится, как и все, что были до нее…
— А та возможность, о которой вы сказали, — насколько она безопасна?
— Совершенно безопасна. Один я знаю ее.
— Не один вы — кто-то же есть у вас в самом городе?
— Мы говорили о вере. Она замыкает уста надежнее всего. Этот человек живет только во имя Аллаха. Я за него ручаюсь, потому что он фанатик.
— Я бы хотел вам помочь, — промолвил Каддафи. — Ваш план нашел отклик в моей душе. Назову одно имя. Это большой друг и отчасти даже фанатик нашего дела. Может быть, он сделает что-то для вас. Перескажите ему наш разговор и скажите, чтобы он связался со мной, если захочет получить подтверждение.
Он написал что-то в блокноте, оторвал листок и протянул собеседнику. Тот взял и, не взглянув, спрятал во внутренний карман пиджака.
— Он француз. Выйти на него можно через некоего майора Савари из шестого отдела главного управления внешней безопасности. Можете говорить с ним напрямую.
— Вы ему полностью доверяете?
— Он давно сотрудничает с нами. Наладил морскую транспортировку грузов, которая оказалась весьма полезной.
— То есть?
— У него есть возможность беспрепятственно вывозить из Франции товары, которые представляют для нас интерес. Если вы встретитесь и он вам поверит, то сам скажет, на что можно рассчитывать.
— И что же движет этим человеком?
— Деньги, — усмехнулся Каддафи. — Деньги и сознание, что начав работать для нас, он уже не может эту работу бросить.
Ханиф не улыбнулся в ответ.
— Аллах да пребудет с вами, — только это он и произнес, поднявшись, чтобы уйти. Будто и не было никакого разговора.
— А все-таки, — спросил Каддафи, тоже вставая, — каким образом вы докажете сионистам, что спрятали в городе атомную бомбу, что она действует и что вы готовы ее взорвать? Это ведь не одна, а целых три задачи.
— Все это продумано в деталях. Полагаю, вы не станете настаивать, чтобы я объяснил?
— Не стану.
Каддафи хлопнул в ладоши, и тут же появился адъютант. Он козырнул, выслушав краткий приказ, и проводил гостя на свет Божий.
Глава 11
Атмосфера в посольстве Израиля на улице Рабле была накалена. Несчастье, происшедшее неделю назад, все еще давило на всех. Не утихал гнев против французов, но за ним крылось и сознание собственной вины. Посол считал, что его сотрудники не проявили достаточной настойчивости, договариваясь с французским министерством иностранных дел о предоставлении надежно защищенного автомобиля, а сотрудники, в свою очередь, полагая, что несчастья не случилось бы, не трать посол столько времени на приобретение друзей в разных там изысканных кругах общества, вместо того чтобы налаживать добрые отношения с этим же самым министерством. К чувству вины, стыда и горечи добавлялось еще ощущение собственного бессилия — ведь посольство лишь рупор, оно выражает то, что говорится в Иерусалиме. Люди в посольстве вынуждены были облекать свои чувства в любезные слова и выслушивать осторожные рекомендации от тех, кто имел право эти рекомендации давать. Такая обстановка угнетала, действовала на нервы. И вследствие общей подавленности, неопределенности, невозможности высказаться прямо, почти ничего из того, что велено было делать, не выполнялось.
Так обстояли дела, когда пред светлые очи резидента «Моссада» легло шифрованное послание Бен Това, — не удивительно, что этот господин отнесся к поручению с неудовольствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
— Вы совершенно правы, рассуждая подобным образом, профессор. Все верно, если смотреть с точки зрения перспектив исторического развития. Но тут есть и проблемы.
— Какие еще проблемы? — странным образом вопрос гостя прозвучал так, будто это ему, Ханифу, а вовсе не Каддафи, принадлежал и этот шатер, и «Калашников», висящий на стене.
— Проблем две, — ответил ливийский лидер. — Первая — при всем моем уважении к ЦРУ тут произошла ошибка: наше ядерное оружие еще не готово. Мои инженеры обещают закончить работы через полгода, но я знаю по опыту — им верить нельзя. Вторая — и более важная: сионистские снаряды с атомными боеголовками в случае чего накроют Триполи в считанные минуты. А обычные бомбардировщики прибудут сюда через час или около того. Американцы, естественно, ничего не заметят — как в 1981 году, когда сионисты уничтожили иракские оборонительные сооружения. Я на такой риск не пойду.
Гость нетерпеливо постучал своей золотой ручкой об угол стола.
— Сейчас у нас есть надежный способ доставить атомную бомбу в центр Иерусалима. Потом этой возможности не будет. Вероятно, бомбу и не понадобится взрывать — ни одно правительство не допустит этого в своей столице.
— Да, но с другой стороны, о сионистах говорят, будто они способны взорвать любую бомбу. Не забывайте — я ведь человек военный, меня учили взвешивать всякий риск.
— Возможность доставить бомбу стопроцентная, просчета быть не может.
— Но вы археолог, вы мыслите огромными периодами времени, историческими категориями — вы погружены в прошлое, мой друг, в то время как мое основное занятие — современная борьба. Оба мы знаем, что Израиль за последние три тысячелетия менял хозяев шесть или семь раз, и Аллах все равно вернет его тем, кому он по праву принадлежит. К сожалению, приходится признать — не скоро, возможно, через несколько десятилетий. Но не более того. Делайте в Иерусалиме все, что хотите. На это я вас благословляю, и да не оставит нас Аллах. Но не могу позволить вам подвергнуть опасности мою страну — ее попросту уничтожат. Может, столетие спустя она и возродится, однако это слабое утешение.
Гость молчал, лицо его оставалось бесстрастным, он все еще вертел в пальцах авторучку. Где-то поблизости муэдзин звал верующих к молитве.
— Вы собираетесь молиться?
— Аллах меня простит. — Каддафи позволил себе легкую улыбку. — Давайте продолжим беседу. Аллах и вас наверняка простит.
— Я человек верующий, но не слишком набожный.
— Обычно людьми вроде вас движет именно вера.
— Вы говорили о чувстве истории. Вот оно движет мною. Смотрю вокруг и вижу восемьсот миллионов палестинцев. А сионистов — их же всего миллионов двенадцать, да и те рассеяны по всему миру. Оглядываюсь в прошлое — вижу два тысячелетия борьбы и страданий моего народа. Смотрю, наконец, на Иерусалим — и что же вижу? Город, который испытал нашествия вавилонян, ассирийцев, римлян, персов, турок, крестоносцев. Народ мой через все это прошел и оставался верным Иерусалиму, как и сейчас. Сионистская оккупация — да она же ничего не значит. Кончится, как и все, что были до нее…
— А та возможность, о которой вы сказали, — насколько она безопасна?
— Совершенно безопасна. Один я знаю ее.
— Не один вы — кто-то же есть у вас в самом городе?
— Мы говорили о вере. Она замыкает уста надежнее всего. Этот человек живет только во имя Аллаха. Я за него ручаюсь, потому что он фанатик.
— Я бы хотел вам помочь, — промолвил Каддафи. — Ваш план нашел отклик в моей душе. Назову одно имя. Это большой друг и отчасти даже фанатик нашего дела. Может быть, он сделает что-то для вас. Перескажите ему наш разговор и скажите, чтобы он связался со мной, если захочет получить подтверждение.
Он написал что-то в блокноте, оторвал листок и протянул собеседнику. Тот взял и, не взглянув, спрятал во внутренний карман пиджака.
— Он француз. Выйти на него можно через некоего майора Савари из шестого отдела главного управления внешней безопасности. Можете говорить с ним напрямую.
— Вы ему полностью доверяете?
— Он давно сотрудничает с нами. Наладил морскую транспортировку грузов, которая оказалась весьма полезной.
— То есть?
— У него есть возможность беспрепятственно вывозить из Франции товары, которые представляют для нас интерес. Если вы встретитесь и он вам поверит, то сам скажет, на что можно рассчитывать.
— И что же движет этим человеком?
— Деньги, — усмехнулся Каддафи. — Деньги и сознание, что начав работать для нас, он уже не может эту работу бросить.
Ханиф не улыбнулся в ответ.
— Аллах да пребудет с вами, — только это он и произнес, поднявшись, чтобы уйти. Будто и не было никакого разговора.
— А все-таки, — спросил Каддафи, тоже вставая, — каким образом вы докажете сионистам, что спрятали в городе атомную бомбу, что она действует и что вы готовы ее взорвать? Это ведь не одна, а целых три задачи.
— Все это продумано в деталях. Полагаю, вы не станете настаивать, чтобы я объяснил?
— Не стану.
Каддафи хлопнул в ладоши, и тут же появился адъютант. Он козырнул, выслушав краткий приказ, и проводил гостя на свет Божий.
Глава 11
Атмосфера в посольстве Израиля на улице Рабле была накалена. Несчастье, происшедшее неделю назад, все еще давило на всех. Не утихал гнев против французов, но за ним крылось и сознание собственной вины. Посол считал, что его сотрудники не проявили достаточной настойчивости, договариваясь с французским министерством иностранных дел о предоставлении надежно защищенного автомобиля, а сотрудники, в свою очередь, полагая, что несчастья не случилось бы, не трать посол столько времени на приобретение друзей в разных там изысканных кругах общества, вместо того чтобы налаживать добрые отношения с этим же самым министерством. К чувству вины, стыда и горечи добавлялось еще ощущение собственного бессилия — ведь посольство лишь рупор, оно выражает то, что говорится в Иерусалиме. Люди в посольстве вынуждены были облекать свои чувства в любезные слова и выслушивать осторожные рекомендации от тех, кто имел право эти рекомендации давать. Такая обстановка угнетала, действовала на нервы. И вследствие общей подавленности, неопределенности, невозможности высказаться прямо, почти ничего из того, что велено было делать, не выполнялось.
Так обстояли дела, когда пред светлые очи резидента «Моссада» легло шифрованное послание Бен Това, — не удивительно, что этот господин отнесся к поручению с неудовольствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91