— Нет, Мышка, это невозможно! Ты это про Стаса?
— Он меня больше не любит, Бейз, — прошептала она. — Мы только и делаем, что ругаемся… По любому поводу. И он стал меня избегать… Иногда мне начинает казаться, что я вызываю у него отвращение… Да, я могу это понять. Я ведь изменилась. Я стала другой… А потом, Бейз, дальше я буду меняться еще больше! Неужели это так важно?!
Она говорила тихо, почти шепотом, но ему казалось, что она кричит.
— По-моему, ты все придумываешь, — попытался успокоить ее он. — Вовсе ты не изменилась… Такая же, как была. Скорее уж он изменился… Стареет, становится занудой… Не обращай внимания. Или вот что — исчезни на какое-то время. Просто уйди и не подавай признаков жизни… Он быстро объявится, поверь мне.
— Не объявится, — усмехнулась Мышка. — Я это делала.
— И что?
— Ничего. Посидела пять дней и пришла сама…
— И какая была реакция?
— Полное равнодушие. Посмотрел на меня пустыми глазами, сказал: «А, это ты…» И все. Мне иногда кажется, что он…
Она не договорила, боясь, что на этот раз «изреченная мысль» окажется правдивой.
— Давай об этом не будем, — попросила она. — Лучше расскажи, как Ирина. Как Миша. Как вообще — наши? С этими репетициями, занятиями и прочей чепухой я никого не вижу…
— Ирка учится. Кажется, защита скоро… Майк где-то в Питере. Полная тишина, Мышка. Такое ощущение, что нас не было вообще в природе…
— Может, и не было, — проговорила она. — Может, мы вообще сами себя придумали. Чтобы с тоски не умереть… — Она посмотрела на часы и воскликнула: — Время чертово!.. Оно же летит. Мне пора… Ты придешь, правда?
— Ты этого и в самом деле хочешь?
— Еще как, — выдохнула Мышка. — Потому что он не придет. А мне очень хочется, чтобы кто-то был там, в зале…
— Погоди, как это — не придет? Ты ему говорила?
— Конечно, говорила… А он ответил, что ему это… Понимаешь, Бейз, ему это неинтересно… Он, правда, выразился еще грубее… Он последнее время вообще грубый. Как будто нарочно подбирает слова…
— И сколько длится вся эта…
— Полгода, — проговорила Мышка.
— Какого черта ты терпишь?
Я его люблю, Бейз, — просто объяснила она. — И мне кажется, что он все проделывает нарочно. Как будто ему позарез надо, чтобы я ушла, но сама. Понимаешь? Са-ма… Как бы убедилась, какой он гадкий, и ушла. Потому что у него не хватает мужества выгнать меня. Или… — Она прервалась. — Мне правда пора… Я буду тебя ждать. — Она чмокнула его в щеку и на минуту задержалась. И грустно прошептала: — Он запретил мне даже прикасаться к нему, Бейз. Боже, как бы мне хотелось узнать, что с ним происходит! Ладно, мне и в самом деле пора…
Она быстро пошла к выходу, а Бейз еще некоторое время сидел, тупо уставившись в чашку, где на самом дне расплывалась бесформенная кофейная жижа, похожая на оскал зверя.
— Будущему священнику, — пробормотал он, — не дело бояться языческих бредовых суеверий…
Он еще посидел, собираясь с мыслями. Все это ему совсем не нравилось. Он решительно встал и направился к выходу.
Пока он ехал в троллейбусе, его не покидало ощущение тревоги и какой-то уже вполне ощутимой беды.
— Да не может быть, чтобы он ее разлюбил. Не может быть, чтобы он вот так — холодно действует, чтобы снять с себя вину…
Он поймал на себе удивленный и испуганный взгляд пожилой дамы. «Да, — усмехнулся Бейз, — я просто разговариваю сам с собой. Но как тут не забыться, если…»
Он вышел, на секунду ощутив себя вернувшимся в прежний мир, из того, нового, загорского мира…
Поднялся на шестой этаж.
Привычно толкнул дверь, надеясь, что она открыта, как в прежние времена…
Дверь была заперта.
Он постучал.
Сначала не открывали — Бейз был уверен, что в квартире кто-то есть. Он еще раз постучал, на сей раз громче.
Раздались шаги. Дверь открылась.
— Привет, — сказал Бейз, пытаясь нормально улыбнуться.
Кинг стоял, слегка покачиваясь с носка на пятку и назад, держа руки за спиной. Взгляд из-под спутанной челки был хмурым и неприветливым.
Однако он все-таки бросил холодное и равнодушное: «А, это ты… проходи».
Как будто они виделись час, а не год назад. И за этот час Бейз умудрился ему порядком надоесть.
Первым порывом было — развернуться и уйти. Но потом, когда Бейз уже переступил через это желание и вошел в комнату, он испытал такой приступ боли и недоумения, что само собой вырвалось:
— Что с тобой происходит?
Дело было совсем не в царящем беспорядке, не в громкой музыке — «Он слушает теперь только Моррисона», — вспомнил Бейз разговор с Мышкой. Дело было в воздухе. Воздух был насыщен горем, тоской. «Наверное, такой вот был и на „Титанике“, — пришло в голову Бейзу.
— Ты это о чем? — поинтересовался Кинг, глядя на Бейза отстраненным взглядом. Как будто он все еще не мог вспомнить, что это за человек ворвался в его дом и задает теперь глупые вопросы.
— О тебе, родной, — усмехнулся Бейз. — Ты окончательно крезанулся? Или сел на иглу? Что случилось в Датском королевстве?
— В нем все нормально, — передернул тот плечами, словно пытаясь избавиться от Бейза с его дурацкими расспросами.
— Особенно нормально — в тебе… Видно невооруженным глазом. И в Мышке очень все нормально.
— А… — Кинг усмехнулся.
Бейз сжал кулаки — до чего ему хотелось сейчас ударить его, прямо по этой неприятной улыбке!
— Так она тебе нажаловалась…
— Она? Да нет… Она, в принципе, чувствует себя так, словно чем-то перед тобой виновата… Она же ребенок, Кинг. Наивный. Чистый. Простодушный. Откуда ей знать, что некоторые взрослые дяденьки способны на подлость?
От его слов Кинг дернулся, как от удара, отвернулся, но Бейз успел заметить, как он плотно сжал губы, удержав слова, рвущиеся изнутри.
— Жизнь длинна, — пробормотал Кинг. — И жестока. Ей, думаю, пора это узнать. Чтобы быть ко всему готовой… Ты же у нас теперь вроде православный?
— При чем тут…
— Значит, не надо тебе напоминать, что «плачевна юдоль земная»… «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть…»
Бейз сначала подумал, что Кинг издевается над тем, что стало свято для Бейза, и нахмурился, подняв глаза.
Кинг стоял, глядя в окно. На его губах блуждала странная улыбка — сначала Бейз принял ее как реальную, насмешливую, но, присмотревшись, застыл. Это и улыбкой не было. Скорее гримасой страдания.
Словно Кинг говорил это про себя. Это он «помышлял смерть». И слова из покаянного канона — откуда вдруг они появились в его сознании?
— Ты читаешь…
Он не договорил — вопрос был глупым, и так все понятно. Более того, Бейзу показалось, что он нечаянно вторгается в запретную зону.
— Нет, я не умею читать, — ответил Кинг, на секунду становясь собой прежним. — Меня за тридцать лет читать научить не удосужились… Так и живу во мраке, с непросвещенной душой.
Он выбил из пачки сигарету, уселся в кресло напротив Бейза и посмотрел на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
— Он меня больше не любит, Бейз, — прошептала она. — Мы только и делаем, что ругаемся… По любому поводу. И он стал меня избегать… Иногда мне начинает казаться, что я вызываю у него отвращение… Да, я могу это понять. Я ведь изменилась. Я стала другой… А потом, Бейз, дальше я буду меняться еще больше! Неужели это так важно?!
Она говорила тихо, почти шепотом, но ему казалось, что она кричит.
— По-моему, ты все придумываешь, — попытался успокоить ее он. — Вовсе ты не изменилась… Такая же, как была. Скорее уж он изменился… Стареет, становится занудой… Не обращай внимания. Или вот что — исчезни на какое-то время. Просто уйди и не подавай признаков жизни… Он быстро объявится, поверь мне.
— Не объявится, — усмехнулась Мышка. — Я это делала.
— И что?
— Ничего. Посидела пять дней и пришла сама…
— И какая была реакция?
— Полное равнодушие. Посмотрел на меня пустыми глазами, сказал: «А, это ты…» И все. Мне иногда кажется, что он…
Она не договорила, боясь, что на этот раз «изреченная мысль» окажется правдивой.
— Давай об этом не будем, — попросила она. — Лучше расскажи, как Ирина. Как Миша. Как вообще — наши? С этими репетициями, занятиями и прочей чепухой я никого не вижу…
— Ирка учится. Кажется, защита скоро… Майк где-то в Питере. Полная тишина, Мышка. Такое ощущение, что нас не было вообще в природе…
— Может, и не было, — проговорила она. — Может, мы вообще сами себя придумали. Чтобы с тоски не умереть… — Она посмотрела на часы и воскликнула: — Время чертово!.. Оно же летит. Мне пора… Ты придешь, правда?
— Ты этого и в самом деле хочешь?
— Еще как, — выдохнула Мышка. — Потому что он не придет. А мне очень хочется, чтобы кто-то был там, в зале…
— Погоди, как это — не придет? Ты ему говорила?
— Конечно, говорила… А он ответил, что ему это… Понимаешь, Бейз, ему это неинтересно… Он, правда, выразился еще грубее… Он последнее время вообще грубый. Как будто нарочно подбирает слова…
— И сколько длится вся эта…
— Полгода, — проговорила Мышка.
— Какого черта ты терпишь?
Я его люблю, Бейз, — просто объяснила она. — И мне кажется, что он все проделывает нарочно. Как будто ему позарез надо, чтобы я ушла, но сама. Понимаешь? Са-ма… Как бы убедилась, какой он гадкий, и ушла. Потому что у него не хватает мужества выгнать меня. Или… — Она прервалась. — Мне правда пора… Я буду тебя ждать. — Она чмокнула его в щеку и на минуту задержалась. И грустно прошептала: — Он запретил мне даже прикасаться к нему, Бейз. Боже, как бы мне хотелось узнать, что с ним происходит! Ладно, мне и в самом деле пора…
Она быстро пошла к выходу, а Бейз еще некоторое время сидел, тупо уставившись в чашку, где на самом дне расплывалась бесформенная кофейная жижа, похожая на оскал зверя.
— Будущему священнику, — пробормотал он, — не дело бояться языческих бредовых суеверий…
Он еще посидел, собираясь с мыслями. Все это ему совсем не нравилось. Он решительно встал и направился к выходу.
Пока он ехал в троллейбусе, его не покидало ощущение тревоги и какой-то уже вполне ощутимой беды.
— Да не может быть, чтобы он ее разлюбил. Не может быть, чтобы он вот так — холодно действует, чтобы снять с себя вину…
Он поймал на себе удивленный и испуганный взгляд пожилой дамы. «Да, — усмехнулся Бейз, — я просто разговариваю сам с собой. Но как тут не забыться, если…»
Он вышел, на секунду ощутив себя вернувшимся в прежний мир, из того, нового, загорского мира…
Поднялся на шестой этаж.
Привычно толкнул дверь, надеясь, что она открыта, как в прежние времена…
Дверь была заперта.
Он постучал.
Сначала не открывали — Бейз был уверен, что в квартире кто-то есть. Он еще раз постучал, на сей раз громче.
Раздались шаги. Дверь открылась.
— Привет, — сказал Бейз, пытаясь нормально улыбнуться.
Кинг стоял, слегка покачиваясь с носка на пятку и назад, держа руки за спиной. Взгляд из-под спутанной челки был хмурым и неприветливым.
Однако он все-таки бросил холодное и равнодушное: «А, это ты… проходи».
Как будто они виделись час, а не год назад. И за этот час Бейз умудрился ему порядком надоесть.
Первым порывом было — развернуться и уйти. Но потом, когда Бейз уже переступил через это желание и вошел в комнату, он испытал такой приступ боли и недоумения, что само собой вырвалось:
— Что с тобой происходит?
Дело было совсем не в царящем беспорядке, не в громкой музыке — «Он слушает теперь только Моррисона», — вспомнил Бейз разговор с Мышкой. Дело было в воздухе. Воздух был насыщен горем, тоской. «Наверное, такой вот был и на „Титанике“, — пришло в голову Бейзу.
— Ты это о чем? — поинтересовался Кинг, глядя на Бейза отстраненным взглядом. Как будто он все еще не мог вспомнить, что это за человек ворвался в его дом и задает теперь глупые вопросы.
— О тебе, родной, — усмехнулся Бейз. — Ты окончательно крезанулся? Или сел на иглу? Что случилось в Датском королевстве?
— В нем все нормально, — передернул тот плечами, словно пытаясь избавиться от Бейза с его дурацкими расспросами.
— Особенно нормально — в тебе… Видно невооруженным глазом. И в Мышке очень все нормально.
— А… — Кинг усмехнулся.
Бейз сжал кулаки — до чего ему хотелось сейчас ударить его, прямо по этой неприятной улыбке!
— Так она тебе нажаловалась…
— Она? Да нет… Она, в принципе, чувствует себя так, словно чем-то перед тобой виновата… Она же ребенок, Кинг. Наивный. Чистый. Простодушный. Откуда ей знать, что некоторые взрослые дяденьки способны на подлость?
От его слов Кинг дернулся, как от удара, отвернулся, но Бейз успел заметить, как он плотно сжал губы, удержав слова, рвущиеся изнутри.
— Жизнь длинна, — пробормотал Кинг. — И жестока. Ей, думаю, пора это узнать. Чтобы быть ко всему готовой… Ты же у нас теперь вроде православный?
— При чем тут…
— Значит, не надо тебе напоминать, что «плачевна юдоль земная»… «Како не имам плакатися, егда помышляю смерть…»
Бейз сначала подумал, что Кинг издевается над тем, что стало свято для Бейза, и нахмурился, подняв глаза.
Кинг стоял, глядя в окно. На его губах блуждала странная улыбка — сначала Бейз принял ее как реальную, насмешливую, но, присмотревшись, застыл. Это и улыбкой не было. Скорее гримасой страдания.
Словно Кинг говорил это про себя. Это он «помышлял смерть». И слова из покаянного канона — откуда вдруг они появились в его сознании?
— Ты читаешь…
Он не договорил — вопрос был глупым, и так все понятно. Более того, Бейзу показалось, что он нечаянно вторгается в запретную зону.
— Нет, я не умею читать, — ответил Кинг, на секунду становясь собой прежним. — Меня за тридцать лет читать научить не удосужились… Так и живу во мраке, с непросвещенной душой.
Он выбил из пачки сигарету, уселся в кресло напротив Бейза и посмотрел на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75