— По обвинению в убийстве турецкого коммерсанта Осман-бея Чилера. Обвинение сфабриковано от и до. Весь тот день и ночь он был со мной. Мы…
Она запнулась. «Мы занимались любовью, говорили и снова любили друг друга», — хотела сказать она. Но слова эти не выговорились. Второй медовый месяц. Сердце сжало ледяными тисками.
— Продолжайте, — попросил Ерофеев. Марго судорожно стиснула руки на коленях.
— Я была ТАМ вчера, — продолжала она. — Мне обещали выпустить его. Без последствий.
— Кто обещал? — Ерофеев уже держал в руке карандаш.
— Следователь Игнатьев. Он ведет дело.
— Имя?
Марго наморщила лоб, мучительно соображая. Оказалось, что для него в ее памяти нет имени.
— Не помню.
— Не важно. Не знаете, почему следователь решил закрыть дело? Появились какие-то факты в пользу Владимира Николаевича?
Марго смотрела в пол, оцепенев, не в силах поднять глаза.
— Маргарита Георгиевна? Вы слышите меня?
«Как он настойчив! Господи, да что же я! Чтобы помочь, он должен знать все».
— Чтобы как-то помочь, я должен знать все, — сказал Ерофеев, как бы читая ее мысли.
— Да, да… Я должна была взамен… отдаться ему, там же, в кабинете. — Ну вот, выговорила! — Отдаться ему, как портовая шлюха, прямо на столе. И не просто отдаться, а обслужить, как самого лучшего клиента. Вы понимаете, что я имею в виду? Или надо пояснить?
Ее всю трясло, голос дрожал, вот-вот грозя сорваться, глаза лихорадочно блестели. «Истерика, — подумал Ерофеев. — Неудивительно. Впрочем, ей же лучше. Разрядится».
— Как хотите, — спокойно сказал он, протягивая ей стакан воды.
Будничный звук его голоса и невозмутимое лицо с внимательными, но бесстрастными глазами странным образом подействовали успокаивающе. Марго глотнула воды и приложила холодный стакан к пылающему лбу.
— Извините. Я… Ну, вы понимаете. Я выполнила свое обещание. Не моя вина, что он оказался импотентом. Он при мне подписал бумагу об освобождении и отослал с секретарем. Потом дал мне сжечь липовые показания шофера против него.
— Документы можно легко восстановить.
— Да, он тоже так сказал.
«Он ведь действительно сказал мне об этом, — подумала Марго. — Как же я могла не обратить внимания?»
— Идите домой, Маргарита Георгиевна. — Ерофеев устало потер рукой переносицу. — Я постараюсь узнать, что на самом деле происходит. Сделаю все, что могу.
Ерофеев сдержал слово. Он пришел ровно через двое суток, когда Марго уже окончательно потеряла счет времени. Стукнул железной ручкой в окно, как старый знакомый.
— Я кое-что узнал, Маргарита Георгиевна, хоть это оказалось сложнее, чем я думал.
Он прошел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Не забыл запереть окно. Осторожность не помешает.
— То, что я вам скажу сейчас, должно навсегда остаться между нами. Вы поняли меня? Навсегда.
Марго кивнула, не сводя с него глаз.
— Игнатьев покончил с собой, — медленно произнес Ерофеев. — Выстрелил себе в рот. Очень аккуратно. Полголовы начисто снес.
Глаза Марго налились холодной ядовитой зеленью. Торжествующей, ликующей зеленью, мелькнуло в мозгу потрясенного Ерофеева. Губы искривились в подобии улыбки. Ведьма, как есть ведьма!
— Собаке собачья смерть! — не прошептала, а прошипела она. — Что вы узнали о Володе?
Преображение было мгновенным. Перед ним стояла совсем другая женщина, встревоженная, теплая, любящая, живая. Только что какой-то частью сознания Ерофеев благодарил судьбу, что не женат, а сейчас уже готов был сожалеть об этом. Загадка!
— К сожалению, ничего утешительного. Никто ничего толком сказать не может. По крайней мере пока. Одно хорошо. — Он смущенно кашлянул. — Гхм, если вообще что-то может быть хорошо в данной ситуации… Его обвиняют по уголовному делу, убийство на почве ревности, а не по политическому. Поэтому расстрел скорее всего исключается. Я продолжу расспросы, можете не сомневаться. Но вам я бы посоветовал исчезнуть на время. Уж очень вы соприкасаетесь со всеми аспектами дела. Убит ваш шеф, Игнатьев застрелился сразу же после вашего ухода, ну и так далее. Вам есть где укрыться?
— Не знаю. Наверное.
Марго совсем не хотелось думать о себе. Главное, что Володя жив, а это значит, что они еще будут вместе. Пока они живы, есть надежда.
Дни тянулись бесконечной вязкой чередой, и она чувствовала себя мухой, увязшей в смоле. Всегда такая деятельная, стремительная, уплотняющая и завихряющая вокруг себя пространство, она как замерла, застыла в ожидании. В ожидании чего? Стука в окно, силуэта его головы в свете уличных фонарей, звуков любимого голоса. Все прочие звуки замолкли за ненадобностью: музыка, людской говор, даже ее собственный голос. Она обнаружила, что не может больше петь. И этот дар в одночасье оставил ее. Сирота, сирота, кругом сирота!
Она уже не помнила, сколько прошло дней, когда Ерофеев появился снова. Просто бесшумно возник на пороге ее комнаты. Неодобрительно покачал головой:
— Вы так и не послушались меня, Маргарита Георгиевна. Я же советовал вам уехать. Уж я бы нашел способ вас отыскать.
— Вам удалось что-то узнать о Володе? — Она уже видела ответ в его глазах.
— Боюсь, что я пришел с недоброй вестью. Мужайтесь. Его больше нет.
— Неправда.
— Я видел рапорт своими собственными глазами. — Ерофеев только руками развел.
Более безнадежного жеста Марго не видела никогда.
— Убит при попытке к бегству во время этапирования в место заключения. Его в составе группы заключенных везли на Соловки. Место захоронения неизвестно. Поскольку их везли на барже, скорее всего…
— СЛОН… СЛОН, — забормотала Марго, вдруг вспомнив. — Соловецкий лагерь особого назначения. Значит, все-таки СЛОН. Вот что он выбрал для моего мужа, подонок. Ах, Володя, Володя…
— Маргарита Георгиевна. — Голос Ерофеева вырвал ее из лабиринта темных мыслей. — Я хочу, чтобы вы знали. Вы можете располагать мной, как вам угодно. Я ведь любил его. Восхищался им с самого детства. Я вырос при его доме. Его мать мне однажды жизнь спасла, выходила, когда врачи уже отступились. Я… я…
— Я знаю, Митя. Ведь он так вас называл, правда? — Марго подошла и положила ему руку на плечо. — Я благодарю вас. За все, за все благодарю. Вы были ему другом. И именно поэтому я сейчас прошу вас — уходите. Вы сделали даже больше, чем могли бы. Рядом со мной небезопасно. Мне кажется, что все, кто любят меня или просто находятся рядом со мной, умирают. Вам не надо рисковать понапрасну. — И в ответ на его протестующий жест: — Я прошу вас. Я приказываю, наконец! Идите!
Ерофеев смотрел на нее, как смотрят, прощаясь навсегда. Он неловко, как-то судорожно прижал ее руку к губам, попытался что-то сказать, но не смог.
— Идите, — уже мягче произнесла Марго и перекрестила его. — Да благословит вас Бог.
В золотом неверном свете свечей лик Богородицы казался совсем живым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Она запнулась. «Мы занимались любовью, говорили и снова любили друг друга», — хотела сказать она. Но слова эти не выговорились. Второй медовый месяц. Сердце сжало ледяными тисками.
— Продолжайте, — попросил Ерофеев. Марго судорожно стиснула руки на коленях.
— Я была ТАМ вчера, — продолжала она. — Мне обещали выпустить его. Без последствий.
— Кто обещал? — Ерофеев уже держал в руке карандаш.
— Следователь Игнатьев. Он ведет дело.
— Имя?
Марго наморщила лоб, мучительно соображая. Оказалось, что для него в ее памяти нет имени.
— Не помню.
— Не важно. Не знаете, почему следователь решил закрыть дело? Появились какие-то факты в пользу Владимира Николаевича?
Марго смотрела в пол, оцепенев, не в силах поднять глаза.
— Маргарита Георгиевна? Вы слышите меня?
«Как он настойчив! Господи, да что же я! Чтобы помочь, он должен знать все».
— Чтобы как-то помочь, я должен знать все, — сказал Ерофеев, как бы читая ее мысли.
— Да, да… Я должна была взамен… отдаться ему, там же, в кабинете. — Ну вот, выговорила! — Отдаться ему, как портовая шлюха, прямо на столе. И не просто отдаться, а обслужить, как самого лучшего клиента. Вы понимаете, что я имею в виду? Или надо пояснить?
Ее всю трясло, голос дрожал, вот-вот грозя сорваться, глаза лихорадочно блестели. «Истерика, — подумал Ерофеев. — Неудивительно. Впрочем, ей же лучше. Разрядится».
— Как хотите, — спокойно сказал он, протягивая ей стакан воды.
Будничный звук его голоса и невозмутимое лицо с внимательными, но бесстрастными глазами странным образом подействовали успокаивающе. Марго глотнула воды и приложила холодный стакан к пылающему лбу.
— Извините. Я… Ну, вы понимаете. Я выполнила свое обещание. Не моя вина, что он оказался импотентом. Он при мне подписал бумагу об освобождении и отослал с секретарем. Потом дал мне сжечь липовые показания шофера против него.
— Документы можно легко восстановить.
— Да, он тоже так сказал.
«Он ведь действительно сказал мне об этом, — подумала Марго. — Как же я могла не обратить внимания?»
— Идите домой, Маргарита Георгиевна. — Ерофеев устало потер рукой переносицу. — Я постараюсь узнать, что на самом деле происходит. Сделаю все, что могу.
Ерофеев сдержал слово. Он пришел ровно через двое суток, когда Марго уже окончательно потеряла счет времени. Стукнул железной ручкой в окно, как старый знакомый.
— Я кое-что узнал, Маргарита Георгиевна, хоть это оказалось сложнее, чем я думал.
Он прошел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Не забыл запереть окно. Осторожность не помешает.
— То, что я вам скажу сейчас, должно навсегда остаться между нами. Вы поняли меня? Навсегда.
Марго кивнула, не сводя с него глаз.
— Игнатьев покончил с собой, — медленно произнес Ерофеев. — Выстрелил себе в рот. Очень аккуратно. Полголовы начисто снес.
Глаза Марго налились холодной ядовитой зеленью. Торжествующей, ликующей зеленью, мелькнуло в мозгу потрясенного Ерофеева. Губы искривились в подобии улыбки. Ведьма, как есть ведьма!
— Собаке собачья смерть! — не прошептала, а прошипела она. — Что вы узнали о Володе?
Преображение было мгновенным. Перед ним стояла совсем другая женщина, встревоженная, теплая, любящая, живая. Только что какой-то частью сознания Ерофеев благодарил судьбу, что не женат, а сейчас уже готов был сожалеть об этом. Загадка!
— К сожалению, ничего утешительного. Никто ничего толком сказать не может. По крайней мере пока. Одно хорошо. — Он смущенно кашлянул. — Гхм, если вообще что-то может быть хорошо в данной ситуации… Его обвиняют по уголовному делу, убийство на почве ревности, а не по политическому. Поэтому расстрел скорее всего исключается. Я продолжу расспросы, можете не сомневаться. Но вам я бы посоветовал исчезнуть на время. Уж очень вы соприкасаетесь со всеми аспектами дела. Убит ваш шеф, Игнатьев застрелился сразу же после вашего ухода, ну и так далее. Вам есть где укрыться?
— Не знаю. Наверное.
Марго совсем не хотелось думать о себе. Главное, что Володя жив, а это значит, что они еще будут вместе. Пока они живы, есть надежда.
Дни тянулись бесконечной вязкой чередой, и она чувствовала себя мухой, увязшей в смоле. Всегда такая деятельная, стремительная, уплотняющая и завихряющая вокруг себя пространство, она как замерла, застыла в ожидании. В ожидании чего? Стука в окно, силуэта его головы в свете уличных фонарей, звуков любимого голоса. Все прочие звуки замолкли за ненадобностью: музыка, людской говор, даже ее собственный голос. Она обнаружила, что не может больше петь. И этот дар в одночасье оставил ее. Сирота, сирота, кругом сирота!
Она уже не помнила, сколько прошло дней, когда Ерофеев появился снова. Просто бесшумно возник на пороге ее комнаты. Неодобрительно покачал головой:
— Вы так и не послушались меня, Маргарита Георгиевна. Я же советовал вам уехать. Уж я бы нашел способ вас отыскать.
— Вам удалось что-то узнать о Володе? — Она уже видела ответ в его глазах.
— Боюсь, что я пришел с недоброй вестью. Мужайтесь. Его больше нет.
— Неправда.
— Я видел рапорт своими собственными глазами. — Ерофеев только руками развел.
Более безнадежного жеста Марго не видела никогда.
— Убит при попытке к бегству во время этапирования в место заключения. Его в составе группы заключенных везли на Соловки. Место захоронения неизвестно. Поскольку их везли на барже, скорее всего…
— СЛОН… СЛОН, — забормотала Марго, вдруг вспомнив. — Соловецкий лагерь особого назначения. Значит, все-таки СЛОН. Вот что он выбрал для моего мужа, подонок. Ах, Володя, Володя…
— Маргарита Георгиевна. — Голос Ерофеева вырвал ее из лабиринта темных мыслей. — Я хочу, чтобы вы знали. Вы можете располагать мной, как вам угодно. Я ведь любил его. Восхищался им с самого детства. Я вырос при его доме. Его мать мне однажды жизнь спасла, выходила, когда врачи уже отступились. Я… я…
— Я знаю, Митя. Ведь он так вас называл, правда? — Марго подошла и положила ему руку на плечо. — Я благодарю вас. За все, за все благодарю. Вы были ему другом. И именно поэтому я сейчас прошу вас — уходите. Вы сделали даже больше, чем могли бы. Рядом со мной небезопасно. Мне кажется, что все, кто любят меня или просто находятся рядом со мной, умирают. Вам не надо рисковать понапрасну. — И в ответ на его протестующий жест: — Я прошу вас. Я приказываю, наконец! Идите!
Ерофеев смотрел на нее, как смотрят, прощаясь навсегда. Он неловко, как-то судорожно прижал ее руку к губам, попытался что-то сказать, но не смог.
— Идите, — уже мягче произнесла Марго и перекрестила его. — Да благословит вас Бог.
В золотом неверном свете свечей лик Богородицы казался совсем живым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77