Тем временем матрос отнес в каюту их багаж.
Джиджи жадно вертела головой. Вокруг не было ничего, кроме обычного неба, раскинувшейся до самого горизонта зеленоватой воды с несколькими плоскими островами, за которыми виднелись неясные очертания каких-то сооружений.
— Где Венеция? — спросила она Бена.
— Там, — ответил он, указывая рукой на ряды далеких пятен. — Вообще-то сюда лучше всего приплывать на пароходе.
Катер рванулся с места, и Джиджи едва не потеряла равновесие.
— Не хотите пройти в каюту? — спросил Бен. — Тут ветрено.
— Я останусь здесь, пока не покажется Венеция. — Ветер трепал волосы Джиджи. Она надела солнечные очки, которые всегда носила в сумочке, и крепко взялась за поручни. Бен стоял у нее за спиной. По лагуне катер плыл быстро, но когда они приблизились к городу, капитан резко сбавил ход.
— Чтобы не поднимать волну в буквальном смысле этого слова, — объяснил Бен. — Теперь придется продвигаться чуть ли не ползком. Мы рядом с Венецией. Если воде позволят ударять в камень, город просто утонет.
Полуразрушенные дома медленно приближались. Первой видимой деталью La Serenissima, безмятежной невесты Адриатики, стали провисшие веревки с выстиранным бельем. Вскоре катер вошел в узкий канал, и Джиджи снова завертела головой из стороны в сторону, высматривая живописные детали, но видя только неимоверное количество кошек, несколько ничем не примечательных каменных мостов и орды звонкоголосых детей. Затем они свернули в канал пошире, и Джиджи, дрожавшая от нетерпения, возмутилась при виде приземистой грязной баржи, доверху наполненной ящиками с банками и бутылками. Между бортами баржи и набережной оставалось пространство всего в несколько сантиметров.
— И нам придется тащиться за этой посудиной?
— Придется.
— А объезда нет?
Бен рассмеялся Джиджи в лицо, а их катер окончательно сбросил ход.
— Каналы здесь строились такой ширины, чтобы пропустить одну гондолу. В Венеции торопиться невозможно. Можно быстро подниматься на вершину Гималаев, бежать вдоль Великой Китайской стены и даже пытаться объехать площадь Согласия, но здесь нельзя двигаться быстрее самой медленной баржи, которая тащится перед тобой. Так что сядьте и ждите.
Джиджи заскрежетала зубами, но последовала его совету. Они двигались со скоростью черепахи. Джиджи даже зажмурилась от досады. Это могло длиться вечно.
— Открывайте глаза, — подтолкнул ее локтем Бен.
— Баржа свернула?
— Открывайте, не пожалеете, — засмеялся он.
Джиджи открыла глаза и обнаружила, что они плывут по Большому каналу. Она очутилась в центре удивительной, ошеломляющей призмы нежных цветов. Ничто не могло сравниться с этим чарующим, радостным царством переливавшегося света. Джиджи смотрела вокруг с благоговейным трепетом, чувствуя себя так, словно катер превратился в ковер-самолет, смущенная и очарованная зрелищем дворцов, церквей с куполами и бесконечной водной шири, раскинувшейся под благословенным небом, с которого низвергались потоки серебряного и розового света.
— Понимаю, что вы чувствуете, — сказал Бен и положил руку ей на плечо. — К этому невозможно привыкнуть, даже если возвращаешься сюда тысячу раз.
Она не смогла ответить. Этой красоты было слишком много. Слезы текли из глаз и ручейками спускались по щекам. Уинтроп молча сунул ей носовой платок. Катер, неторопливо пересекавший самую широкую часть канала, покачивался на волнах. Затем он свернул направо и двигался вперед, пока не добрался до причала у чрезвычайно узкого палаццо со множеством окон на выцветшем бело-розовом каменном фасаде. К шесту, выкрашенному в зелено-бело-черную полоску, была привязана большая, лоснящаяся черная гондола с сиденьями, обтянутыми зеленым бархатом.
— Это гостиница? — спросила Джиджи.
— Не совсем.
— Мы здесь причалим?
— Да.
— Мы идем к кому-то в гости?
— Нет.
— Мы будем здесь ночевать?
— Да.
— Значит, это скромное жилище принадлежит вам?
— Верно.
— Знаете, Бен, я начинаю думать, что бы на моем месте сказала Билли.
— И жалеете, что не можете спросить ее саму?
Джиджи на минуту задумалась, а потом ответила невпопад:
— Вот теперь я действительно чувствую себя в отпуске… Давно вам принадлежит этот palazzetto?
Джиджи и Бен стояли на встроенном балконе верхнего этажа и любовались закатом. Интерьеры дома отражали дух Венеции, но не пытались воссоздать его буквально: это было бы тщетно. Внутреннее убранство палаццо было особого рода капризом, сознательной подделкой. На каждом этаже было только по две высокие и узкие комнаты, намеренно скупо обставленные. Большая часть полированных полов оставалась неприкрытой, шторы были простыми, что только подчеркивало красоту вида на Большой канал, открывавшегося из каждого окна. Тут и там стояли огромные зеркала в позолоченных рамах, а также несколько предметов мебели, украшенной жемчугом и выполненной в форме раковин. Это напоминало о намного более пышных и эксцентричных веках, когда венецианцы наполняли свои жилища добычей со всех концов тогдашнего мира.
Четвертый, верхний этаж палаццо занимали балкон, комната Бена и ванная. Этажом ниже располагались комнаты для гостей; помещения второго этажа, где были самые высокие потолки, превратились в салон-библиотеку окнами в сад и гостиную, смотревшую на канал. На первом этаже были кухня, чулан и комнаты слуг. Все окна задней части палаццо выходили на уютный крошечный сад, увитый побегами глицинии. На клумбах росли миниатюрные белые олеандры с круглыми кронами, окаймленные розовой геранью. Стены сада были обнесены решеткой, по которой карабкалась цепкая жимолость. Дворец был совсем маленький — palazzetto, но Бен сказал, что венецианцы упорно называют его жилище palazzo. Джиджи казалось, что она находится на сцене, где есть все нужное для жизни, и играет в современной пьесе, описывающей события тысячелетней давности.
— Около десяти лет, — ответил Бен. — Мой близкий друг, член Комитета по спасению Венеции, сообщил, что дворец выставлен на продажу, и я, не глядя, купил его в тот же день… в тот же час. Он был в ужасном состоянии. Понадобилось три года, чтобы привести его в порядок. Я прилетал сюда по уик-эндам, чтобы наблюдать за ходом работ, и уже потерял надежду, что дом примет жилой вид. Но в один прекрасный день я прилетел и обнаружил, что стал обладателем красивого palazzetto.
— И сколько времени вы провели здесь после этого?
— На следующий день мне пришлось улететь в Нью-Йорк.
— Вы хотите сказать, что прожили здесь только одну ночь? — не поверила своим ушам Джиджи.
— Вообще ни одной. Дворец был пуст. Здесь не было ни кровати, ни бутылки вина. Я ночевал на другой стороне канала — вон там, справа, в гостинице «Гритти». Не спал до рассвета и тоскливо смотрел в окно на свой palazzetto, как отвергнутый любовник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Джиджи жадно вертела головой. Вокруг не было ничего, кроме обычного неба, раскинувшейся до самого горизонта зеленоватой воды с несколькими плоскими островами, за которыми виднелись неясные очертания каких-то сооружений.
— Где Венеция? — спросила она Бена.
— Там, — ответил он, указывая рукой на ряды далеких пятен. — Вообще-то сюда лучше всего приплывать на пароходе.
Катер рванулся с места, и Джиджи едва не потеряла равновесие.
— Не хотите пройти в каюту? — спросил Бен. — Тут ветрено.
— Я останусь здесь, пока не покажется Венеция. — Ветер трепал волосы Джиджи. Она надела солнечные очки, которые всегда носила в сумочке, и крепко взялась за поручни. Бен стоял у нее за спиной. По лагуне катер плыл быстро, но когда они приблизились к городу, капитан резко сбавил ход.
— Чтобы не поднимать волну в буквальном смысле этого слова, — объяснил Бен. — Теперь придется продвигаться чуть ли не ползком. Мы рядом с Венецией. Если воде позволят ударять в камень, город просто утонет.
Полуразрушенные дома медленно приближались. Первой видимой деталью La Serenissima, безмятежной невесты Адриатики, стали провисшие веревки с выстиранным бельем. Вскоре катер вошел в узкий канал, и Джиджи снова завертела головой из стороны в сторону, высматривая живописные детали, но видя только неимоверное количество кошек, несколько ничем не примечательных каменных мостов и орды звонкоголосых детей. Затем они свернули в канал пошире, и Джиджи, дрожавшая от нетерпения, возмутилась при виде приземистой грязной баржи, доверху наполненной ящиками с банками и бутылками. Между бортами баржи и набережной оставалось пространство всего в несколько сантиметров.
— И нам придется тащиться за этой посудиной?
— Придется.
— А объезда нет?
Бен рассмеялся Джиджи в лицо, а их катер окончательно сбросил ход.
— Каналы здесь строились такой ширины, чтобы пропустить одну гондолу. В Венеции торопиться невозможно. Можно быстро подниматься на вершину Гималаев, бежать вдоль Великой Китайской стены и даже пытаться объехать площадь Согласия, но здесь нельзя двигаться быстрее самой медленной баржи, которая тащится перед тобой. Так что сядьте и ждите.
Джиджи заскрежетала зубами, но последовала его совету. Они двигались со скоростью черепахи. Джиджи даже зажмурилась от досады. Это могло длиться вечно.
— Открывайте глаза, — подтолкнул ее локтем Бен.
— Баржа свернула?
— Открывайте, не пожалеете, — засмеялся он.
Джиджи открыла глаза и обнаружила, что они плывут по Большому каналу. Она очутилась в центре удивительной, ошеломляющей призмы нежных цветов. Ничто не могло сравниться с этим чарующим, радостным царством переливавшегося света. Джиджи смотрела вокруг с благоговейным трепетом, чувствуя себя так, словно катер превратился в ковер-самолет, смущенная и очарованная зрелищем дворцов, церквей с куполами и бесконечной водной шири, раскинувшейся под благословенным небом, с которого низвергались потоки серебряного и розового света.
— Понимаю, что вы чувствуете, — сказал Бен и положил руку ей на плечо. — К этому невозможно привыкнуть, даже если возвращаешься сюда тысячу раз.
Она не смогла ответить. Этой красоты было слишком много. Слезы текли из глаз и ручейками спускались по щекам. Уинтроп молча сунул ей носовой платок. Катер, неторопливо пересекавший самую широкую часть канала, покачивался на волнах. Затем он свернул направо и двигался вперед, пока не добрался до причала у чрезвычайно узкого палаццо со множеством окон на выцветшем бело-розовом каменном фасаде. К шесту, выкрашенному в зелено-бело-черную полоску, была привязана большая, лоснящаяся черная гондола с сиденьями, обтянутыми зеленым бархатом.
— Это гостиница? — спросила Джиджи.
— Не совсем.
— Мы здесь причалим?
— Да.
— Мы идем к кому-то в гости?
— Нет.
— Мы будем здесь ночевать?
— Да.
— Значит, это скромное жилище принадлежит вам?
— Верно.
— Знаете, Бен, я начинаю думать, что бы на моем месте сказала Билли.
— И жалеете, что не можете спросить ее саму?
Джиджи на минуту задумалась, а потом ответила невпопад:
— Вот теперь я действительно чувствую себя в отпуске… Давно вам принадлежит этот palazzetto?
Джиджи и Бен стояли на встроенном балконе верхнего этажа и любовались закатом. Интерьеры дома отражали дух Венеции, но не пытались воссоздать его буквально: это было бы тщетно. Внутреннее убранство палаццо было особого рода капризом, сознательной подделкой. На каждом этаже было только по две высокие и узкие комнаты, намеренно скупо обставленные. Большая часть полированных полов оставалась неприкрытой, шторы были простыми, что только подчеркивало красоту вида на Большой канал, открывавшегося из каждого окна. Тут и там стояли огромные зеркала в позолоченных рамах, а также несколько предметов мебели, украшенной жемчугом и выполненной в форме раковин. Это напоминало о намного более пышных и эксцентричных веках, когда венецианцы наполняли свои жилища добычей со всех концов тогдашнего мира.
Четвертый, верхний этаж палаццо занимали балкон, комната Бена и ванная. Этажом ниже располагались комнаты для гостей; помещения второго этажа, где были самые высокие потолки, превратились в салон-библиотеку окнами в сад и гостиную, смотревшую на канал. На первом этаже были кухня, чулан и комнаты слуг. Все окна задней части палаццо выходили на уютный крошечный сад, увитый побегами глицинии. На клумбах росли миниатюрные белые олеандры с круглыми кронами, окаймленные розовой геранью. Стены сада были обнесены решеткой, по которой карабкалась цепкая жимолость. Дворец был совсем маленький — palazzetto, но Бен сказал, что венецианцы упорно называют его жилище palazzo. Джиджи казалось, что она находится на сцене, где есть все нужное для жизни, и играет в современной пьесе, описывающей события тысячелетней давности.
— Около десяти лет, — ответил Бен. — Мой близкий друг, член Комитета по спасению Венеции, сообщил, что дворец выставлен на продажу, и я, не глядя, купил его в тот же день… в тот же час. Он был в ужасном состоянии. Понадобилось три года, чтобы привести его в порядок. Я прилетал сюда по уик-эндам, чтобы наблюдать за ходом работ, и уже потерял надежду, что дом примет жилой вид. Но в один прекрасный день я прилетел и обнаружил, что стал обладателем красивого palazzetto.
— И сколько времени вы провели здесь после этого?
— На следующий день мне пришлось улететь в Нью-Йорк.
— Вы хотите сказать, что прожили здесь только одну ночь? — не поверила своим ушам Джиджи.
— Вообще ни одной. Дворец был пуст. Здесь не было ни кровати, ни бутылки вина. Я ночевал на другой стороне канала — вон там, справа, в гостинице «Гритти». Не спал до рассвета и тоскливо смотрел в окно на свой palazzetto, как отвергнутый любовник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116