Но вообще-то… Да, пожалуй. Есть один молодой человек. У нас с ним ничего серьезного, компании он не испортит… Спасибо, мама.
«Грызет себе локти, что сама до этого не додумалась, — хихикала Виктория, набирая номер телефона. — Уж кто-кто, а Миллисент Фрост-Колдуэлл умеет сбывать товар. Даже самый неходовой».
Виктория выбрала себе в спутники самого симпатичного из своих воздыхателей, Эймори Хопкинса, тридцатипятилетнего разведенного биржевого маклера, обладавшего внушительным состоянием, не обремененного детьми, высокого, красивого, с хорошими манерами, спокойного и обладавшего чувством юмора. Он был неплохим спортсменом, прилично танцевал, прекрасно одевался и, судя по всему, был отличным любовником. Эймори принял приглашение с удовольствием. «Мать будет пускать слюнки, — подумала Виктория. — А Ангус… ничего, пусть помучается».
За неделю, проведенную в имении около Монтего-Бэй, Виктория использовала все средства, которые имелись в ее распоряжении. Флирта в саду среди них не было (этим искусством она не владела), однако каждый раз, когда им с Хопкинсом удавалось уединиться, они вели долгие беседы. Это наносило Ангусу куда более глубокие раны, чем могло бы причинить открытое кокетство. Стоило Ангусу услышать ее негромкий смех, увидеть, как она наклоняется к Эймори и приглаживает ладонью его растрепавшиеся волосы, его начинала мучить ревность. Виктория изменила своему обычному стилю и начала носить открытые сарафаны из хлопка, отказалась от лифчика, стягивавшего ее полную, упругую грудь, надевала бикини, подчеркивавшее ее пышные бедра и тонкую талию, и короткие вечерние платья.
Виктория была очень любезна с матерью. Не менее любезна с остальными гостями. И особенно любезна с Ангусом, как будто он действительно был ее любимым отчимом.
Эймори Хопкинс считал бы Викторию еще более очаровательной, если бы она легла с ним в постель, но этого не было. Она позволяла ему целовать себя, позволяла гладить шею и руки, а однажды у бассейна разрешила натереть себя маслом для загара всюду, где было можно, но говорила, что в материнском доме предпочитает спать одна.
Они ухитрились встретиться с Ангусом только один раз. Это было в купальне, в конце дня. Ангус ждал ее, испытывая болезненное возбуждение, усиливавшееся с каждой минутой. Он представлял себе, как будет целовать Викторию, пока та не затрепещет, а потом отведет ее в одну из раздевалок, запрет дверь, задерет подол ее сарафана и овладеет, нисколько не заботясь о том, чтобы она получила удовлетворение. Это будет местью за мучения, которые он испытал из-за нее. Он овладеет Викторией так быстро, эгоистично и беспощадно, что она не успеет испытать оргазм, а затем уйдет и бросит ее сгорать от унизительного желания. «Пусть терзается, — скрежеща зубами, говорил себе Ангус, — пусть испытает те же мучения, которые я чувствовал всю неделю, не получая удовлетворения. Пусть ласкает себя и думает обо мне, как это было прежде!»
Виктория вошла в купальню и бросилась в его объятия. Не успел Ангус поцеловать ее, как она сунула обе руки в его плавки, схватила твердый член и начала ласкать его так, как больше всего нравилось Колдуэллу: одной рукой поглаживая и сжимая яички, а другой быстро водя вверх-вниз и периодически сжимая ладонь. Ангус окаменел. Он тяжело дышал и понимал, что не сможет привести в исполнение свой план. Внезапно Виктория вздрогнула, как будто услышала чьи-то шаги, отдернула руки, резко повернулась и выбежала из купальни.
«Я знаю, как ты страдаешь, — думала Виктория, идя к дому. — Потому что я сама страдаю не меньше». За возможность лечь с ним в постель она отдала бы все на свете. Все, кроме только что одержанной победы.
— Думаешь, я не знаю, что все это ты сделала нарочно? — гневно спросил Ангус, когда они вернулись в нью-йоркскую квартиру неподалеку от офиса в канун нового, 1982 года. — Ты вела себя как шлюха!
— Мне мало тех крох, что изредка перепадают, — спокойно ответила Виктория, не обращая внимания на его гнев.
— О боже, ты должна понять… Большего мы себе позволить не можем.
— Нет, — решительно тряхнула головой Виктория.
Она сидела на кончике кресла и держала в руках перчатки, как леди, ожидающая, пока ей принесут чашку чаю. Ангус ждал ее, сгорая от желания, но Виктория была далека от мыслей о сексе. «Она кокетничает со мной», — подумал Ангус, шагнул к ней, наклонился, привлек к себе, поцеловал в губы, вынул шпильки из волос, расстегнул жакет и блузку, а потом впился губами в кончики грудей и начал сосать их. Эта ласка возбуждала ее, как никакая другая. Виктория позволила ему все. Позволила положить себя навзничь, раздеть, увлажнить себя языком, позволила раздвинуть ей ноги и войти в нее, но никак не реагировала. Ангус овладел ею яростно, как никогда в жизни. Чем больше она сдерживалась, тем сильнее он распалялся.
Когда все кончилось, она спросила только одно:
— Тебе было достаточно?
— Нет, черт побери! А тебе?
— Большего я тебе дать не могу, — неумолимо ответила Виктория. — Мне пора. Сегодня вечером я иду на бал в «Лайтхаусе». Нужно заехать домой и переодеться.
Ангус оцепенел и потерял способность связно мыслить. Он молча следил за тем, как Виктория собирает свои вещи и торопливо одевается. Часы показывали всего лишь половину шестого. Спешить было некуда, у них оставался еще час, даже полтора. Как она могла уйти от него, возбужденная, но не получившая удовлетворения, если уже несколько недель не испытывала оргазма? Во всяком случае, он так думал…
— Кто пригласил тебя на бал?
— Не Эймори. Этого человека ты не знаешь. — Она ушла, оставив его в полном отчаянии.
Он долго сидел на диване, не в состоянии одеться, закутавшись в пальто и дрожа от холода в жарко натопленной комнате, и пытался осмыслить случившееся. Ангус разрывался от ревности к мужчине, который сегодня вечером будет танцевать с ней, смотреть ей в глаза, любоваться ее улыбкой. А его снова оттолкнули, возбужденного до такой степени, что все болит. В эту минуту он отдал бы все на свете, чтобы вернуть ее.
Ангус Колдуэлл понимал, что при всем желании не сможет выкроить для Виктории больше нескольких дополнительных часов в месяц. Разве это что-то изменит? «Допустим, — сказал он себе, — я разведусь с Миллисент. Что дальше? В агентстве начнется разброд, и на какое-то время его налаженная деятельность полетит к чертовой матери. Но я смогу начать все сначала, создать новое собственное агентство, а со временем расширить дело. Да, все это вполне возможно».
Да, он имеет право развестись с женой, блестящей, знаменитой Миллисент, и жениться, на ком пожелает, рискуя при этом потерять часть клиентов и многих друзей. Кое-кто, подумав о возрасте Миллисент и роли, которую она сыграла в его успехе, сочтет его бессердечным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
«Грызет себе локти, что сама до этого не додумалась, — хихикала Виктория, набирая номер телефона. — Уж кто-кто, а Миллисент Фрост-Колдуэлл умеет сбывать товар. Даже самый неходовой».
Виктория выбрала себе в спутники самого симпатичного из своих воздыхателей, Эймори Хопкинса, тридцатипятилетнего разведенного биржевого маклера, обладавшего внушительным состоянием, не обремененного детьми, высокого, красивого, с хорошими манерами, спокойного и обладавшего чувством юмора. Он был неплохим спортсменом, прилично танцевал, прекрасно одевался и, судя по всему, был отличным любовником. Эймори принял приглашение с удовольствием. «Мать будет пускать слюнки, — подумала Виктория. — А Ангус… ничего, пусть помучается».
За неделю, проведенную в имении около Монтего-Бэй, Виктория использовала все средства, которые имелись в ее распоряжении. Флирта в саду среди них не было (этим искусством она не владела), однако каждый раз, когда им с Хопкинсом удавалось уединиться, они вели долгие беседы. Это наносило Ангусу куда более глубокие раны, чем могло бы причинить открытое кокетство. Стоило Ангусу услышать ее негромкий смех, увидеть, как она наклоняется к Эймори и приглаживает ладонью его растрепавшиеся волосы, его начинала мучить ревность. Виктория изменила своему обычному стилю и начала носить открытые сарафаны из хлопка, отказалась от лифчика, стягивавшего ее полную, упругую грудь, надевала бикини, подчеркивавшее ее пышные бедра и тонкую талию, и короткие вечерние платья.
Виктория была очень любезна с матерью. Не менее любезна с остальными гостями. И особенно любезна с Ангусом, как будто он действительно был ее любимым отчимом.
Эймори Хопкинс считал бы Викторию еще более очаровательной, если бы она легла с ним в постель, но этого не было. Она позволяла ему целовать себя, позволяла гладить шею и руки, а однажды у бассейна разрешила натереть себя маслом для загара всюду, где было можно, но говорила, что в материнском доме предпочитает спать одна.
Они ухитрились встретиться с Ангусом только один раз. Это было в купальне, в конце дня. Ангус ждал ее, испытывая болезненное возбуждение, усиливавшееся с каждой минутой. Он представлял себе, как будет целовать Викторию, пока та не затрепещет, а потом отведет ее в одну из раздевалок, запрет дверь, задерет подол ее сарафана и овладеет, нисколько не заботясь о том, чтобы она получила удовлетворение. Это будет местью за мучения, которые он испытал из-за нее. Он овладеет Викторией так быстро, эгоистично и беспощадно, что она не успеет испытать оргазм, а затем уйдет и бросит ее сгорать от унизительного желания. «Пусть терзается, — скрежеща зубами, говорил себе Ангус, — пусть испытает те же мучения, которые я чувствовал всю неделю, не получая удовлетворения. Пусть ласкает себя и думает обо мне, как это было прежде!»
Виктория вошла в купальню и бросилась в его объятия. Не успел Ангус поцеловать ее, как она сунула обе руки в его плавки, схватила твердый член и начала ласкать его так, как больше всего нравилось Колдуэллу: одной рукой поглаживая и сжимая яички, а другой быстро водя вверх-вниз и периодически сжимая ладонь. Ангус окаменел. Он тяжело дышал и понимал, что не сможет привести в исполнение свой план. Внезапно Виктория вздрогнула, как будто услышала чьи-то шаги, отдернула руки, резко повернулась и выбежала из купальни.
«Я знаю, как ты страдаешь, — думала Виктория, идя к дому. — Потому что я сама страдаю не меньше». За возможность лечь с ним в постель она отдала бы все на свете. Все, кроме только что одержанной победы.
— Думаешь, я не знаю, что все это ты сделала нарочно? — гневно спросил Ангус, когда они вернулись в нью-йоркскую квартиру неподалеку от офиса в канун нового, 1982 года. — Ты вела себя как шлюха!
— Мне мало тех крох, что изредка перепадают, — спокойно ответила Виктория, не обращая внимания на его гнев.
— О боже, ты должна понять… Большего мы себе позволить не можем.
— Нет, — решительно тряхнула головой Виктория.
Она сидела на кончике кресла и держала в руках перчатки, как леди, ожидающая, пока ей принесут чашку чаю. Ангус ждал ее, сгорая от желания, но Виктория была далека от мыслей о сексе. «Она кокетничает со мной», — подумал Ангус, шагнул к ней, наклонился, привлек к себе, поцеловал в губы, вынул шпильки из волос, расстегнул жакет и блузку, а потом впился губами в кончики грудей и начал сосать их. Эта ласка возбуждала ее, как никакая другая. Виктория позволила ему все. Позволила положить себя навзничь, раздеть, увлажнить себя языком, позволила раздвинуть ей ноги и войти в нее, но никак не реагировала. Ангус овладел ею яростно, как никогда в жизни. Чем больше она сдерживалась, тем сильнее он распалялся.
Когда все кончилось, она спросила только одно:
— Тебе было достаточно?
— Нет, черт побери! А тебе?
— Большего я тебе дать не могу, — неумолимо ответила Виктория. — Мне пора. Сегодня вечером я иду на бал в «Лайтхаусе». Нужно заехать домой и переодеться.
Ангус оцепенел и потерял способность связно мыслить. Он молча следил за тем, как Виктория собирает свои вещи и торопливо одевается. Часы показывали всего лишь половину шестого. Спешить было некуда, у них оставался еще час, даже полтора. Как она могла уйти от него, возбужденная, но не получившая удовлетворения, если уже несколько недель не испытывала оргазма? Во всяком случае, он так думал…
— Кто пригласил тебя на бал?
— Не Эймори. Этого человека ты не знаешь. — Она ушла, оставив его в полном отчаянии.
Он долго сидел на диване, не в состоянии одеться, закутавшись в пальто и дрожа от холода в жарко натопленной комнате, и пытался осмыслить случившееся. Ангус разрывался от ревности к мужчине, который сегодня вечером будет танцевать с ней, смотреть ей в глаза, любоваться ее улыбкой. А его снова оттолкнули, возбужденного до такой степени, что все болит. В эту минуту он отдал бы все на свете, чтобы вернуть ее.
Ангус Колдуэлл понимал, что при всем желании не сможет выкроить для Виктории больше нескольких дополнительных часов в месяц. Разве это что-то изменит? «Допустим, — сказал он себе, — я разведусь с Миллисент. Что дальше? В агентстве начнется разброд, и на какое-то время его налаженная деятельность полетит к чертовой матери. Но я смогу начать все сначала, создать новое собственное агентство, а со временем расширить дело. Да, все это вполне возможно».
Да, он имеет право развестись с женой, блестящей, знаменитой Миллисент, и жениться, на ком пожелает, рискуя при этом потерять часть клиентов и многих друзей. Кое-кто, подумав о возрасте Миллисент и роли, которую она сыграла в его успехе, сочтет его бессердечным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116