— Теперь я сплю в майке с надписью: «Зеркала» — фильм года!» и очень этим горжусь. И я хотела бы обратить твое внимание на то, что майка, агитирующая за Кеннеди, была не моя — кто-то мне ее подарил. А я голосовала за кандидата какой-то новой партии — не помню, как его звали. Мама настояла.
— А разве ты не сама решаешь, за кого голосовать? — поинтересовался Бен.
— С моей мамулей это невозможно.
— А что тебе мешает согласиться с ней, а потом в кабинке для голосования сделать по-своему? — спросил Бен.
— От нее ничего не утаишь, — мрачно ответила Саша.
«Что ж, эта „мамуля“ заслуживает уважения», — подумал Бен, довольный тем, что есть хоть кто-то, способный держать в страхе эту несносную подружку Джиджи. Хуже, чем подружку, — жену отца. Он мысленно поздравил себя с тем, что скоро избавит Джиджи от ужасного влияния Саши, увезя ее за три тысячи миль. Когда его знакомили с этой парой, он еще не знал, чего от них ожидать, но Вито, по крайней мере, был ему знаком по фотографиям и статьям в журналах, посвященным кино, и пока что производил вполне приятное впечатление.
Заочно Бен почему-то представлял себе Сашу как некое подобие Джиджи, только постарше и куда менее обаятельное, но никак не ожидал увидеть холеную красавицу с манерами, временами напоминающими оскорбленную английскую герцогиню.
Ее громила-братец его мало беспокоил — с ним проблем быть не должно. Но что, если Саше взбредет в голову навязаться им в гости, когда они с Джиджи обустроятся в Нью-Йорке? Когда у калифорнийской дамы вдруг заводится подруга в Нью-Йорке, всегда находятся предлоги для того, чтобы провести на Манхэттене пару месяцев весной и осенью, походить по магазинам, посмотреть новые постановки и выставки. Да, эта проблема может стать серьезной, придется ему брать ее на себя и решительно пресекать подобные попытки. Впрочем, он с этим без труда справится.
Бен имел на Джиджи в будущем совсем другие виды, продолжение знакомства с Сашей не вязалось с его планами. Мысленно он уже отчетливо представлял себе дом, который они с Джиджи купят и обставят по своему вкусу; интимную жизнь и количество детей, которых Джиджи ему родит, но не раньше чем лет через семь-восемь; тщательно продуманный список благотворительных обществ, куда Джиджи будет вносить крупные суммы; приемы для избранных, которые они будут давать, а также те, на которые будут ходить и — что требует еще более взвешенного подхода — на которые ходить не будут.
Конечно, будет и большой загородный дом, вероятно, вблизи Эдгартауна, хотя они будут при всякой возможности ездить в Венецию. Надо проявить гибкость, сказал себе Бен, ведь она ждет от него именно этого. Если окажется, что Джиджи по душе какое-то другое место в Европе — например, вдруг ей вздумается облюбовать замок королевы Анны с полями, садами и конюшнями неподалеку от Лондона, — почему бы нет? Или французский замок на берегу Луары? Или виллу в Тоскане? Или все три разом — да ради бога! Он купит ей все!
Она должна стать его дополнением, как и всякая уважающая себя жена, в том старомодном значении этого слова, которое он вкладывает в него. Бен уже в том возрасте, когда жена становится непременным атрибутом, без которого жизнь носит оттенок какой-то незавершенности.
Бен вдруг стал понимать, что прежде жена была ему попросту не нужна. Он слишком много ездил по стране, приобретая землю и открывая новые и новые торговые, центры, и поэтому не чувствовал потребности в семейной гавани, довольствуясь своим холостяцким жильем в Нью-Йорке, шале в Клостере и старинным палаццо на Большом канале. Но те выходные, которые он провел с Джиджи в компании своих однокашников, заставили его осознать, что и ему пора остепениться.
Он ни за что на свете не женился бы ни на одной из тех бостонских барышень, с которыми рос и учился; они были ему как сестры — энергичные, образованные и начисто лишенные эротичности. Никто из нью-йоркских знакомых женщин также не привлекал его.
Джиджи же самой судьбой была предназначена ему.
Конечно, происхождение у нее неважное. Мать — танцовщица мюзик-холла ирландского происхождения; отец — итальянец, подвизающийся на почве шоу-бизнеса! К счастью, сам он достаточно благородных кровей, этого должно хватить на двоих. Конечно, для чопорного Бостона, для отца, который не одобряет его бизнес, для всех самодовольных Уинтропов его женитьба станет бельмом в глазу, хотя у Джиджи есть один козырь — мачеха Билли Уинтроп Эллиот, и это обстоятельство, возможно, смягчит поток неизбежной критики в ее адрес. Необычность его выбора пуще всяких денег будет подтверждением его небывалых успехов в жизни.
Что до Джиджи, то с ее обаянием, недюжинным умом и привлекательной внешностью она легко их всех очарует. Ее богатое воображение, направленное в русло благотворительности, скоро привлечет к ней внимание дам того узкого круга, который, собственно, и правит Нью-Йорком, и со временем она займет достойное место в этом кругу, ведущее место. Да, Джиджи — лучший для него — нет, не компромисс, он никогда не пошел бы на уступки в вопросе женитьбы, — она идеальный для него… как бы это назвать… идеальный выбор.
И, конечно, он влюблен. Безумно влюблен? Нет, слава богу, он способен не поддаваться эмоциям и не впадать в крайности. Но он сильно влюблен, даже больше, чем он мог себе представить. Глубоко влюблен. Чего еще можно желать от жизни?
Адриатическому морю и венецианским каналам, казалось, нет никакого дела до того, что туристский сезон официально закрылся. В городе, который даже Диккенс, по его признанию, не брал на себя смелость описывать, в игривых лучах солнца серебрилась вода; филигрань тумана еще не подернула малых каналов, таинственной игры розовой палитры Дворца дожей и выстроившихся вдоль Большого канала многочисленных мраморных палаццо.
В прозрачно-голубом воздухе, казалось, растворились все звуки, остались только колокольный звон и плеск воды. Ветви глициний, протянувшиеся от окна к окну, больше не поражали взгляд буйным цветением; кое-где с высоких стен свешивались ветви олеандров, уже лишившихся белых и розовых цветков. Осенняя Венеция поражала той свободой и ощущением простора, какие возникли в городе после отъезда пяти с лишним миллионов туристов, каждый год совершающих сюда свое паломничество.
В день их приезда Венеция выглядела как никогда романтично. Казалось, невозможно даже помыслить о ноябрьском приливе, который грозит затопить мраморные плиты площади Сан-Марко. Из двухсот приглашенных на церемонию журналистов почти никто не ответил отказом. Назавтра сюда ожидались все мало-мальски известные журналисты, пишущие о проблемах переживающего стремительный взлет бизнеса, связанного с торговлей недвижимостью и туризмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
— А разве ты не сама решаешь, за кого голосовать? — поинтересовался Бен.
— С моей мамулей это невозможно.
— А что тебе мешает согласиться с ней, а потом в кабинке для голосования сделать по-своему? — спросил Бен.
— От нее ничего не утаишь, — мрачно ответила Саша.
«Что ж, эта „мамуля“ заслуживает уважения», — подумал Бен, довольный тем, что есть хоть кто-то, способный держать в страхе эту несносную подружку Джиджи. Хуже, чем подружку, — жену отца. Он мысленно поздравил себя с тем, что скоро избавит Джиджи от ужасного влияния Саши, увезя ее за три тысячи миль. Когда его знакомили с этой парой, он еще не знал, чего от них ожидать, но Вито, по крайней мере, был ему знаком по фотографиям и статьям в журналах, посвященным кино, и пока что производил вполне приятное впечатление.
Заочно Бен почему-то представлял себе Сашу как некое подобие Джиджи, только постарше и куда менее обаятельное, но никак не ожидал увидеть холеную красавицу с манерами, временами напоминающими оскорбленную английскую герцогиню.
Ее громила-братец его мало беспокоил — с ним проблем быть не должно. Но что, если Саше взбредет в голову навязаться им в гости, когда они с Джиджи обустроятся в Нью-Йорке? Когда у калифорнийской дамы вдруг заводится подруга в Нью-Йорке, всегда находятся предлоги для того, чтобы провести на Манхэттене пару месяцев весной и осенью, походить по магазинам, посмотреть новые постановки и выставки. Да, эта проблема может стать серьезной, придется ему брать ее на себя и решительно пресекать подобные попытки. Впрочем, он с этим без труда справится.
Бен имел на Джиджи в будущем совсем другие виды, продолжение знакомства с Сашей не вязалось с его планами. Мысленно он уже отчетливо представлял себе дом, который они с Джиджи купят и обставят по своему вкусу; интимную жизнь и количество детей, которых Джиджи ему родит, но не раньше чем лет через семь-восемь; тщательно продуманный список благотворительных обществ, куда Джиджи будет вносить крупные суммы; приемы для избранных, которые они будут давать, а также те, на которые будут ходить и — что требует еще более взвешенного подхода — на которые ходить не будут.
Конечно, будет и большой загородный дом, вероятно, вблизи Эдгартауна, хотя они будут при всякой возможности ездить в Венецию. Надо проявить гибкость, сказал себе Бен, ведь она ждет от него именно этого. Если окажется, что Джиджи по душе какое-то другое место в Европе — например, вдруг ей вздумается облюбовать замок королевы Анны с полями, садами и конюшнями неподалеку от Лондона, — почему бы нет? Или французский замок на берегу Луары? Или виллу в Тоскане? Или все три разом — да ради бога! Он купит ей все!
Она должна стать его дополнением, как и всякая уважающая себя жена, в том старомодном значении этого слова, которое он вкладывает в него. Бен уже в том возрасте, когда жена становится непременным атрибутом, без которого жизнь носит оттенок какой-то незавершенности.
Бен вдруг стал понимать, что прежде жена была ему попросту не нужна. Он слишком много ездил по стране, приобретая землю и открывая новые и новые торговые, центры, и поэтому не чувствовал потребности в семейной гавани, довольствуясь своим холостяцким жильем в Нью-Йорке, шале в Клостере и старинным палаццо на Большом канале. Но те выходные, которые он провел с Джиджи в компании своих однокашников, заставили его осознать, что и ему пора остепениться.
Он ни за что на свете не женился бы ни на одной из тех бостонских барышень, с которыми рос и учился; они были ему как сестры — энергичные, образованные и начисто лишенные эротичности. Никто из нью-йоркских знакомых женщин также не привлекал его.
Джиджи же самой судьбой была предназначена ему.
Конечно, происхождение у нее неважное. Мать — танцовщица мюзик-холла ирландского происхождения; отец — итальянец, подвизающийся на почве шоу-бизнеса! К счастью, сам он достаточно благородных кровей, этого должно хватить на двоих. Конечно, для чопорного Бостона, для отца, который не одобряет его бизнес, для всех самодовольных Уинтропов его женитьба станет бельмом в глазу, хотя у Джиджи есть один козырь — мачеха Билли Уинтроп Эллиот, и это обстоятельство, возможно, смягчит поток неизбежной критики в ее адрес. Необычность его выбора пуще всяких денег будет подтверждением его небывалых успехов в жизни.
Что до Джиджи, то с ее обаянием, недюжинным умом и привлекательной внешностью она легко их всех очарует. Ее богатое воображение, направленное в русло благотворительности, скоро привлечет к ней внимание дам того узкого круга, который, собственно, и правит Нью-Йорком, и со временем она займет достойное место в этом кругу, ведущее место. Да, Джиджи — лучший для него — нет, не компромисс, он никогда не пошел бы на уступки в вопросе женитьбы, — она идеальный для него… как бы это назвать… идеальный выбор.
И, конечно, он влюблен. Безумно влюблен? Нет, слава богу, он способен не поддаваться эмоциям и не впадать в крайности. Но он сильно влюблен, даже больше, чем он мог себе представить. Глубоко влюблен. Чего еще можно желать от жизни?
Адриатическому морю и венецианским каналам, казалось, нет никакого дела до того, что туристский сезон официально закрылся. В городе, который даже Диккенс, по его признанию, не брал на себя смелость описывать, в игривых лучах солнца серебрилась вода; филигрань тумана еще не подернула малых каналов, таинственной игры розовой палитры Дворца дожей и выстроившихся вдоль Большого канала многочисленных мраморных палаццо.
В прозрачно-голубом воздухе, казалось, растворились все звуки, остались только колокольный звон и плеск воды. Ветви глициний, протянувшиеся от окна к окну, больше не поражали взгляд буйным цветением; кое-где с высоких стен свешивались ветви олеандров, уже лишившихся белых и розовых цветков. Осенняя Венеция поражала той свободой и ощущением простора, какие возникли в городе после отъезда пяти с лишним миллионов туристов, каждый год совершающих сюда свое паломничество.
В день их приезда Венеция выглядела как никогда романтично. Казалось, невозможно даже помыслить о ноябрьском приливе, который грозит затопить мраморные плиты площади Сан-Марко. Из двухсот приглашенных на церемонию журналистов почти никто не ответил отказом. Назавтра сюда ожидались все мало-мальски известные журналисты, пишущие о проблемах переживающего стремительный взлет бизнеса, связанного с торговлей недвижимостью и туризмом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116