— Проклятье, да мне и не надо выступать против Эйзенхауэра, — прокричал он Соренсену. — Все и так знают, что в борьбе за пост президента он обходится без личных выпадов против своих соперников только потому, что эту грязную работу взвалил на себя Никсон. Вот об этом я и скажу.
— Это рискованно.
— Вставь это, — резко бросил Джек. Он относился к Теду Соренсену с некоторой долей раздражения. Соренсен помог Джеку написать книгу “Черты мужества”, и многие считали, что он и есть настоящий автор книги, которая завоевала Пулитцеровскую премию. Чтобы положить конец этим слухам, Джек хранил у себя в столе одну страницу первого варианта книги, которую он переписал своей рукой, — в качестве доказательства своего авторства. Какие чувства он испытывал, когда Мэрилин подсказала ему одну из самых удачных мыслей его выступления, этого я не знаю.
Мы еще немного поболтали. Затем Мэрилин, следуя своему привычному ритму жизни, встала с дивана, потянулась, выставив напоказ почти всю грудь, и направилась в ванную принять душ и переодеться.
Мы с Джеком смотрели на Мэрилин, не в силах скрыть друг от друга свое восхищение, затем опустились на диван, с которого она только что встала. Мы сидели рядом, и я не мог не заметить, что у него очень усталый вид: кожа на лице натянулась, под глазами темные круги, взгляд мутноватый, как у алкоголика, — результат двухдневной напряженной работы почти без сна. Джек был вынослив, никто не мог сравниться с ним в умении бороться на пределе возможностей (даже Бобби, когда пришел его черед), но и его силы были не безграничны. Он находился в том возрасте, когда еще можно не обращать внимание на усталость, но долго работать без отдыха он уже не мог.
— Как там Джеки? — спросил он.
В ответ на мой волнообразный жест он вздохнул.
— Что, настроение не очень хорошее?
— Плохое.
— Я не знал, что так все получится. — Трудно было понять, что он имел в виду: отношения с Мэрилин или борьбу за пост вице-президента. Впрочем, это не имело значения.
— Тебе не мешало бы сходить к ней. Она чувствует себя очень одинокой.
— Что ж, наверно, ты прав. — Он произнес это как-то безразлично.
— Джек, я знаю, это не мое дело, но она из-за чего-то очень сердится, и это серьезно . Я заметил еще тогда, когда был у вас в Хикори-Хилл в последний раз. Сейчас то же самое — холодный, яростный гнев, и он вызван не недавними событиями… Ты считаешь, что я лезу не в свое дело? Или что я несу вздор?
— Ты все говоришь верно, Дэйвид, — мрачно произнес он, вскидывая брови. Ему хорошо было известно, что я прибегаю к подобным выражениям только в том случае, если не вижу другой возможности втолковать ему то, что я хочу сказать.
— Джеки знает о Мэрилин?
Он пожал плечами.
— Да, наверное. Не о том, что она в Чикаго. А вообще. Да, знает.
— В этом все дело?
— Да нет, не в этом. Ты же знаешь, у нас с Джеки… — Он замолчал, подбирая нужное слово, а может, просто сожалел, что позволил втянуть себя в этот разговор, — существует как бы договоренность ?
Я кивнул. Эта “договоренность” между Джеком и Джеки была одной из самых больших тайн Кеннеди, даже я не понимал, что это за договоренность. Уже тогда почти все были озадачены тем, с каким равнодушием и иронией она мирится с постоянными изменами Джека, можно сказать, считает, что это в порядке вещей. Позже, когда Джек уже был президентом и они жили в Белом доме, рассказы об остроумии и выдержке Джеки стали частью легенды о Кеннеди, вернее, о неприглядной стороне жизни Камелота. Двух “готовых на все” молодых белокурых секретарш Джека она презрительно называла “Фидл” и “Фэдл” и “собачонки из Белого дома”. Рассказывали, что, обнаружив как-то под подушкой супружеской постели черные трусики, Джеки вручила их мужу и попросила вернуть этот интимный предмет туалета непосредственному владельцу, потому что трусики не ее размера.
— Значит, дело не в Мэрилин? — спросил я. — Когда за обедом у вас Джеки упомянула ее имя, я подумал…
Джек нетерпеливо махнул рукой.
— Для Джеки неважно, Мэрилин это или другая женщина. Наверное, где-то я переступил запретную черту, вот и все. — Он глубоко вздохнул. — Я надеялся, что здесь, вдали от Хикори-Хилл, у нас с Джеки будет возможность обговорить все и понять друг друга, — сказал он. — Кто ж знал, что мне придется работать на три фронта…
— Значит, это серьезно?
— Довольно серьезно. Надеюсь, рождение ребенка поможет нам уладить хотя бы часть проблем. А, черт, посмотрим. — Он произнес это без особой уверенности, как человек, который принял окончательное решение развестись со своей женой. Но Джек был католиком и политическим деятелем.
— Мне очень жаль, — сказал я. — И все же я считаю, что тебе надо съездить к ней. Жены любят, когда о них беспокоятся.
— Мэрилин сказала мне то же самое.
— Ну, она неглупая женщина.
— Да, — произнес он кисло. — Полагаю, ты не знаешь, как можно уговорить Мэрилин не приходить сегодня в зал заседаний, чтобы услышать мое выступление?
— Не знаю.
— Все же постарайся, чтобы на этот раз она не угодила на первую страницу “Чикаго трибюн”, ладно, Дэйвид?
— Сделаю все, что в моих силах. — Однако я с трудом представлял, как оградить Мэрилин от любопытных взглядов, даже если она и замаскируется под библиотекаршу.
Он поднялся. У него был отрешенный взгляд, как у человека, в жизни которого наступает критический момент. Я не представлял, как бы сам справился с таким напряжением, окажись я в подобной ситуации; а Джек, вероятно, попробует забыть свои проблемы в постели с Мэрилин.
И как бы в подтверждение моих мыслей он направился в спальню, на ходу развязывая галстук. Он казался удивительно спокойным и невозмутимым. Он вошел в спальню, где его ждала Мэрилин, и дверь за ним закрылась.
В зале было шумно. На полу валялись бумажные стаканчики, фантики от кофет, грязные ленты серпантина и конфетти. Мэрилин даже нравилось, что сегодня она не в центре внимания публики. Здесь, в этой нелепой обстановке, она чувствовала себя свободной: ей не нужно было играть роль Мэрилин Монро, беспокоиться о том, что Артур Миллер несчастен, бояться угроз компании “XX век — Фокс”, ежиться от язвительного презрения сэра Мундштука и его увядающей жены, встречаться каждый день с Милтоном и при этом чувствовать себя виноватой, так как они оба понимали, что их сотрудничеству приходит конец…
Рядом сидел Дэйвид. Он был полон решимости не отпускать от себя Мэрилин ни на шаг. Время от времени к нему подходили партийные боссы засвидетельствовать свое почтение. Дэйвид никому не представлял Мэрилин, и ее это устраивало, поскольку она не была уверена, что сможет еще раз сыграть роль Бёрди Уэллз. Громко играла музыка, соревнуясь с голосом оратора, который выступал по какому-то процедурному вопросу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192