— Не вижу, что переменилось. Был или не был совершен смертный грех?
— Но ведь если ты останешься жива…
— Я буду жить для того, чтобы искупить этот грех, — значит, я еще недостаточно искупила его.
— Умоляю тебя!..
— Если я выздоровею, то как только встану на ноги, мы переселимся на «Край света». Да теперь уж и нельзя идти на попятный: должно быть, запродажная уже подписана.
— Но еще можно повидаться с Альсидом… попросить его…
— Нет, — ответила она. — Хочешь ты или не хочешь, а я спасу твою душу: господь того желает, требует от меня.
— Господь!.. Господь!.. — возмутился Альбер. — Какое богу дело до какой-то фермы? Бог послал тебе землю, ты ее обрабатываешь… ты все и взрастил на ней своим трудом…
— Теперь бог землю отдаст Альсиду.
— Жильберта!
— Я от своего решения не отступлюсь… Не хочу я в аду гореть.
Она действительно не отступилась от своего решения и меньше чем через неделю, лишь только встала с постели, уже начала собираться, укладывать вещи.
— Да мы же не можем так вот сразу перебраться, — говорил Альбер. — Дом-то на старой ферме развалился, надо его сперва хоть кое-как починить.
— Сделай все, что можно. Через две недели — будет он готов или нет — я все равно переселюсь в него.
— Разорила ты нас!.. Как мы теперь жить будем?
— Мы достаточно попользовались чужим добром.
Альберу пришлось отправиться на «Край света», захватив на помощь себе работника.
Когда он вошел в старый дом, когда услышал через столько лет застоявшиеся там запахи этого жилища, где ютился старик Женет с семьей, затхлый дух, к которому теперь прибавился запах сырости и плесени, когда он увидел вспученные плитки пола, лохмотья обоев на стенах, его охватило ужасное и какое-то детское отчаяние. Бешеная злоба исчезла, сменилась неодолимым унынием. Вон оно как! Столько боролся, чтобы вылезти из этой норы, и вот судьба вернула его сюда! Стоило ли со всем мириться, даже со страшной смертью дяди Гюстава, а потом не покладая рук работать дни и ночи, всего себя лишать, как делали это и Адель и он? Ведь вот довелось прийти к какому концу! Нет, нехорошо поступила Жильберта, несправедливо поступила, заставив его вернуться сюда. Одно только было справедливо — пользоваться удачей, когда все сделали, чтобы ее добиться, мирились с той жизнью, которую вели, позабыв, что другие-то живут иначе. Нет, теперь он не мог перенести торжества Альсида и даже чувствовал ненависть к самонадеянному мальчишке Гюставу, которого он прежде так любил, который одно время почти что заменял ему сына. Он негодовал на то, что Альсид и его семья взяли верх, он не понимал, что их победа была прежде всего победой земли, победой нового духа над рутиной и что бог, если уж он существует и все видит с высоты небес, не только подверг его наказанию, покарал его, но все поставил на свое место — как оно и должно было теперь быть. Работая изо всех сил, чтобы можно было жить в обветшалом доме, Альбер не мог обрести душевный покой и, наоборот, думал, что никогда к нему покой не вернется.
Но что поделаешь. Колесо судьбы повернулось, лишний раз восторжествовали и оказались правы великие законы, а если это колесо мимоходом раздавило Альбера, то так уж было ему на роду написано, так было справедливо: к тому, что вдруг придумала Жильберта в безумии своем, присоединилась мудрость, превосходящая мудрость человеческую.
Альбер работал две недели, заделывал дыры в крыше, разводил жаркий огонь в очаге, чтобы немного подсушить бугристые от селитры стены. Наконец в субботу погрузил на телегу ту мебель, какую Жильберта хотела взять с собой, перевез все вещи за две ездки, потом забрал то, что выделили ему из инвентаря — все необходимое для обработки оставшихся у него двадцати гектаров, и в тот же день к вечеру они с Жильбертой уже сидели в одиночестве перед дымящим очагом.
Да, они сидели в одиночестве, так как ни Леона, ни батраки не последовали за ними. Теперь хозяева фермы «Край света» должны были постараться жить сами по себе, жить не очень уж плохо. Нужно было самим готовить себе еду и самим выращивать овощи для супа. Самим вспахать, самим засеять землю, самим собрать урожай и заработать достаточно, чтобы не умереть с голоду. Жильберта окрепла и принялась за необходимые работы. Она оставила себе две коровы и теперь сама их доила, ухаживала за лошадью, кормила кур и двух свиней. Альбером же не то чтобы овладело отчаяние, но он вдруг почувствовал, что у него больше нет сил. Работал он все так же усердно, но без прежнего жара, и с каждым днем его все больше одолевала усталость. И как раз ко времени полевых работ — после суровых зимних холодов, от которых его и Жильберту едва защищали ветхие стены «Края света», на него напала лихорадка, пришлось ему лечь в постель, и он уже думал, что пришел его черед умереть.
Провалялся он несколько недель, и все это время его грызла тревога: когда он поднимется, будет уж слишком поздно, особенно если погода окажется плохой. Ничего вовремя не поспеет, а как же им тогда с Жильбертой прожить целый год?
Лихорадка наконец прошла. Альбер был еще очень слаб, когда силой воли заставил себя подняться с постели. Жильберта работала на огороде — теперь она заботилась о доме и больше уж не ходила в церковь, считая, что выполнила свой долг; теперь она вспомнила о других своих обязанностях, хотя бы в отношении мужа, вместе с которым добровольно претерпевала кару небесную.
Был прекрасный день, уже предвещавший близость весны. Давно прошло рождество и новый год, природа готовилась к своему обновлению. Однако тоска щемила сердце Альбера: ведь сколько времени он потерял, где взять силы, чтобы наверстать упущенное? Да и что у него есть? Лошадь, однолемешный плуг, а надо вспахать двадцать гектаров. Где же тут ему управиться?
Он дотащился до Двенадцати сетье — того самого участка, который ему с таким трудом удалось увеличить в сторону равнины за счет соседской земли. И вот добравшись до этого поля, он поглядел вокруг и глазам своим не поверил.
Куда ни глянь, равнина, гладкая равнина, чистое ровное поле, как будто принадлежащее одному хозяину — вспаханное, перепаханное, словно грядки огородника.
Он протер глаза, уж не снится ли это ему? Все как в волшебной сказке. Ну да, это его равнина, его земля, уже готовая к посеву, готовая встретить весну, спешившую прийти, его поле, быть может, уже засеянное пшеницей! А вон далеко-далеко, но все же очень близко, близко от себя он увидел Гюстава, восседавшего на тракторе.
И тут Альбер понял, что он не такой уж обездоленный, как ему думалось, и слезы навернулись ему на глаза — слезы радости…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76