Теперь они уже не скрывались от своих. Связь Мишеля с Адель стала признанной. Доказательством было согласие, которое Мишель выразил сейчас совершенно открыто, громко, без всяких церемоний; если он так сказал, значит, хотел сообщить Альберу, что Адель виделась с ним, все рассказала ему и он, конечно, уже принял решение.
Понадобилось целых три месяца, чтобы наладить дело. Во-первых, надо было выяснить, сколько же денег имеется в наличии, сколько можно предложить за землю. Затем надо было поговорить о своем плане с Адель, добиться от нее признания, что она встречается с Мишелем тайком от всех, убедить ее, чтобы она поговорила с ним. Вчера она это сделала, и вот Мишель дал Альберу понять, что им надо поговорить. Словом, все шло хорошо, и летняя жара была хорошей, нужной жарой — все поспевало, все созревало, все было к лучшему: начиналась пора жатвы.
И брат с сестрой, опустив головы, вновь принялись за работу. Нива подавалась большими кусками. Слышно было, как шуршат стебли пшеницы, когда срезает их коса, а от этого шороха у косца где-то в глубине души такое приятное чувство. Колосья грузно падают все вместе, ударяются о землю. Соломка срезана низко, жнитво стоит густое и жесткое, пружинит под подошвой жнеца. Крякнув, Альбер делал широкий взмах рукой, и сразу в плотных рядах пшеницы обнажался голый полукруг.
Мишель кончил первым — у него жатка. Сделав последний гон, он, проезжая мимо Альбера, поднявшего голову, крикнул:
— Приходи в «Белый бугор» когда хочешь. Поговорим.
— Ладно, приду, — ответил Альбер.
И он опять стал косить, дошел до края поля. Когда все кончил, напился воды и, утолив жажду, вскинул косу на плечо.
— Идем, Адель, — приказал он.
Оба они устали, но не чувствовали себя разбитыми. Адель была вынослива и, не сдаваясь, справлялась с любыми крестьянскими работами; Альбер же за несколько месяцев совсем оправился и опять приноровился к ним. Кстати сказать, солдатская жизнь под открытым небом пошла ему на пользу: он окреп, раздался в плечах и в груди. Сложив снопы в крестцы, Женеты отправились домой; завтра хлеб свезут с поля, нечего было бояться, что пойдет дождь, — стоило только посмотреть на закат. Вон как заходит солнце!
— Я схожу нынче вечером, — заговорил наконец Альбер.
Оба знали, куда он пойдет. Альбер добавил:
— Вот только приберу косы и пойду. Успею еще.
— А ужинать?
— Потом.
Он был голоден, сестра это знала, но с едой можно и подождать, — то, о чем сказал Мишель, было важнее всего.
— Вот видишь, хорошо, что ты с ним поговорила.
— Да, — согласилась Адель, кивая головой.
Ей было очень хорошо. Она чувствовала, как от нее, вокруг нее, поднимается, словно пар, запах пота, славного трудового пота, похожего на испарину, покрывающую тело в минуты любовных ласк.
— Ты ему сказала, зачем я хотел повидать его? — спросил Альбер.
— Я ему сказала, что ты хочешь повидать его. Вот и хватит, он понял зачем. В прошлый раз, когда ты приходил к ним, такая же самая причина была.
— Ты спрашивала насчет двух гектаров?
— О них особо не объясняла. Когда заговорила про это, он усмехнулся и сказал: «Видно, твой брат хочет у меня кой-чего попросить». Я говорю: «Да, верно», — и он добавил: «Когда увижу его, велю ему прийти». Думается, так ладно вышло.
Вышло ладно. Насчет этого они оба были согласны. Однако надо ковать железо, пока горячо, и то уж долго тянули. Они дошли до фермы. Альбер заглянул в большую комнату.
— Дай, мать, сидру, пить хочется. И я пойду.
— Куда ты? Суп готов.
— Адель тебе расскажет.
Он вышел. Под навесом отряхнулся и расчесал пальцами волосы, стоя перед осколком зеркала, который уже давно кто-то приладил с помощью трех гвоздей к столбу, подпиравшему крышу; когда-то перед этим зеркалом брился старик отец, пользуясь большой «опасной» бритвой, которая громко скребла и волоски бороды и кожу, несмотря на мыло, защищавшее их. Альбер взял куртку, но так как в этот час было еще тепло, не надел ее, а, сложив аккуратно, перекинул через руку. На мгновение стало досадно, что у него нет велосипеда, когда у Альсида есть велосипед. Э, не беда! Пешком за двадцать минут дойдешь, а Мишель никуда не денется.
Когда он вошел во двор фермы Обуанов, там все было спокойно. Жатка, на которой он видел Мишеля, стояла в сарае, задрав кверху оглоблю, а лошадь уже отвели в конюшню. Слышно было, как коровы и лошади тихо постукивают копытами в стойлах, хрустят сеном у кормушек. Подошла собака, обнюхала Альбера, опустив хвост, но не залаяла, как будто знала его. Уже завечерело, и стало очень тихо — ни малейшего дуновения ветерка.
Альбер отворил дверь, вошел в большую комнату. В глубине ее работники кончали ужинать при последних отсветах дня. Они вставали из-за стола, вытирали рот; Альбер безотчетно поискал взглядом Альсида, но не увидел его.
— Садись, Альбер, — сказал Мишель, подходя к нему.
Он усадил гостя на край одной из скамеек, принес бутылку вина и два стакана, налил Альберу и себе.
Поклонившись и пожелав покойной ночи, работники вышли друг за другом, оставив хозяина и Альбера одних. Мишель чокнулся с гостем, в тишине ясно было слышно, как звякнули стаканы в знак дружеской приязни двух этих людей.
— Приятно видеть, что ты вернулся. И притом навсегда, — сказал Мишель.
— Пора уж было кончать, — ответил Альбер.
— Да, долго это тянулось, — произнес Мишель со вздохом.
Альбер поднял голову. Если уж для кого это долго тянулось, подумал он, то уж, конечно, для него, а не для Мишеля.
— Да, — ответил он наконец, — прямо уж и не знали мы, когда же конец этому будет.
Разговор шел так, как полагается в Босе. И Альбер и Мишель знали, о чем им надо поговорить, но ни тот ни другой не хотели начать. Отец твердил Альберу: «Никогда первым нельзя выскакивать». Босеронцы глубоко верили этой аксиоме, и случалось, что два собеседника при встрече разговаривали часами и встречались несколько раз, пока наконец один из них решался затронуть единственно интересующую их тему.
— Пшеница у тебя хороша, — сказал Мишель.
— И у тебя тоже.
— У меня, пожалуй, колос послабее.
— Ну что ты! Да и с чего бы это? Ведь и у тебя и у меня один и тот же сорт высеян — «вильморен».
— Да, Адель мне говорила, что хочет ее посеять.
— Спасибо тебе за совет.
— Ну, теперь уж она все сама знает.
— А мне еще надо научиться. Она мне расскажет.
— Ты и без советов обойдешься.
— Я уж буду стараться, как смогу.
— И все у тебя хорошо получится.
— Адель славная баба, — сказал Альбер.
— Верно. Очень славная.
— Спасибо тебе, что ты помогал ей.
— Пустяки! Чего там.
— Вы за войну сдружились.
— Она ведь одинокая была.
— И ты тоже, — сказал Альбер, и губы у него чуть дрогнули.
— И я тоже, — не моргнув глазом, подтвердил Мишель. — Хотели как лучше. Все и устроилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76