ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

ведь эта полоска, лежащая у края поля, которое называют Двенадцать сетье, Обуану совсем не нужна, и он наверняка ее уступит, — понятно, за хорошую цену. А как это поможет Женетам, насколько легче станет убирать хлеб и вывозить его с поля, — да еще и то надо учесть, что ферма «Край света» впервые округлит свои владения! Для этакой цели ее хозяева и собирали теперь в закрома зерно, намереваясь продать его, когда придет время, — зерно было для них капиталом, драгоценным благом, которое можно было израсходовать только на приобретение земли. А если бы Гюстав Тубон был жив да привел на ферму Сову, она, чего доброго, раздробила бы участок, и никогда Женетам не удалось бы сделать подобные сбережения. Да, это зерно, являвшееся залогом будущего и плодом прошлого — того времени, когда произошла смерть старика Гюстава и женитьба Фернана на Адель, ни в коем случае не могло быть, несмотря на его происхождение, жатвой дьявола. Да, впрочем, обитателям «Края света» эта мысль и на ум не приходила. Последующие годы, хоть люди испугались вдруг за свою судьбу, когда пошли разговоры об угрозе войны, казалось, должны были доказать, что не надо поддаваться суевериям, ибо пословицы не всегда говорят правду. Но прошло время, достаточное время для того, чтобы свершились большие перемены в мире, и оказалось, что пословицы бывают правы.

Часть вторая
Весеннее тепло
Глава I
Первое весеннее тепло согрело все: перелески в Фукетте и в Блеро, куда под вечер слетаются голуби попить воды в озерках, и луг, спускающийся к оврагу, блещущий каплями росы; весенний теплый ветер уже развеял дымку тумана над Жюмелевым полем и полем Двенадцать сетье, и вскоре в прозрачной дали станет виден собор.
Альбер как раз был в поле, лучшем из всех угодий «Края света». Он был там один. Сидя на седле конной бороны, в которую была запряжена Зели, смирная, спокойная и выносливая лошадка, он озирал свою землю.
Шел только еще третий месяц тысяча девятьсот четырнадцатого года, Альберу в ту пору уже исполнилось девятнадцать лет, — а отцу шестьдесят девять, — почтенный возраст. Между сыном и стариком, давшим ему жизнь, было пятьдесят лет разницы. Альбер чувствовал в себе все силы юности. Так боялись за него в детстве, когда считали его чахоточным, а он вдруг расцвел, возмужал, развился, потому что земля нуждалась в нем, но у него не было к отцу чувства отчужденности, сознания, что время разлучает поколения настолько, что они не понимают друг друга. Десятипудовые башмаки, в которых Альбер шагал по вспаханной земле, не казались его ногам тяжелыми, четырнадцать часов утомительного труда не изнуряли и вовсе не пугали его, но ведь и старик Женет не отлынивал от работы и еще вчера справлялся с нею так же хорошо, как и раньше. Нет, отец и сын были подобны друг другу, объединены привязанностью к земле, узы, соединявшие их с нею, были одинаковы и так крепки, что никакая сила не могла бы их разорвать, — оба они это чувствовали.
Нахлобучив фуражку на лоб, Альбер озирал свою землю — «землю Женетов», как говорили в округе. Он не устремлял взгляд к затуманенному горизонту, где еще не виден был город, отмеченный острым шпилем собора, уже выступавшим из сизой дымки, — нет, он смотрел, как уходят под колеса бороны вспаханные борозды почвы, очертания и цвет которых всегда были у него перед глазами и неизгладимо запечатлелись в памяти. Он понимал, он знал все ее нужды, угадывал, томит ли ее, как живого человека, жажда или голод; озирая ее, он не говорил себе, что хорошо «изучил» ее за девятнадцать лет своей жизни, он только твердил, что хорошо ее знает, так хорошо, как не будет знать никого и ничего на свете. Он не старался определить (это было бесполезно), откуда у него эти познания: от отца, из опыта или он так и родился с ними.
Боронуя, он по-настоящему чувствовал, что должна испытывать земля на поле в двенадцать сетье. Он знал, что боронование разбивает затвердевшие комья в бороздах пашни, и это лучший способ задержать в почве влагу, заделать удобрение, разрыхлить землю, выровнить после вспашки, вырвать и сгрести сорняки; боронуя по всходам, вырываешь некоторые ростки, зато остальным придаешь силу, и пословица правильно говорит: «Борону веди, назад не гляди». А пахота? Альбер так ясно представлял себе, как он пашет, как острый лемех плуга врезается в землю — не для того чтобы ее раскромсать, а чтобы увеличить ее плодородие, чтобы легче было пробиться всходам пшеницы, которую тут посеешь, чтобы проникали в землю и воздух, и солнечное тепло, и дождевая вода, чтобы залег в борозды разбросанный по полю навоз, а лемех подсек бы корневища зловредных сорняков.
На Жюмелевом поле, так же как и на поле Двенадцать сетье, сразу же после уборки урожая лущили жнивье — это уже первое правило, а потом в сухую погоду, потому что «лучше с ума сойти, чем в мокреть плугом скрести», вспахали землю под зябь. За долгую зиму ее морозом хватило, а старик отец не зря говорит, что только от стужи пашня вызревает. Но ведь зяблевую вспашку надо освежить по весне, — так он все и выправит завтра на Арверовом поле: боронованием зачастую заменяют мелкую вспашку, потому что с ним быстрее и легче управиться, оно заделывает удобрения, которые разбрасывают заранее, и разрыхляет поверхностный слой, а потом надо сделать укатку, чтобы раскрошить комки и выровнить пашню.
Вперед. Обратно. Опять вперед. Терпение тут нужно. Вечное терпение. «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Работай, работай, а работе этой и конца не видно, работай прилежно, — пройдешь ряд, вернись, проверь, как вышло, — вот так же, кстати сказать, как другие ткут ковер или пишут книгу; впрочем, такое сравнение Альберу не могло прийти в голову. Да, ведь любое дело, за какое возьмешься, нельзя делать без старания; недостаточно, чтобы ты делал его хорошо, надо, чтобы выходило еще лучше, а затем — чтоб получалось превосходно, и это ведь дольше и труднее. Альбер обладал и терпением и усердием, но они были возможны для него только благодаря его привязанности, его любви (он, пожалуй, рассмеялся бы, если б ему сказали такое слово), да, его любви к земле.
Вдоль края пашни шла тропинка, служившая межой между Женетовым полем и полем Обуана. Доходя до этой грани, Альбер поворачивал упряжку, а тропинка существовала только потому, что две соседние полосы земли принадлежали не одному хозяину. Зачем Обуану, когда у него столько земли, цепляться за эту полоску? Он, конечно, продаст ее, если попросить хорошенько, раз он нисколько или очень мало в ней нуждается, а для Женетов она бы очень много значила. Только ведь надо купить ее. А для покупки нужны деньги. Ничего, деньги найдутся. Наверняка найдутся. Да, в сущности, деньги даже есть. Зерно-то лежит в закромах. Год, как видно, будет урожайный, так что пшеницу можно и продать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76