Начиная с пяти лет и до тринадцати, когда у нее начались месячные.
– Как я могла заблокировать такой кусок жизни?
– Это было нетрудно. Ты сотворила свое второе «я» – маленькую девочку с воспоминаниями и впечатлениями, не имевшими к тебе никакого отношения. При приближении отца ты моментально превращалась в эту маленькую девочку.
– Она пыталась ко мне прорваться? Через сны?
– Да.
Ли провела ладонями по лицу.
– Чудовище не было только моим отцом, правда? Наполовину это было мое второе «я». Ревнивая соперница матери. Преждевременно развившаяся маленькая женщина, которая хотела, чтобы папа целиком принадлежал ей одной. – Ли перевела дыхание. – Неудивительно, что мама никогда меня особенно не любила. Может быть, даже ненавидела.
– Ты не отвечаешь за проблемы в отношениях родителей, – безапелляционно заявила Гарриэт. – Какую бы сделку они ни заключили между собой, они были взрослыми людьми. А ты – ребенком. Уцелевшим только благодаря способности забывать.
Не совсем… Тени прошлого, незримо сопровождавшие Ли всю жизнь, исчезли, когда она подобралась достаточно близко, чтобы разглядеть их очертания.
На протяжении восьми недель говорила почти одна только Ли. Но теперь Гарриэт почувствовала: настал момент протянуть ей руку помощи.
– Тебе необходимо четко уяснить, что пока ты училась в школе, дружила, набиралась опыта, твой двойник оставался ребенком, не способным справиться с архисложными эмоциями, труднейшими моральными проблемами.
– Поэтому я и боялась полюбить?
– Возможно. Любовь – непростая штука. Даже для рассудительного взрослого. – Гарриэт усмехнулась. – Представляешь, бывает, за завтраком я смотрю на мужа – человека, которого люблю уже почти тридцать лет, – и спрашиваю себя: кто этот незнакомец? Что он делает у меня на кухне? – Ли поняла, что от нее ждут улыбки, и улыбнулась. Тогда Гарриэт добавила: – Есть еще одно, над чем тебе следует поразмыслить.
– Боюсь, что на это меня уже не хватит.
– Ты – сильная женщина, Ли Бэрон. Об этом свидетельствуют твои достижения. Отсюда – мой следующий вывод. Ты выросла в ненормальной семье и подсознательно считаешь семью опасным, коварным местом – зато внешний мир тебе не знаком и поэтому внушает надежду.
– Выходит, я обязана своими успехами тому факту, что была обесчещена отцом?
– Ну, это несколько упрощенно… Да, не исключено, что доставив тебе душевную боль и породив целый комплекс проблем, отец воспитал в тебе готовность к риску.
Ли обдумала ее слова.
– Я все-таки не могу понять, как он мог…
– Возможно, тебе и не нужно понимать. Главное, что от тебя требуется, это простить отца – только тогда ты сумеешь простить себя.
Что-то витало в воздухе. Солнце висело довольно низко, хотя до его захода оставалось не менее часа. Холодный ветер с Тихого океана доносил привкус соли; весь день собирался шторм. Море сердито урчало; белые гребешки вздымались все выше; над головой проносились тучи.
Погода гармонировала с сумбуром в голове и сердце Ли. Она шла вдоль берега по утрамбованному песку; мысли с бешеной скоростью сменяли одна другую; воспоминания сталкивались с обрывками снов; над надеждами довлел страх.
Ли всегда думала о себе как о победительнице. Если бы ее спросили, она бы ответила, что считает своими главными достоинствами гибкость психики и упорство в достижении цели – перед лицом якобы непреодолимых препятствий. Решение любой ценой спасти компанию «Бэрон» явилось ярким примером ее стойкости. К сожалению, с личной жизнью получилось иначе.
В своих отношениях с Мэтью она с самого начала повела себя как трусиха: бежала от собственных чувств и даже после близости боялась открыто принять все то, что несли с собой эти отношения. Вместо того чтобы разыскать и бросить ему в лицо упрек в несуществующей женитьбе, сбежала в Абу-Даби как какая-нибудь капризная героиня романа девятнадцатого столетия. А когда недоразумение объяснилось и они стали мужем и женой, продолжала быть себе на уме и что-то утаивать.
Мэтью правильно укорял ее в том, что она мечется по земному шару ради решения ничтожных проблем, которые вполне мог уладить любой чиновник. Неприглядная правда заключалась в том, что таким образом она не давала их браку – и Мэтью – занять главенствующее место в ее жизни. Стояла точно статуя, когда он с горькой обидой в сердце покидал клинику на другой день после инсульта у Джошуа. Палец о палец не ударила, чтобы воспротивиться разводу или его женитьбе на Мариссе – хотя мысль о том, что он занимается любовью с ее сестрой, была словно нож в сердце.
Благодаря сеансам Гарриэт Сингер к Ли пришло понимание того, что ее почти маниакальное стремление к совершенству берет начало в наивной вере ребенка, будто он несет ответственность за то, что выходит за пределы его возможностей. Наконец-то она поняла, что была не преступницей, а жертвой. Ей нечего стыдиться.
И, что много важнее, она осознала, что была заложницей своей оборонительной позиции; раковина, спасавшая от обид, оказалась клеткой.
Из которой она страстно желала выбраться.
Человек лежал в тени деревьев и наблюдал за домом. Выжидал. На нем была черная непромокаемая куртка с капюшоном; лицо закрыто маской, как перед боем в джунглях. В непромокаемой сумке лежали мотки двужильной проволоки, четыре маленьких взрывных капсюля, радиоуправляющее устройство и такое количество взрывчатого вещества, которого хватило бы разнести Колизей. На город опускался туман, кутая дома в толстое серое одеяло, заволакивая тонкий серпик луны, заглушая ночные звуки. Во тьме стрекотали кузнечики; лаяла собака. Проходили часы; туман густел; ночь становилась все непрогляднее и глуше. А человек все ждал.
Старший сержант Джон Хилл входил в группу «Дельта-Форс», набранную еще во Вьетнаме. Однажды, когда их часть стояла в Нга-Транге, их посетил вербовщик. Требовались отличные бойцы; им была гарантирована медаль, или кругленькая сумма, или и то и другое вместе. Эти солдаты должны были не иметь семьи, уметь действовать поодиночке и быть немного параноиками.
Хотя Джон Хилл отвечал всем вышеперечисленным требованиям, ему пришлось выдержать солидный конкурс. Но он был зачислен в «Дельту-Форс» за слабость к взрывному делу и шумовым эффектам.
Он заранее вывел из строя хитроумную систему защиты и теперь, пробираясь к дому под покровом ночи, удовлетворенно улыбался. Приятно снова заняться любимым делом!
Глава 41
Мэтью проснулся от резкого телефонного звонка и, нащупав во тьме трубку, хрипло пробормотал:
– Да?
На другом конце провода молчали.
– Алло? – раздраженно буркнул он. – Кто это? После небольшой паузы трубка ожила:
– Привет, Мэтью. Это Ли.
Можно было и не называть себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
– Как я могла заблокировать такой кусок жизни?
– Это было нетрудно. Ты сотворила свое второе «я» – маленькую девочку с воспоминаниями и впечатлениями, не имевшими к тебе никакого отношения. При приближении отца ты моментально превращалась в эту маленькую девочку.
– Она пыталась ко мне прорваться? Через сны?
– Да.
Ли провела ладонями по лицу.
– Чудовище не было только моим отцом, правда? Наполовину это было мое второе «я». Ревнивая соперница матери. Преждевременно развившаяся маленькая женщина, которая хотела, чтобы папа целиком принадлежал ей одной. – Ли перевела дыхание. – Неудивительно, что мама никогда меня особенно не любила. Может быть, даже ненавидела.
– Ты не отвечаешь за проблемы в отношениях родителей, – безапелляционно заявила Гарриэт. – Какую бы сделку они ни заключили между собой, они были взрослыми людьми. А ты – ребенком. Уцелевшим только благодаря способности забывать.
Не совсем… Тени прошлого, незримо сопровождавшие Ли всю жизнь, исчезли, когда она подобралась достаточно близко, чтобы разглядеть их очертания.
На протяжении восьми недель говорила почти одна только Ли. Но теперь Гарриэт почувствовала: настал момент протянуть ей руку помощи.
– Тебе необходимо четко уяснить, что пока ты училась в школе, дружила, набиралась опыта, твой двойник оставался ребенком, не способным справиться с архисложными эмоциями, труднейшими моральными проблемами.
– Поэтому я и боялась полюбить?
– Возможно. Любовь – непростая штука. Даже для рассудительного взрослого. – Гарриэт усмехнулась. – Представляешь, бывает, за завтраком я смотрю на мужа – человека, которого люблю уже почти тридцать лет, – и спрашиваю себя: кто этот незнакомец? Что он делает у меня на кухне? – Ли поняла, что от нее ждут улыбки, и улыбнулась. Тогда Гарриэт добавила: – Есть еще одно, над чем тебе следует поразмыслить.
– Боюсь, что на это меня уже не хватит.
– Ты – сильная женщина, Ли Бэрон. Об этом свидетельствуют твои достижения. Отсюда – мой следующий вывод. Ты выросла в ненормальной семье и подсознательно считаешь семью опасным, коварным местом – зато внешний мир тебе не знаком и поэтому внушает надежду.
– Выходит, я обязана своими успехами тому факту, что была обесчещена отцом?
– Ну, это несколько упрощенно… Да, не исключено, что доставив тебе душевную боль и породив целый комплекс проблем, отец воспитал в тебе готовность к риску.
Ли обдумала ее слова.
– Я все-таки не могу понять, как он мог…
– Возможно, тебе и не нужно понимать. Главное, что от тебя требуется, это простить отца – только тогда ты сумеешь простить себя.
Что-то витало в воздухе. Солнце висело довольно низко, хотя до его захода оставалось не менее часа. Холодный ветер с Тихого океана доносил привкус соли; весь день собирался шторм. Море сердито урчало; белые гребешки вздымались все выше; над головой проносились тучи.
Погода гармонировала с сумбуром в голове и сердце Ли. Она шла вдоль берега по утрамбованному песку; мысли с бешеной скоростью сменяли одна другую; воспоминания сталкивались с обрывками снов; над надеждами довлел страх.
Ли всегда думала о себе как о победительнице. Если бы ее спросили, она бы ответила, что считает своими главными достоинствами гибкость психики и упорство в достижении цели – перед лицом якобы непреодолимых препятствий. Решение любой ценой спасти компанию «Бэрон» явилось ярким примером ее стойкости. К сожалению, с личной жизнью получилось иначе.
В своих отношениях с Мэтью она с самого начала повела себя как трусиха: бежала от собственных чувств и даже после близости боялась открыто принять все то, что несли с собой эти отношения. Вместо того чтобы разыскать и бросить ему в лицо упрек в несуществующей женитьбе, сбежала в Абу-Даби как какая-нибудь капризная героиня романа девятнадцатого столетия. А когда недоразумение объяснилось и они стали мужем и женой, продолжала быть себе на уме и что-то утаивать.
Мэтью правильно укорял ее в том, что она мечется по земному шару ради решения ничтожных проблем, которые вполне мог уладить любой чиновник. Неприглядная правда заключалась в том, что таким образом она не давала их браку – и Мэтью – занять главенствующее место в ее жизни. Стояла точно статуя, когда он с горькой обидой в сердце покидал клинику на другой день после инсульта у Джошуа. Палец о палец не ударила, чтобы воспротивиться разводу или его женитьбе на Мариссе – хотя мысль о том, что он занимается любовью с ее сестрой, была словно нож в сердце.
Благодаря сеансам Гарриэт Сингер к Ли пришло понимание того, что ее почти маниакальное стремление к совершенству берет начало в наивной вере ребенка, будто он несет ответственность за то, что выходит за пределы его возможностей. Наконец-то она поняла, что была не преступницей, а жертвой. Ей нечего стыдиться.
И, что много важнее, она осознала, что была заложницей своей оборонительной позиции; раковина, спасавшая от обид, оказалась клеткой.
Из которой она страстно желала выбраться.
Человек лежал в тени деревьев и наблюдал за домом. Выжидал. На нем была черная непромокаемая куртка с капюшоном; лицо закрыто маской, как перед боем в джунглях. В непромокаемой сумке лежали мотки двужильной проволоки, четыре маленьких взрывных капсюля, радиоуправляющее устройство и такое количество взрывчатого вещества, которого хватило бы разнести Колизей. На город опускался туман, кутая дома в толстое серое одеяло, заволакивая тонкий серпик луны, заглушая ночные звуки. Во тьме стрекотали кузнечики; лаяла собака. Проходили часы; туман густел; ночь становилась все непрогляднее и глуше. А человек все ждал.
Старший сержант Джон Хилл входил в группу «Дельта-Форс», набранную еще во Вьетнаме. Однажды, когда их часть стояла в Нга-Транге, их посетил вербовщик. Требовались отличные бойцы; им была гарантирована медаль, или кругленькая сумма, или и то и другое вместе. Эти солдаты должны были не иметь семьи, уметь действовать поодиночке и быть немного параноиками.
Хотя Джон Хилл отвечал всем вышеперечисленным требованиям, ему пришлось выдержать солидный конкурс. Но он был зачислен в «Дельту-Форс» за слабость к взрывному делу и шумовым эффектам.
Он заранее вывел из строя хитроумную систему защиты и теперь, пробираясь к дому под покровом ночи, удовлетворенно улыбался. Приятно снова заняться любимым делом!
Глава 41
Мэтью проснулся от резкого телефонного звонка и, нащупав во тьме трубку, хрипло пробормотал:
– Да?
На другом конце провода молчали.
– Алло? – раздраженно буркнул он. – Кто это? После небольшой паузы трубка ожила:
– Привет, Мэтью. Это Ли.
Можно было и не называть себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104