в нем было четыре полноценные комнаты – причем все, за исключением кухни, имели дощатые, а не каменные полы, – а также просторный чердак, где можно было бы поставить четыре кровати – вернее, детские кроватки…
По вечерам он зажигал на кухне огонь, и Аннабелла давала ему уроки грамоты. Вечером хозяева не требовали сытного ужина; это правило нарушалось только в ярмарочные дни. Обязательным был завтрак в половине восьмого утра, перекус на скорую руку в одиннадцать часов и обед в половине третьего, причем последняя трапеза всегда была так обильна, что отбивала желание снова браться за работу. По вечерам все ограничивались миской бульона, всегда подогревавшегося на очаге в котелке, откуда каждый черпаком наливал себе сам, и холодным мясом, сыром и свежеиспеченным хлебом, стоявшими на полке.
Рабочий день Мануэля заканчивался к шести часам вечера, в дополнение к этому он через день до десяти вечера должен был быть готов к экстренному выходу. Отработав, он умывался и переодевал рубаху, грязную сунув в таз с водой, чтобы позже самостоятельно простирнуть. Затем он направлялся в большую кухню, где наслаждался теплом семейного уюта. Однако уже во второй раз он понял, что просто курить трубку – значит попусту тратить время, и удивил хозяев, спросив:
– Хозяйка, можно Аннабелла будет вечерами тратить по часу на мое учение?
Все прервали свои занятия. Смех и болтовня стихли. Внимание оказалось приковано к нему и к Аннабелле, которая как раз шила себе новое рабочее платье, поскольку миссис Фэрбейрн заявила, что то тряпье, что на ней, постеснялось бы напялить даже пугало.
– Учение? – От удивления Фэрбейрн разинул рот.
– Я учу буквы, сэр, – поспешно объяснил Мануэль.
– Но ты сумел расписаться в контракте.
– Это только начало, сэр.
– Никогда бы не подумала! – удивленно воскликнула Агнес, глядя на Мануэля. Мать, продолжая орудовать иглой, призвала ее к порядку:
– Вам всем следовало бы проявлять такое же усердие. В гостиной валяется штук двадцать книжек, но к ним за много лет никто из вас не притронулся. Какие книжки ты читаешь, девочка?
Аннабелла неуверенно ответила:
– Мы… Книг у меня нет, только одна старая газета, а также сланцевая дощечка и карандаш.
– Если тебе пригодятся наши книжки, можешь их взять.
Взгляд хозяйки был по-прежнему прикован к игле. Аннабелла, вскочив, проговорила:
– Спасибо, хозяйка. Очень вам благодарна! Все проводили ее взглядами. Когда она исчезла в гостиной, Сеп пробормотал себе под нос:
– Она действует мне на нервы. Стоит ей открыть рот, как я начинаю ерзать. – Покосившись на Мануэля, он добавил: – Не хочу сказать ничего дурного, просто…
Мануэль улыбнулся и ободряюще молвил:
– Я понимаю. Иногда и я начинаю ерзать.
– Правда?
– Святая правда.
Они обменялись улыбками.
– Вообразить же такое: воспитываться в монастыре, чтобы потом…
– Займись делом, Агнес, а то в феврале побредешь через болото в чем мать родила.
Мужчины встретили это замечание хозяйки смехом. Агнес обиженно молвила:
– Нет, ты вообрази, мама!
Три брата со смехом передразнили ее:
– Вообрази!
Мануэль понял, что попал в семью, где принято непривычно свободное поведение, и еще раз поблагодарил милостивую судьбу.
Аннабелла вернулась с двумя книжками. Миссис Фэрбейрн, все так же не поднимая головы, осведомилась:
– Что ты выбрала, девочка?
– «Путешествие Гулливера» Свифта и сказки братьев Гримм.
Фэрбейрн, услышав это, вскричал:
– Братья Гримм? Отец купил мне эту книжицу как-то на Рождество и вручил так торжественно, словно это золотой самородок, хотя отдал за нее всего пенни-другой. Книга-то детская, но, доложу я вам, и вселила она в меня страху! Я выл ночи напролет, пока мать не пригрозила, что бросит книгу в огонь. А вот эти, – он обвел рукой свое семейство, – наверняка в нее не заглядывали. – Обращаясь к Аннабелле, он добавил: – Придется тебе побаловать нас на Рождество сказочкой. Когда лежит снежок, трещит огонь, а ты сыт до отвала, в самый раз послушать историю, как на старой картинке. Да, на Рождество мы так и поступим.
Аннабелла согласно кивнула хозяину и вышла с Мануэлем из комнаты.
Впервые увидев дом Мануэля, она обрадовалась не меньше, чем он.
– Вот бы такой же был у нас там, у Скилленов! Он не мог не согласиться.
Они спалили целую свечу, пока он усердно выводил на доске: rat, bat, cat, mat, sat, fat; потом она заставила его прочесть написанное, и ему показалось, что он до сих пор был немым: слово «cat» следовало произносить, как бы по-кошачьи клацая зубами, а не врастяжку, как он привык. Она также объяснила ему разницу между словами «учить» и «обучаться»:
– Я вас учу, а вы обучаетесь. – Он уставился на нее во все глаза. – Повторите: «Вы учите, я обучаюсь».
Он повторил за ней, как попугай, хотя у него в голове фраза выглядела иначе: «Это я учу, а вы обучаетесь вещам, которые известны мне и без которых вам не стать взрослой женщиной». Она все больше волновала его в те моменты, когда его внимание оказывалось приковано к ней, как сейчас.
Следующим вечером хозяйские сыновья подняли его на смех:
– Почему бы тебе не заниматься здесь? Здесь светло, в твоем распоряжении целый стол.
Он, тоже смеясь, ответил:
– Я и так краснею, повторяя разную ерунду за моей наставницей. – Он указал на Аннабеллу. – В вашем присутствии я или онемею, или лопну от смеха.
Все развеселились на славу.
Во время обеда Аннабелла стала причиной такого взрыва хохота, какой еще никогда не разносился по этому и без того веселому дому. В обязанности Аннабеллы входило, в частности, переносить овощи с бокового столика, где мисс Фэрбейрн раскладывала их по блюдам. В самое большое блюдо вмещалось фунтов двенадцать картофеля. Когда Аннабелла донесла эту тяжесть до стола, намереваясь поставить ее между хозяином и Вилли, Фэрбейрн, воскликнув: «Вот и мы!» – шаловливо произвел пальцами некое действо с той частью тела новой служанки, к которой никто никогда не прикасался, за исключением старухи Элис и няньки. С визгом, напоминающим возмущенное мяуканье кошки, которой прищемили дверью хвост – такое сравнение предложил впоследствии Мануэль, – она подбросила блюдо в воздух, отчего картофелины градом посыпались на Фэрбейрна и на Вилли, а потом умудрилась поймать его, но уже пустое, после чего упала на стол, вся дрожа от оглушительных криков.
– Что это с тобой, девочка? Вот это да! Прекрати браниться, мистер Фэрбейрн. Приди в себя, Вилли!
– Ой, ма, я сейчас помру от смеха!
– Приди в себя, девочка. Да что с тобой?
– Она не виновата. – Счистив остатки картошки с плеча, хозяин спокойно объяснил: – Я ущипнул ее за зад. Наверное, она к этому не привыкла.
– У-щип-нул за зад? – Сеп таращил глаза на Аннабеллу, корчась от смеха. В следующую секунду он едва не упал со стула, указывая на макушку Вилли, где осталась лежать, запутавшись в густых волосах, последняя картофелина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
По вечерам он зажигал на кухне огонь, и Аннабелла давала ему уроки грамоты. Вечером хозяева не требовали сытного ужина; это правило нарушалось только в ярмарочные дни. Обязательным был завтрак в половине восьмого утра, перекус на скорую руку в одиннадцать часов и обед в половине третьего, причем последняя трапеза всегда была так обильна, что отбивала желание снова браться за работу. По вечерам все ограничивались миской бульона, всегда подогревавшегося на очаге в котелке, откуда каждый черпаком наливал себе сам, и холодным мясом, сыром и свежеиспеченным хлебом, стоявшими на полке.
Рабочий день Мануэля заканчивался к шести часам вечера, в дополнение к этому он через день до десяти вечера должен был быть готов к экстренному выходу. Отработав, он умывался и переодевал рубаху, грязную сунув в таз с водой, чтобы позже самостоятельно простирнуть. Затем он направлялся в большую кухню, где наслаждался теплом семейного уюта. Однако уже во второй раз он понял, что просто курить трубку – значит попусту тратить время, и удивил хозяев, спросив:
– Хозяйка, можно Аннабелла будет вечерами тратить по часу на мое учение?
Все прервали свои занятия. Смех и болтовня стихли. Внимание оказалось приковано к нему и к Аннабелле, которая как раз шила себе новое рабочее платье, поскольку миссис Фэрбейрн заявила, что то тряпье, что на ней, постеснялось бы напялить даже пугало.
– Учение? – От удивления Фэрбейрн разинул рот.
– Я учу буквы, сэр, – поспешно объяснил Мануэль.
– Но ты сумел расписаться в контракте.
– Это только начало, сэр.
– Никогда бы не подумала! – удивленно воскликнула Агнес, глядя на Мануэля. Мать, продолжая орудовать иглой, призвала ее к порядку:
– Вам всем следовало бы проявлять такое же усердие. В гостиной валяется штук двадцать книжек, но к ним за много лет никто из вас не притронулся. Какие книжки ты читаешь, девочка?
Аннабелла неуверенно ответила:
– Мы… Книг у меня нет, только одна старая газета, а также сланцевая дощечка и карандаш.
– Если тебе пригодятся наши книжки, можешь их взять.
Взгляд хозяйки был по-прежнему прикован к игле. Аннабелла, вскочив, проговорила:
– Спасибо, хозяйка. Очень вам благодарна! Все проводили ее взглядами. Когда она исчезла в гостиной, Сеп пробормотал себе под нос:
– Она действует мне на нервы. Стоит ей открыть рот, как я начинаю ерзать. – Покосившись на Мануэля, он добавил: – Не хочу сказать ничего дурного, просто…
Мануэль улыбнулся и ободряюще молвил:
– Я понимаю. Иногда и я начинаю ерзать.
– Правда?
– Святая правда.
Они обменялись улыбками.
– Вообразить же такое: воспитываться в монастыре, чтобы потом…
– Займись делом, Агнес, а то в феврале побредешь через болото в чем мать родила.
Мужчины встретили это замечание хозяйки смехом. Агнес обиженно молвила:
– Нет, ты вообрази, мама!
Три брата со смехом передразнили ее:
– Вообрази!
Мануэль понял, что попал в семью, где принято непривычно свободное поведение, и еще раз поблагодарил милостивую судьбу.
Аннабелла вернулась с двумя книжками. Миссис Фэрбейрн, все так же не поднимая головы, осведомилась:
– Что ты выбрала, девочка?
– «Путешествие Гулливера» Свифта и сказки братьев Гримм.
Фэрбейрн, услышав это, вскричал:
– Братья Гримм? Отец купил мне эту книжицу как-то на Рождество и вручил так торжественно, словно это золотой самородок, хотя отдал за нее всего пенни-другой. Книга-то детская, но, доложу я вам, и вселила она в меня страху! Я выл ночи напролет, пока мать не пригрозила, что бросит книгу в огонь. А вот эти, – он обвел рукой свое семейство, – наверняка в нее не заглядывали. – Обращаясь к Аннабелле, он добавил: – Придется тебе побаловать нас на Рождество сказочкой. Когда лежит снежок, трещит огонь, а ты сыт до отвала, в самый раз послушать историю, как на старой картинке. Да, на Рождество мы так и поступим.
Аннабелла согласно кивнула хозяину и вышла с Мануэлем из комнаты.
Впервые увидев дом Мануэля, она обрадовалась не меньше, чем он.
– Вот бы такой же был у нас там, у Скилленов! Он не мог не согласиться.
Они спалили целую свечу, пока он усердно выводил на доске: rat, bat, cat, mat, sat, fat; потом она заставила его прочесть написанное, и ему показалось, что он до сих пор был немым: слово «cat» следовало произносить, как бы по-кошачьи клацая зубами, а не врастяжку, как он привык. Она также объяснила ему разницу между словами «учить» и «обучаться»:
– Я вас учу, а вы обучаетесь. – Он уставился на нее во все глаза. – Повторите: «Вы учите, я обучаюсь».
Он повторил за ней, как попугай, хотя у него в голове фраза выглядела иначе: «Это я учу, а вы обучаетесь вещам, которые известны мне и без которых вам не стать взрослой женщиной». Она все больше волновала его в те моменты, когда его внимание оказывалось приковано к ней, как сейчас.
Следующим вечером хозяйские сыновья подняли его на смех:
– Почему бы тебе не заниматься здесь? Здесь светло, в твоем распоряжении целый стол.
Он, тоже смеясь, ответил:
– Я и так краснею, повторяя разную ерунду за моей наставницей. – Он указал на Аннабеллу. – В вашем присутствии я или онемею, или лопну от смеха.
Все развеселились на славу.
Во время обеда Аннабелла стала причиной такого взрыва хохота, какой еще никогда не разносился по этому и без того веселому дому. В обязанности Аннабеллы входило, в частности, переносить овощи с бокового столика, где мисс Фэрбейрн раскладывала их по блюдам. В самое большое блюдо вмещалось фунтов двенадцать картофеля. Когда Аннабелла донесла эту тяжесть до стола, намереваясь поставить ее между хозяином и Вилли, Фэрбейрн, воскликнув: «Вот и мы!» – шаловливо произвел пальцами некое действо с той частью тела новой служанки, к которой никто никогда не прикасался, за исключением старухи Элис и няньки. С визгом, напоминающим возмущенное мяуканье кошки, которой прищемили дверью хвост – такое сравнение предложил впоследствии Мануэль, – она подбросила блюдо в воздух, отчего картофелины градом посыпались на Фэрбейрна и на Вилли, а потом умудрилась поймать его, но уже пустое, после чего упала на стол, вся дрожа от оглушительных криков.
– Что это с тобой, девочка? Вот это да! Прекрати браниться, мистер Фэрбейрн. Приди в себя, Вилли!
– Ой, ма, я сейчас помру от смеха!
– Приди в себя, девочка. Да что с тобой?
– Она не виновата. – Счистив остатки картошки с плеча, хозяин спокойно объяснил: – Я ущипнул ее за зад. Наверное, она к этому не привыкла.
– У-щип-нул за зад? – Сеп таращил глаза на Аннабеллу, корчась от смеха. В следующую секунду он едва не упал со стула, указывая на макушку Вилли, где осталась лежать, запутавшись в густых волосах, последняя картофелина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102