Да храни вас вместе с нею бог, а также и нэп! Ну, а когда возьмете вы ее в белые свои ручки, то и глазами не минуете, нет, вы погрузитесь в нее и не только что мыслью, а всем существом своим проникнетесь ею, поймете великий труд... берегите ее душевно и духовно, а вас уже бог за то сохранит. И нэп! Берегите и себя, книга эта единственная будет причина, чтобы себя беречь, другой у вас нет... И не бывало.
Тут Елизавета еще раз стегнула лошаденку.
IV. ГОД 1926-й. ВЕСНА, ЛЕТО
Город Аул именовался городом вот уже почти два столетия. И не напрасно — немало в нем было истинно городских примет.
Аул делился на части — Центральную, Нагорную, Зайчанскую и Сад-город, последняя была населена почти исключительно железнодорожниками. Наименования эти были официальными, в просторечии же Центр назывался «Базаром», Нагорная часть — «Горой», Сад-город —«Садиком» или «Железкой».
Часть Зайчанская так Зайчанская и оставалась на всех наречиях.
Город стоял на высоченном берегу огромной жесткостального цвета реки, известной всему свету своим притяжением и могуществом, но эта известность жителям Аула была ни к чему, они ее не знали и никогда не называли реку по ее всемирно известному имени, называли просто — Рекой.
«Пошел на Реку», «поплыл за Реку», «утонул в Реке»— так в обиходе говорилось и даже не в очень важных бумагах писалось.
Еще в направлении с запада на восток город Аул пересекался небольшой речушкой, вот она-то называлась по имени обязательно — Аулкой — и очень была своенравной, в межень — курица перебредет, в разлив разбушуется иной год так, что затопит Базарную площадь, размоет и унесет в Реку десятки деревянных домишек.
Однажды Аулка подкопалась под стены Аульского женского монастыря, едва-едва удержались над откосом каменные стены и угловая башня.
Зимой, подо льдом, Аулки этой было не видать — есть она там, течет ли, или совсем уже иссякла, заморозилась — об этом не догадаешься, летом же она веселой становилась речушкой, журчала коричневой своей, из соснового бора текущей водой, показывала наружу песчаные мели-островки, песок на дне ее и на этих мелях был крупный, желтый, только что не золотой, чуть где поглубже — там произрастали длинные-длинные волокнистые водоросли, в этих водорослях скрывались щуки.
Щуки с острыми зубами охотились за пескарями, за щуками охотились мальчишки с рогожными мешками.
Аулка являлась для города существом свойским, домашним, вроде кошки какой-нибудь, все знали ее норов и привычки, и двух мнений быть не могло: «Блудливая наша Аулка!»—так про нее говорилось.
Однако самой примечательной географией здешней местности, самым значительным и замечательным пейзажем была, вероятно, та сторона, тот, правый, берег Реки
Левый берег, высокий и крутой повсюду, а в месте, где оно ван был город Аул, высокий и крутой особенно, не назывался ни как, не было в лексиконе аульских жителей такого названия, как «Эта Сторона», но «Та Сторона» была, существовала в не изменности, изо дня в день, из века в век, открываясь взгляду со многих аульских улиц и переулков, частью даже и с площади Базарной
Это было пространство пойменное, заливаемое стальными водами Реки дважды в год — весенними, талыми и «коренными», июльскими когда в горах, откуда проистекала Река, таяли ледники
И весною, и в июле месяце, при том и при другом разливах, Река будто бы переставала быть рекою, и морем не становилась, и на озеро была не похожа — быстрое и заметное было ее течение, становилась она в это время не похожа ни на что на свете, кроме самой себя, никакие определения географии и гидрологии к ней не подходили, ее не обозначали
«Река пошла в разлив »— говорили жители
А разлив был верст на пятнадцать — двадцать, простирался до синей кромки бора, кромки не всегда различимой в дали, толь ко в ясную погоду, в ненастье же у Той Стороны грани не было
Вода спадала, Река входила в меженные берега, но долго еще по сырой и топкой, по вязкой пойменной почве не могла ступить нога человеческая, и тогда жила пойма своей, никому не под властной и не доступной жизнью, буйно, плотно произрастала там облепиха, чуть повыше место — там уже черная и красная смородина, другие влаголюбивые кустарники, в иных же местах нарастал бурый торфяник, в протоках во множестве плодилась и кормилась самая разная рыба, тучи мошкары и комаров гудели там денно и нощно, до глубокой осени огромными стаями отмечали кем то и когда то заданные воздушные круги утки и гуси Утки, те захватывали облетами пространство над городом, над главными его улицами, держась, однако, на высоте, чтобы не возможно было достать дробовику
Сто верст на запад, в российскую сторону, это окрестным жителям было рукой подать на базар ли, с базара ли, сто верст за Реку — а на чем? Лодками, телегами, санями? И где там начинается подлинная то земля? Не каждый укажет
На Той Стороне другой был воздух — синий, туманный
На Той Стороне другое было Солнце, оно всходило там не ярким, иногда едва различимым, но красивым кругом, перевалив же через Реку, проплывало над Аулом уже раскаленное, твердое, заматеревшее в собственном жару и тягости, и отменно палило город Аул
Не земля и не вода, не лес, не луг, не болото, а все это вместе и от всего понемногу Та Сторона становилась доступной зимою, покрытая льдом и снегами, а кое где прочерченная и санным следом Зимой ходили там на лыжах аульские жители, шли зайцев и лисиц ломали желтые ягодные ветви облепихи.
Худое топливо тальник но рубили и его, экономили на дровах сосновых и березовых
Еще — добывали рыбу через проруби В непроточной воде, в глухих курьях рыбе не хватало воздуха, и она шла валом к прорубям тут ее брали наметками, любой другой снастью, иной раз — черпали ведрами и без промедления доставляли на Базарную площадь города Аула развозили по селам Рыба а а Рыба седнишная рупь за пуд, пуд с походом, поход — полпуда Рыба а а
За Той Стороной тысячами верст еще и еще простиралась Сибирь — черноземными пашнями, лесами, рудниками, хребтами гор, другие протекали там с юга на север великие Реки, жители Аула знали об этом, помнили, но все равно с высоты этого берега Та Сторона казалась чем то потусторонним, миром иным, неведомым, и Река протекала, казалось, как раз по границе двух ми ров — известного и неизвестного
Железная дорога пришла в Аул тому назад лет десять, при шла опять таки не с этой, а с Той Стороны, пересекла мостом Реку, а пойму — высокой земляной насыпью, но и это не измени географию и облик окружающей местности, и железный мост, ажурный и красивый, до сих пор не приучил к себе людей, он казался чем то сомнительным, выдумкой чьей то — сегодня есть, завтра его не будет снова
Так вот — было, было что то общее между географией местности и людьми, которые здесь обитали, потому что нельзя и нельзя миновать людям сознания, что рядом, ежедневно видимая, начинается уже Та Сторона, необъятный простор и восток мира, и что ты живешь как раз на грани, на рубеже, на самом краешке земли Этой
Может быть, как раз из такою именно сознания и происходило в аульских, во всех окрестных жителях, почти что полное отсутствие страха смерти Не то чтобы они смерти совсем не боя лись — побаивались, но редко, от случая к случаю, обычно же они смерть презирали, покойничков своих отпевали и хоронили на скорую руку, могильных памятников не любили, подолгу могилы не помнили, зато любили то ли в драках, то ли в охоте на зверя со смертью поиграть, побаловаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133
Тут Елизавета еще раз стегнула лошаденку.
IV. ГОД 1926-й. ВЕСНА, ЛЕТО
Город Аул именовался городом вот уже почти два столетия. И не напрасно — немало в нем было истинно городских примет.
Аул делился на части — Центральную, Нагорную, Зайчанскую и Сад-город, последняя была населена почти исключительно железнодорожниками. Наименования эти были официальными, в просторечии же Центр назывался «Базаром», Нагорная часть — «Горой», Сад-город —«Садиком» или «Железкой».
Часть Зайчанская так Зайчанская и оставалась на всех наречиях.
Город стоял на высоченном берегу огромной жесткостального цвета реки, известной всему свету своим притяжением и могуществом, но эта известность жителям Аула была ни к чему, они ее не знали и никогда не называли реку по ее всемирно известному имени, называли просто — Рекой.
«Пошел на Реку», «поплыл за Реку», «утонул в Реке»— так в обиходе говорилось и даже не в очень важных бумагах писалось.
Еще в направлении с запада на восток город Аул пересекался небольшой речушкой, вот она-то называлась по имени обязательно — Аулкой — и очень была своенравной, в межень — курица перебредет, в разлив разбушуется иной год так, что затопит Базарную площадь, размоет и унесет в Реку десятки деревянных домишек.
Однажды Аулка подкопалась под стены Аульского женского монастыря, едва-едва удержались над откосом каменные стены и угловая башня.
Зимой, подо льдом, Аулки этой было не видать — есть она там, течет ли, или совсем уже иссякла, заморозилась — об этом не догадаешься, летом же она веселой становилась речушкой, журчала коричневой своей, из соснового бора текущей водой, показывала наружу песчаные мели-островки, песок на дне ее и на этих мелях был крупный, желтый, только что не золотой, чуть где поглубже — там произрастали длинные-длинные волокнистые водоросли, в этих водорослях скрывались щуки.
Щуки с острыми зубами охотились за пескарями, за щуками охотились мальчишки с рогожными мешками.
Аулка являлась для города существом свойским, домашним, вроде кошки какой-нибудь, все знали ее норов и привычки, и двух мнений быть не могло: «Блудливая наша Аулка!»—так про нее говорилось.
Однако самой примечательной географией здешней местности, самым значительным и замечательным пейзажем была, вероятно, та сторона, тот, правый, берег Реки
Левый берег, высокий и крутой повсюду, а в месте, где оно ван был город Аул, высокий и крутой особенно, не назывался ни как, не было в лексиконе аульских жителей такого названия, как «Эта Сторона», но «Та Сторона» была, существовала в не изменности, изо дня в день, из века в век, открываясь взгляду со многих аульских улиц и переулков, частью даже и с площади Базарной
Это было пространство пойменное, заливаемое стальными водами Реки дважды в год — весенними, талыми и «коренными», июльскими когда в горах, откуда проистекала Река, таяли ледники
И весною, и в июле месяце, при том и при другом разливах, Река будто бы переставала быть рекою, и морем не становилась, и на озеро была не похожа — быстрое и заметное было ее течение, становилась она в это время не похожа ни на что на свете, кроме самой себя, никакие определения географии и гидрологии к ней не подходили, ее не обозначали
«Река пошла в разлив »— говорили жители
А разлив был верст на пятнадцать — двадцать, простирался до синей кромки бора, кромки не всегда различимой в дали, толь ко в ясную погоду, в ненастье же у Той Стороны грани не было
Вода спадала, Река входила в меженные берега, но долго еще по сырой и топкой, по вязкой пойменной почве не могла ступить нога человеческая, и тогда жила пойма своей, никому не под властной и не доступной жизнью, буйно, плотно произрастала там облепиха, чуть повыше место — там уже черная и красная смородина, другие влаголюбивые кустарники, в иных же местах нарастал бурый торфяник, в протоках во множестве плодилась и кормилась самая разная рыба, тучи мошкары и комаров гудели там денно и нощно, до глубокой осени огромными стаями отмечали кем то и когда то заданные воздушные круги утки и гуси Утки, те захватывали облетами пространство над городом, над главными его улицами, держась, однако, на высоте, чтобы не возможно было достать дробовику
Сто верст на запад, в российскую сторону, это окрестным жителям было рукой подать на базар ли, с базара ли, сто верст за Реку — а на чем? Лодками, телегами, санями? И где там начинается подлинная то земля? Не каждый укажет
На Той Стороне другой был воздух — синий, туманный
На Той Стороне другое было Солнце, оно всходило там не ярким, иногда едва различимым, но красивым кругом, перевалив же через Реку, проплывало над Аулом уже раскаленное, твердое, заматеревшее в собственном жару и тягости, и отменно палило город Аул
Не земля и не вода, не лес, не луг, не болото, а все это вместе и от всего понемногу Та Сторона становилась доступной зимою, покрытая льдом и снегами, а кое где прочерченная и санным следом Зимой ходили там на лыжах аульские жители, шли зайцев и лисиц ломали желтые ягодные ветви облепихи.
Худое топливо тальник но рубили и его, экономили на дровах сосновых и березовых
Еще — добывали рыбу через проруби В непроточной воде, в глухих курьях рыбе не хватало воздуха, и она шла валом к прорубям тут ее брали наметками, любой другой снастью, иной раз — черпали ведрами и без промедления доставляли на Базарную площадь города Аула развозили по селам Рыба а а Рыба седнишная рупь за пуд, пуд с походом, поход — полпуда Рыба а а
За Той Стороной тысячами верст еще и еще простиралась Сибирь — черноземными пашнями, лесами, рудниками, хребтами гор, другие протекали там с юга на север великие Реки, жители Аула знали об этом, помнили, но все равно с высоты этого берега Та Сторона казалась чем то потусторонним, миром иным, неведомым, и Река протекала, казалось, как раз по границе двух ми ров — известного и неизвестного
Железная дорога пришла в Аул тому назад лет десять, при шла опять таки не с этой, а с Той Стороны, пересекла мостом Реку, а пойму — высокой земляной насыпью, но и это не измени географию и облик окружающей местности, и железный мост, ажурный и красивый, до сих пор не приучил к себе людей, он казался чем то сомнительным, выдумкой чьей то — сегодня есть, завтра его не будет снова
Так вот — было, было что то общее между географией местности и людьми, которые здесь обитали, потому что нельзя и нельзя миновать людям сознания, что рядом, ежедневно видимая, начинается уже Та Сторона, необъятный простор и восток мира, и что ты живешь как раз на грани, на рубеже, на самом краешке земли Этой
Может быть, как раз из такою именно сознания и происходило в аульских, во всех окрестных жителях, почти что полное отсутствие страха смерти Не то чтобы они смерти совсем не боя лись — побаивались, но редко, от случая к случаю, обычно же они смерть презирали, покойничков своих отпевали и хоронили на скорую руку, могильных памятников не любили, подолгу могилы не помнили, зато любили то ли в драках, то ли в охоте на зверя со смертью поиграть, побаловаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133