Домой я вернулся часов в десять и сразу заснул так крепко, что не слышал сигнала воздушной тревоги. Поднял с койки страшный грохот. Вскочил и, ничего не понимая со сна, бросился к окну. Темное небо было исполосовано лучами прожекторов. Стреляла зенитная артиллерия. Враг прорвался в центр, рвались фугасные бомбы. Над Москвой поднималось зарево пожаров… Незабываемо и страшно. Целый час не отходил я от окна.
Но вот все стало стихать, погасли прожектора. В репродукторе послышался спокойный голос диктора:
«Опасность воздушного нападения миновала, отбой».
По улице промчались санитарные машины с синими фарами. Они спешили к разрушенному взрывом дому.
Неожиданно зазвонил телефон.
— Докладываю, Константин Сергеевич, был на крыше, потушил две зажигательные бомбы, — радостно сообщил Николай Николаевич Зубов.
В эту ночь я уже больше не заснул…
Без пяти двенадцать дня я вошел в приемную наркома Военно-Морского Флота Николая Герасимовича Кузнецова. Ровно в двенадцать был принят. Николай Герасимович полностью согласился с необходимостью зимних перевозок в Белом море. Он задал несколько уточняющих вопросов и объявил, что назначает меня командиром ледокольного отряда Беломорской флотилии. Добавил, что весь ледокольный флот будет мобилизован и передан в этот отряд.
— Есть ли у вас вопросы? — спросил нарком.
Общая картина была для меня ясна. Ледокольный флот я знал хорошо. Как он будет работать в Белом море, тоже представлял. Одно беспокоило: не отдаст ледоколы Иван Дмитриевич Папанин, не выпустит их из ведения Главсевморпути. И я спросил:
— Какова позиция Папанина?
— Для меня его позиция не главное, вопрос будет решать товарищ Сталин. Что у вас еще?
— Есть просьба, Николай Герасимович: мобилизовать и назначить начальником штаба в ледокольный отряд профессора Зубова.
— Зубов? Знаю, согласен. — И тут же отдал распоряжение адъютанту. — Без моего приказа из Москвы не выезжайте, — сказал на прощание нарком.
Через час после беседы мне вручили пакет со штатным расписанием ледокольного отряда.
В тот же день у коменданта Москвы я получил пропуск на проезд по городу в любое время (после 24 часов и во время воздушной тревоги) и решил переночевать на даче в Малаховке, арендованной у Моссовета перед самой войной. Она так и осталась пустовать.
Вечером, в половине девятого, я выбрался из Москвы и через полчаса въехал в лесок, где находилась дача. Признаться, я был здесь всего два раза и с трудом нашел ее, тем более что сделалось совсем темно. Остальные дома, едва видимые среди густо разросшихся кустарников, тоже пустовали. Шумели в темноте вершины деревьев.
Я поставил машину во дворе и с фонариком вошел внутрь дома.
Запустение. Пыль, чьи-то газеты, расстеленные на полу, окурки, пустые консервные банки. Ехать обратно через лес в полной темноте не хотелось. Ладно, ночую на свежем воздухе в машине.
В 10 часов началась стрельба. На Москву летели вражеские бомбардировщики. Опять по небу заметались лучи прожекторов. В воздухе запылал один, потом другой бомбардировщик, сбитый нашими истребителями.
К двенадцати все затихло. Немного погодя послышались иные звуки, лес будто ожил: голоса людей, собачий лай. Я насторожился. Кто это мог быть? Не диверсанты ли, о которых уже наслышан? На всякий случай вынул пистолет и снял предохранитель. Теперь голоса слышались совсем рядом, у самого забора.
— Ломай, ребята, — услышал я начальственный голос, — пойдем напрямик, тут везде заборы.
— Кто идет? — крикнул я.
Забор затрещал. Солдаты с автоматами и собаками на поводках окружили машину.
— Документы!
Я предъявил документы. Старший лейтенант в кожаной куртке внимательно их просмотрел.
— Зачем вы здесь?
— Это моя дача, — показал я на деревянный домик. — Хотел переночевать.
— Не советую вам здесь оставаться. Все может быть. Фашисты сбрасывают своих людей. Вы и машина с пропуском — находка для них.
— Учту.
Лейтенант и его группа ушли, а я отсидел в машине часа два-три, пока немного рассвело, и поехал в Москву.
Весь день прошел в отделах наркомата Военно-Морского Флота. Только в шесть часов вернулся домой. Поставил на огонь чайник, стал проглядывать газеты. Позвонил телефон.
— Слушаю.
— Кто у телефона?
— Бадигин.
— Константин Сергеевич.
— Да.
— Вас сегодня примет товарищ Сталин. Просьба никуда не уходить из дома. За вами приедут. Когда пошлем машину — позвоним.
— Буду ждать.
Я еще раз перечитал свое письмо, снова продумал каждое слово.
Время шло, уже девять. Зазвонил телефон.
— Константин Сергеевич?
— Да.
— Машина выехала, будьте готовы.
Ждать пришлось недолго. Звякнул дверной звонок, пять минут езды, и машина затормозила у небольшого особняка на улице Кирова. Встретивший меня Поскребышев поторопил:
— Товарищ Сталин ждет.
Скорым шагом прошли по коридору, миновали переднюю, вошли в большую приемную, заполненную генералами всех рангов.
У высокой двери с медной литой ручкой Поскребышев остановился.
— Входите, — открыл дверь.
В продолговатом кабинете стоял стол из полированного дерева. За столом сидел Сталин. Я подошел к нему, Сталин привстал и молча подал мне руку. Однако садиться не предложил. Я сразу заметил на его столе свое письмо. У стены, вытянувшись во весь свой гвардейский рост, стоял Николай Герасимович Кузнецов. Направо и налево от Сталина сидели члены Политбюро. Я подошел к Кузнецову и встал с ним рядом.
— Вы считаете возможным регулярные и надежные перевозки через Белое море зимой? — сразу спросил Сталин, пристально рассматривая меня. — Вы уверены в этом, товарищ Бадигин?
— Да, уверен, Иосиф Виссарионович.
— Сколько один ледокол может провести за собой пароходов?
— В средних ледовых условиях нужен один ледокол на пять пароходов, — сказал я. — В тяжелых условиях один ледокол может провести только три.
— А если пароходы зажмет лед и «юнкерсы» забросают караван бомбами?
— Ледоколы должны быть хорошо вооружены, необходима защита с воздуха. Риск, конечно, есть.
— Сколько ледоколов смогут работать в Белом море? Сколько их числится в Архангельске?
— Два. Если в Белое море будет направлен «Красин», тогда будет три. Ледорез «Литке» может быть на подмоге. В Архангельске есть несколько ледокольных пароходов, они тоже принесут пользу.
— Сколько нужно времени для одного рейса во льдах?
— При средних условиях ледокол может за неделю вывести пять пароходов и вернуться в Архангельск с другими пятью.
— Куда легче вести караван? В Архангельск или из Архангельска?
— Это зависит от ветра.
— Что нужно, чтобы ледоколы работали с полной нагрузкой?
— Главное — люди, потом уголь и ремонтная база.
Сталин задал еще несколько вопросов: уточнял, сколько можно провести транспортов за месяц, неделю, за всю зиму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111