В 100 метрах от судна мы вморозили в лед столб, на вершине которого был укреплен стакан для измерения осадков.
Повсюду торчали снегомерные рейки, вехи, отмечавшие места, где был просверлен лед для измерения толщины, и т. д. Дорожки, протоптанные на снегу, многочисленные лыжни довершали сходство нашего ледяного «двора» с обычным пейзажем зимовки.
Но стоило отойти метров на пятьдесят подальше, и картина резко менялась: за грядой торосов, окаймлявшей поле, лежала мертвая пустыня. Мы остерегались пока что переступать ее рубежи.
Незаметно подошла годовщина дрейфа. Эта дата заслуживает того, чтобы о ней рассказать более подробно.
Глава шестая. Голос Родины
Как бы ни был наш коллектив занят текущей будничной работой, подготовку к празднованию годовщины дрейфа мы начали заблаговременно и вели очень обстоятельно.
Хотелось подытожить сделанное за год, найти упущенное, спросить самих себя: все ли сделано, что можно было сделать? Как прожит этот год и что он дал каждому? Выросли ли мы хоть немного или остались такими же, как были?
Весь коллектив старался перед годовщиной дрейфа сделать еще больше, чем было сделано до этого.
Буйницкий, Ефремов и я углубились в подсчеты. Мы решили подвести некоторые, хотя бы самые общие, итоги за год.
Получались довольно внушительные цифры. С того времени как «Седов» совместно с «Садко» и «Малыгиным» вступил в неизведанный район, обозначавшийся на картах Арктики белым пятном, наш коллектив успел провести сотни ценных наблюдений.
Во-первых, с помощью 107 астрономических определений, производимых с помощью теодолита, удалось точно нанести на карту линию самого дрейфа. За этот год мы продвинулись к северу более чем на тысячу километров. Если же учитывать все сложные изгибы и петли, которые корабль проделал вместе с дрейфующими льдами, то общая длина пройденного пути достигала 3 тысяч километров. Начиная с апреля «Седов» дрейфовал за 80-й параллелью, постепенно продвигаясь все дальше на северо-запад. К годовщине дрейфа он достиг 84°18',5 северной широты и 133°58' восточной долготы.
Во-вторых, участниками дрейфующей зимовки за этот год было проведено около 100 измерений глубин до 3 тысяч метров, 8 измерений глубин свыше 3 тысяч метров, 31 магнитное наблюдение, сняты 34 гравиметрические записи, проведено 365 дневных наблюдений за жизнью и состоянием льда, свыше тысячи метеорологических наблюдений. Кроме того, каждые десять дней определялась толщина льда, проводились регулярные наблюдения над поведением магнитного компаса и гидрологические работы. Часть этих исследований была проведена на «Садко», теперь же весь комплекс научных работ перешел к седовцам.
Год назад нас было 217, теперь из этой армии зимовщиков осталось всего девять человек. Зато прибыло неплохое пополнение — шестеро моряков «Ермака», добровольно разделивших с нами трудности дрейфа и на деле показавших выдержку и умение бороться с трудностями.
Как ни различны были характеры и темпераменты людей, собранных в коллективе, им удалось наладить в труднейшей обстановке ледового дрейфа дружную и осмысленную жизнь.
Этот год многое дал каждому. Мы окрепли физически и морально. Расширился круг знаний и опыта. Почти каждый выдвинулся на более ответственный пост: я был вторым штурманом на «Садко» — стал капитаном; Дмитрий Григорьевич Трофимов был четвертым механиком «Ермака» — стал старшим механиком и парторгом «Седова»; Андрей Георгиевич Ефремов был руководителем практики студентов на «Малыгине» — стал старпомом корабля; Сергей Дмитриевич Токарев был старшим машинистом «Садко» — стал вторым механиком; Всеволод Степанович Алферов был машинистом — стал третьим механиком; Николай Сергеевич Шарыпов был кочегаром — стал машинистом; Дмитрий Прокофьевич Буторин был матросом — стал боцманом. Да и остальные члены экипажа также значительно повысили свою квалификацию за этот год и обогатили свой опыт.
Нужно ли доказывать, что на борту «Седова» жизнь не могла ограничиться узким мирком пятнадцати человек? Наоборот, интерес наших людей ко всему, что происходило за пределами корабля, на далеком материке, не ослабевал. Каждое событие в международной политике, каждый новый рекорд стахановцев вызывали оживленный обмен мнениями и находили живой отклик на корабле.
Благородная потребность в творческой деятельности ширилась на «Седове» с той же закономерностью, что и на Большой земле.
Новые идеи возникали и в каютах, и в кубрике, и даже в камбузе в таком количестве, словно у нас работало мощное конструкторское бюро. И в быту непрерывно появлялись новшества.
Повар Павел Мегер увлекается рисованием. Его альбом испещрен зарисовками из жизни в ледяной пустыне. Механик Всеволод Алферов мечтает написать книгу и с этой целью ведет подробный дневник.
Почти все мы стали страстными фотолюбителями. Кроме того, в часы досуга, когда это позволяла погода, устраивали лыжные вылазки, катались на коньках.
Ровному, бодрому состоянию духа немало способствовало то, что нам с первых же дней второй зимовки удалось установить относительно сносные бытовые условия.
Наши жилые помещения не уступали иной полярной станции. Даже в каютах доктора, Алферова и Недзвецкого, которые считались наименее теплыми, температура не опускалась ниже 14— 15 градусов тепла.
Раз в пять дней проводилась генеральная уборка: мы все чистили, мыли, матрацы и одеяла выносили на лед для проветривания.
Раз в десять дней топилась баня — благо мылом мы были обеспечены по крайней мере на восемь лет.
К годовщине своего ледового дрейфа мы подходили с неплохими итогами, и у нас было что сказать на предстоящем торжественном вечере. Было о чем написать в газеты, которые за два-три дня до годовщины буквально бомбардировали нас «молниями», требуя статей, очерков и корреспонденции. Мимоходом замечу, что авторы этих запросов, видимо, не совсем точно представляли себе обстановку нашего дрейфа, предполагая, что мы можем отдавать литературному творчеству целые дни: каждой газете требовалась обязательно «подробная и обстоятельная» статья и обязательно «немедленно». Если же мы не успевали присылать немедленно, то нас беспощадно подгоняли новыми «молниями».
Радисты приняли сообщение из Владивостока:
«Краснофлотцы энской части салютуют флагу СССР, который вы с честью пронесли самые северные широты мира».
Были и такие телеграммы:
«Пионеры школы № 152 города Ташкента хотят стать такими, как вы. Телеграфьте эпизоды дрейфа оглашения сборе».
«Молнируйте, куда обратиться, чтобы сменить вас полярной вахте».
Дальше шло десять — пятнадцать подписей.
Из Всесоюзного радиокомитета сообщили, что 23 октября специально для нас устраивается радиопередача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111