Она молчала, ожидая, что он расскажет ей, куда они едут.
Или заговорит об этой ночи.
О том, что он чувствовал.
Но он молчал. Отодвинув краешек занавески, он смотрел на улицу. Другая его рука покоилась на саквояже.
Мари чувствовала себя неловко, не зная, что сказать. Ей казалось, что эта ночь изменила все. Во всяком случае, она уже стала другой, – пусть и не могла объяснить, что же такое изменилось в ней, но что-то изменилось, она это чувствовала. Однако он, похоже, не склонен придавать этому большого значения или считает, что это не подлежит обсуждению.
Конечно, напомнила она себе, его мысли сейчас заняты другим. Да и не в первый раз, наверное, он испытывал это наслаждение. Оно для него не внове.
Но ведь для нее-то это целое открытие.
Его рот и руки притягивали ее, она не могла отвести от них взгляда, помня о тех ласках, невероятных и ошеломляющих, которыми ночью одаривали они ее. Одно только воспоминание о них вызвало волну тепла, которая мгновенно распространилась по всему ее телу. Она ощущала ее горячую пульсацию в тех местах, которых касались его пальцы... его язык. Корсет и фижмы показались ей вдруг тесными, они врезались в томящееся желанием тело, а кружева и сорочки натирали набухшие кончики грудей.
Она смотрела на руку, лежавшую на гладкой коже саквояжа, вспоминая нежность и силу, которые таились в этих длинных пальцах, удивляясь, откуда знают они так хорошо ее тело.
Макс, словно прочтя ее мысли или почувствовав на себе взгляд, обернулся – ровно в ту секунду, когда взгляд ее переместился на его лицо. Их глаза встретились.
Ее сердце затрепетало. В его глазах снова был тот мерцающий сумрак, который она впервые заметила этой ночью.
Они молча смотрели друг на друга.
– Ты хорошо позавтракала? – спросил он так тихо, что она едва расслышала его.
Она боялась дышать:
– Да.
Его взгляд, еще мгновение задержавшись на ее глазах, медленно скользнул по ней – по ее губам, по глубокому вырезу платья, спустившись до кончиков туфель. На секунду ей подумалось, показалось – нет, она знала это! – что он сейчас потянется к ней, и ничтожное расстояние, разделяющее их, исчезнет совсем, и она вновь будет в его объятиях.
Но этого не произошло.
Он отвернулся к окну.
– К югу от Парижа есть небольшой городок. Мы остановимся там ненадолго, возьмем лошадь и поедем дальше верхом.
У Мари было чувство, что на нее вылили ушат холодной воды.
Но может, она опять чего-то не понимает? Может быть, именно так оно и бывает между мужем и женой? Может, это неприлично обсуждать днем их ночную жизнь?
Но обида не оставляла ее.
– Понятно.
– Мари, ты не должна отходить от меня ни на шаг. Никаких прогулок по окрестностям. Договорились?
– Да.
Он по-прежнему смотрел в окно.
Страшная догадка осенила вдруг ее. Мари похолодела. Быть может, он недоволен тем, как она вела себя ночью? Она молила его, чтобы он трогал ее и с радостью отдавала ему свое тело.
Ведь он же предупредил ее, что не будет настаивать на своих супружеских правах до тех пор, пока она не поправится. Да и Нанетта толковала про то, что мужчины любят, когда их жены ведут себя скромно и достойно.
А ее поведение в постели скромностью не отличалось.
Хотя непонятно, как ей было изображать из себя скромницу, когда охватившие ее чувства были так сильны, что рвались наружу? Даже если бы она захотела, она не сумела бы удержать их при себе, она должна была как-то выразить их и выразила тем единственным способом, который одновременно и естественен и прекрасен.
Однако как ни убеждала она себя в своей правоте, страх, что она повела себя не так, как ждал от нее Макс, не покидал ее. Как же наивна была она, полагая, что познала все тайны постели. Как скуден ее любовный опыт!
Она знает наверняка только одно – эта ночь сблизила ее с Максом.
Но насколько он разделяет это ее чувство? Ах, как ей хотелось, чтобы он думал так же!
Карета неутомимо катила вперед, унося их все дальше от дома, что служил им временным пристанищем; мерный стук колес и копыт по булыжной мостовой затихал в ее плюшевом интерьере, и Мари испугалась, что молчание, повисшее между ними, вот-вот перерастет в глухую стену отчуждения.
Она беспокойно поерзала. Так о многом хотелось ей поговорить с ним, о многом спросить, многое рассказать... Она боролась со словами, бурлившими внутри и рвавшимися наружу, она хочет быть ему хорошей женой, поступать так, как того ждет от нее он, но это трудно, ужасно трудно. И чего он ждет от нее? Что чувствует в эту секунду?
Вопрос казался ей простым и вполне справедливым.
Он требовал ответа.
Хотя, признаться, она немного страшилась услышать его, потому что уже точно знала, что держаться скромно и достойно, как учила ее Нанетта, она не сумеет.
Мари посмотрела на свою левую кисть, нервно теребившую зеленый шелк юбки, увидела золотой блеск обручального кольца и решилась.
– Макс, – тихо позвала она, – знаешь... я сейчас думаю о том, какое удовольствие ты доставил бы мне, если бы позавтракал со мной.
– Извини, Мари, не получилось. Я поднялся рано. Мне не хотелось будить тебя.
Он произнес это спокойно и ровно, но что-то в его голосе встревожило ее. Что именно, она не знала, но он определенно звучал иначе, не так, как этой ночью.
– Макс?
– Да?
– Ты думаешь, память вернется ко мне?
– Да, Мари. Мы просто должны дать ей... – Он выдержал длинную паузу. – Время.
– Но меня это нисколько не тревожит. – Она подняла глаза. – Ну, то есть мне все равно, вспомню я или нет.
Макс, оторвавшись наконец от окна, удивленно посмотрел на нее.
– Почему?
Она сделала глубокий вдох.
– Потому что... каждая минута, проведенная с тобой, каждый... твой поцелуй... каждое твое прикосновение дарят мне такое... наслаждение, словно это происходит со мной впервые. Они дают мне шанс... – Растеряв почти всю свою решимость, она закончила еле слышным шепотом: – ...полюбить тебя заново.
Он ничего не ответил, но прохладная безмятежность исчезла из его глаз, сменившись целым букетом чувств – изумлением, желанием, смущением, – всем тем, что испытывала сейчас она.
– Пусть я ничего не помню, – тихо продолжала она, – но ведь я вспомнила главное, Макс. Я вспомнила, что значит любить тебя.
Он открыл рот, но молчал, как будто не в силах говорить. Надежда шевельнулась в ее душе, и Мари робко взглянула на него.
Может быть, он не так уж и недоволен ею. Может, эта ночь оставила в нем такой же глубокий след, какой оставила в ней, просто он не показывает этого.
Сомнения оставили ее, и она добавила:
– И я теперь почти боюсь вспоминать.
Он напрягся, и ей опять показалось, что он готов броситься к ней.
И опять она ошиблась.
Он будто бы сдерживал себя, вцепившись в свой саквояж.
– Почему, милая? – выговорил он. – Почему?
– Я боюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104