А потом он поцеловал ее медленным влажным поцелуем. Судорога прошла по ее телу, и в тот же миг огненный шар в самом низу живота расплавился, и горячая влага потекла у нее между ног.
Его поцелуй стал глубже. Ее грудь чувствовала теплую, бархатистую поверхность его губ, его языка, и волна наслаждения прошла по ее телу. Она чувствовала медленное скольжение его колена, осторожно раздвигавшего ее ноги, и вздох наслаждения вырвался из груди стоном, заключавшим в себя три единственных слова, что звучали сейчас в ее сознании. Да... еще... скорее.
Он словно услышал их. Его бедра прижались к ее животу, и она вдруг ощутила твердый, пульсирующий стержень, эту таинственную мужскую плоть, что скрывалась под шелком его халата. Его рука скользнула вниз, по ее ноге, взяла край ее сорочки и потянула его кверху.
В мгновение ока он снял с ее сорочку. Больше на ней ничего не было.
Обнаженная, она лежала на простынях, вся дрожа от желания. Ничто не защищало ее от его глаз, его поцелуев, его рук. Она не чувствовала ни стыда, ни смущения; огонь, горевший в его глазах, сказал ей, что она красива и желанна, и мысль о том, чтобы чем-то прикрыться, едва возникнув, тут же исчезла.
Ей не хотелось ни прикрываться, ни защищаться от него. Ничто больше не должно разделять их. Ни одежды, ни слова, ни двери, ни расстояния.
Он лег на нее. Шелковая ткань его халата, жесткие волосы на его груди и ногах вызвали ошеломляющие ощущения в ее коже. Только одно слово, одна мысль, одно желание звучали в затуманенном страстью сознании, в бешеном биении сердца, и шепот слетел с ее губ:
– Макс.
Он ответил ласками, – такими же сладостными и мучительными, как трение его щеки по нежной коже ее груди. Тем же горячим, влажным поцелуем он покрыл ее другую грудь. Он теребил ее кончик пока два дыхания, биение двух сердец, вздохи и стоны их не слились воедино, и она уже не знала, где кончается она и начинается он.
Они, такие разные, стали одним целым. Там, где у нее мягко, твердо у него; там, где у нее плавно, у него угловато, а там, где у нее гладко, у него шершаво. Он ее светоч, единственный светоч в окутавшем ее мраке.
Он, Макс, с его серебристыми мерцающими глазами и золотистой копной волос. Он развеял все ее страхи, прогнал все тени, оградив ее своей мощью, осветив холодный мрак ночи жаром своего сердца, которое горит ярче любого пламени.
Она обвила его руками, окунаясь в сладостное тепло его тела. Его колено скользнуло меж ее ног, поднимаясь выше, халат распахнулся...
И ее кожи коснулась обнаженная мужская плоть, горячая и длинная.
Он накрыл ее губы своими, и возглас изумления и открытия, вырвавшийся из нее, потонул у него во рту. Напряженный и весь дрожа, он медленно двинулся выше, и его пульсирующая, шелковистая твердость окунулась в мягкую черную ложбинку меж ее ног. Комок в низу ее живота начал сжиматься, он сжимался все туже и туже... и она закричала – громко, во все горло, не в силах дольше терпеть желание, что раздирало ей нутро.
Его плоть терлась о ее живот, и каждое ее скольжение оставляло на нем след – горячий и влажный. И вдруг она почувствовала нечто новое в себе – какую-то гудящую пустоту внутри, которую нужно было немедленно заполнить.
И только ей подумалось, что дольше выдержать она не в силах, как вдруг почувствовала, что его пальцы там, между ее ног, ласкают ее.
Изогнувшись всем телом, она прижалась к нему, отдаваясь этой новой ласке. Ощущения, таинственные и чудные, переполняли ее. Они возникали так быстро, одно за другим, и она не успевала разобраться в них. Они нарастали, смешивались и вливались в поток мучительного наслаждения. Он ласкал языком ее язык, а его палец в это время нащупал крошечную почку, спрятанную в волосах, – и она закричала прямо ему в рот. Чувство жара, давления и наслаждения переплелись в один тугой узел. Ноющий, томящийся, требующий.
Его рука двинулась чуть ниже, он осторожно раздвинул ее плоть и... палец вошел в нее.
Это было так неожиданно, чудесно, захватывающе. Невыразимое наслаждение овладело ею. Его ладонь сдавливала ее черную ложбинку, палец тер набухшую почку, а другой медленно проникал глубже...
И тугой ком наслаждения взорвался внутри нее.
Взорвался с ошеломляющей силой, выстрелив разноцветьем дрожащих искр, которые, разлетевшись на тысячи крошечных иголочек, пронзили ее тело, каждый его дюйм, и она, воспарив, окунулась в этот искрящийся, слепящий каскад, и протяжный глухой стон, стон блаженства, удивления, избавления, вылился из ее горла, и он выпил его.
Наверное, она потеряла сознание, потому что, придя в себя, почти удивилась, обнаружив, что Макс, зарывшись лицом в ее волосы и тяжело дыша, неподвижно лежит на ней.
Выгнувшись, она прижалась к нему бедрами, желая поймать последние искорки блаженства, все еще дрожавшие в ней.
– Мари, – сдавленно проговорил он, – не...
Страшные спазмы вдруг прошли по его телу. Застонав протяжно и глухо, он весь задрожал, и горячая влага пролилась на ее живот.
Ее пальцы почувствовали, как мускулы на его спине, прежде тугие и напряженные, как-то враз обмякли.
– ...двигайся, – хрипло закончил он.
Чувство блаженного покоя охватило ее, когда она вновь ощутила тяжесть и тепло этого тела. Она удовлетворенно вздохнула, обняла его и закрыла глаза. Бедра налились тяжестью, и приятный туман обволакивал ее сознание, растворяя в себе мысли и слова. Никогда не представляла она, сколь сладкими могут быть поцелуи, никогда не догадывалась о том, что происходит между мужем и женой, какая тайна связывает их друг с другом.
И что может быть прекраснее, удивительнее этой тайны?
Она потерлась носом о его плечо и поцеловала его.
–О Мари, прошу тебя, – простонал он в подушку. – Ты убьешь меня. Клянусь Богом, я не выживу.
Она сонно улыбнулась и легонько укусила единственное место, доступное ей сейчас, – мочку уха.
Он вздрогнул и скатился с нее. Она что-то протестующе пробормотала, но он натянул на нее одеяло, обвил рукой ее талию и притянул к себе.
– Умоляю, Мари, – прошептал он. – Засыпай. Ослабевшая и сонная, она улыбнулась, послушно свернулась калачиком и уткнулась ему в плечо.
Рассвет уже вползал в комнату сквозь щель между шторами и потолком, а Макс все еще лежал рядом с нею, обнимая ее хрупкое тело. Несчастный, раздавленный, он презирал, упрекал себя.
И благодарил случай.
Казалось, жизнь его подчиняется теперь извращенному, порочному закону: из безвыходных ситуаций ему помогает выпутываться то же обстоятельство, благодаря которому он попадает в них.
Прошлой ночью во время пикника одна ложь спасла его от другой, а сегодня потеря самоконтроля вдруг обернулась благом для него. Для них.
Невинные поглаживания и мольбы Мари довели его до черты, за которой начиналось безумие, но он перешагнул ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104