Оно исходило от его рук, жаркими волнами распространяясь по всему ее телу.
Ее нога коснулись земли, и он, тут же отпустив ее, повел коня к высокой, черной...
Как же называется эта решетка? Не помнит. Ничего не помнит. Дурманящий туман обволакивал сознание, мысли стали расплывчатыми и мучительными. Она провела рукой по лбу, словно желая развеять этот туман. Макс связал... вожжи.
Да. Вожжи. Он говорил. Вдев их в кольцо, болтавшееся на черной, высокой штуковине, он привязал коня и направился к ней. Из кармана жилета он достал ключ.
– Конь пока подождет. Пойдем. Я покажу тебе.... – Он посмотрел ей в глаза. – С тобой все в порядке?
Она потерла виски, кивнула и уронила руки. Они повисли как плети.
– Да. Просто я очень устала.
Встревоженный, он легонько провел пальцем по ее щеке.
– Пойдем, я отведу тебя в твою комнату. Тебе нужно выспаться.
Он замер, потом вдруг отдернул руку и секунду смотрел на нее, словно испугавшись чего-то, после чего развернулся и направился к дому.
Она последовала за ним, бесконечно усталая, чтобы задуматься над тем, почему прикосновения этого незнакомца все меньше и меньше страшат ее. Раздумья не проливали света. Ничто не помогало выбраться из мглы, в которой уже две недели блуждала ее душа.
Он открыл внушительную резную дверь, и они вошли в дом. Она ждала, пока он запирал дверь. На столике у входа горела лампа; смешанный запах прогорклого масла, вощеного паркета и свежих цветов дохнул ей в лицо, она огляделась, но тусклый свет лампы не позволял разглядеть внутреннего убранства. Макс взял лампу и повел ее по коридору. Они прошли мимо кухни, огромной столовой и еще двух комнат, названий которых она не помнила, пока не оказались в огромном, залитом светом холле.
Ослепленная, она зажмурилась, остановилась, а потом осторожно разомкнула веки. Свет лился из-под самого потолка из огромной штуковины, сделанной из несметного количества маленьких, искрящихся хрустальных висюлек.
– Люстра! – победно воскликнула она, обернувшись к стоявшему сзади Максу.
Он с улыбкой смотрел на нее.
– Да. Я предупредил, что мы приедем поздно и попросил не тушить свет, чтобы мы не сломали себе шеи, поднимаясь наверх. – Он подвел ее к крученой лестнице. – С месье и мадам Перель ты познакомишься утром. Очень приятные старики. Думаю, они понравятся тебе.
С этими словами он решительно направился наверх. Она двинулась следом за ним, но, поднявшись на две ступеньки, Вдруг застыла. Взгляд ее был прикован к огромному полотну, висевшему прямо напротив главного входа.
– Макс... это же... мы! – выдохнула она.
Он, широко улыбаясь, сошел к ней.
– Вот уж не думал, что ты так быстро заметишь его. Я привез сюда кое-какие вещи из нашего дома, Мари. Мне подумалось, с ними ты будешь чувствовать себя уютнее. Мы с тобой не уставали любоваться этим полотном.
С радостным изумлением смотрела она на картину, висевшую на стене в резной золоченой раме, – словно открылось вдруг окно в прошлое, и прошлое ее не было ни темным, ни страшным, а напротив – счастливым и светлым. И оно было напоено любовью.
Лужайка, залитая солнцем. Она сидит в кресле, позади нее стоит Макс, его рука покоится на ее плече. Оба улыбаются, и оба одеты в прекрасные одежды. На ней легкое платье голубого шелка, расшитое золотыми блестками, а синий с белым костюм Макса украшают ленты и медали. Ее волосы, зачесанные кверху массой кудельков, скреплены гребнями, в которых поблескивают драгоценные камни. На коленях у нее свернулась маленькая, лохматая черно-белая собачонка. И все это на фоне огромного дома.
– Это... это наш дом? – с удивлением спросила она, глядя на распростершееся на заднем плане здание.
– Да. Замок Ла-Рошель. В Турени, – медленно проговорил он. – Помнишь его?
Она напряженно вглядывалась в раскинувшееся на заднем плане строение. Это ее дом? Неужели об этом роскошном строении тосковала и грезила она долгими, безрадостными днями и ночами, проведенными в заточении? Почему-то никогда в своих мечтах она не представляла, что может жить в столь великолепном доме.
Ее взгляд, медленно скользнув от колонны к колонне, от окна к окну, останавливался на каждой из скульптур, украшавших большую зеленую лужайку. Она напряженно прислушивалась к себе, стараясь оживить в душе хоть какое-то воспоминание, но потуги ее были тщетны. Она ничего не чувствовала.
– Нет, – качнув головой, прошептала она. Радость на ее лице уступила место печали. – Я не помню его.
– А нашего Домино? – Он показал на собаку. – Уж его-то ты должна помнить. Мы потратили уйму времени, пока учили его позировать. – Макс усмехнулся. – Мы с художником готовы были дать ему хорошего пинка, но ты настояла, чтобы он тоже был на портрете. Временами мне начинало казаться, что этого сорванца ты любишь больше, чем меня. – Он провел рукой по ее волосам. – Я подумывал о том, чтобы привезти его сюда, но не решился. Своим тявканьем он свел бы наших хозяев с ума. И потом, ты же знаешь, как он умеет портить мебель.
Она посмотрела на Макса и снова перевела взгляд на картину – на лохматую, черно-белую собачонку, – но Домино был ей таким же чужим, как и этот дом.
– Нет. Я... не знаю, как он портит мебель. – Ее голос задрожал. – Я... даже не помню, чтобы у меня была собака.
– Дорогая, прости! – отвернувшись, проговорил Макс. В его голосе слышалась боль. – Если бы я только мог предполагать, что этот портрет расстроит тебя, я ни за что не взял бы его с собой.
– Нет, Макс. Нет. Я... очень хочу увидеть все, что принадлежало мне. Возможно, мне просто недостаточно видеть это на картине, наверное, я должна все потрогать, подержать все в руках. Погоди' – Она с надеждой посмотрела на него. – Ты, кажется, творил, что привез сюда мои вещи?
– Привез, но боюсь, немного. Я выезжал в страшной спешке. Но давай посмотрим, может, они как-то помогут тебе.
Он взял ее за руку и провел наверх. Они остановились у двери в конце длинного коридора.
Она вошла в нее и увидела пышно убранную комнату: огромную, застланную шелковым покрывалом бело-зеленых тонов кровать, выполненные из той же материи балдахин и кресла, туалетный столик, заставленный шкатулками, склянками и множеством других вещиц, назначения которых она не знала.
Окна были завешены тяжелыми бархатными шторами изумрудного цвета, стены оклеены золотистыми обоями и украшены живописными полотнами в золоченых рамах, на столиках по обе стороны кровати стояли масляные светильники. Был еще камин – огромный, он занимал почти всю стену. А над ним, на полке, стояли в вазе цветы; их нежный, пьянящий аромат, обволакивал комнату.
– Ничего не помню, – прошептала она, стоя посредине комнаты и с отчаянием озираясь вокруг.
– Конечно, милая, ты и не можешь этого помнить. Это не наша мебель, она всегда стояла здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Ее нога коснулись земли, и он, тут же отпустив ее, повел коня к высокой, черной...
Как же называется эта решетка? Не помнит. Ничего не помнит. Дурманящий туман обволакивал сознание, мысли стали расплывчатыми и мучительными. Она провела рукой по лбу, словно желая развеять этот туман. Макс связал... вожжи.
Да. Вожжи. Он говорил. Вдев их в кольцо, болтавшееся на черной, высокой штуковине, он привязал коня и направился к ней. Из кармана жилета он достал ключ.
– Конь пока подождет. Пойдем. Я покажу тебе.... – Он посмотрел ей в глаза. – С тобой все в порядке?
Она потерла виски, кивнула и уронила руки. Они повисли как плети.
– Да. Просто я очень устала.
Встревоженный, он легонько провел пальцем по ее щеке.
– Пойдем, я отведу тебя в твою комнату. Тебе нужно выспаться.
Он замер, потом вдруг отдернул руку и секунду смотрел на нее, словно испугавшись чего-то, после чего развернулся и направился к дому.
Она последовала за ним, бесконечно усталая, чтобы задуматься над тем, почему прикосновения этого незнакомца все меньше и меньше страшат ее. Раздумья не проливали света. Ничто не помогало выбраться из мглы, в которой уже две недели блуждала ее душа.
Он открыл внушительную резную дверь, и они вошли в дом. Она ждала, пока он запирал дверь. На столике у входа горела лампа; смешанный запах прогорклого масла, вощеного паркета и свежих цветов дохнул ей в лицо, она огляделась, но тусклый свет лампы не позволял разглядеть внутреннего убранства. Макс взял лампу и повел ее по коридору. Они прошли мимо кухни, огромной столовой и еще двух комнат, названий которых она не помнила, пока не оказались в огромном, залитом светом холле.
Ослепленная, она зажмурилась, остановилась, а потом осторожно разомкнула веки. Свет лился из-под самого потолка из огромной штуковины, сделанной из несметного количества маленьких, искрящихся хрустальных висюлек.
– Люстра! – победно воскликнула она, обернувшись к стоявшему сзади Максу.
Он с улыбкой смотрел на нее.
– Да. Я предупредил, что мы приедем поздно и попросил не тушить свет, чтобы мы не сломали себе шеи, поднимаясь наверх. – Он подвел ее к крученой лестнице. – С месье и мадам Перель ты познакомишься утром. Очень приятные старики. Думаю, они понравятся тебе.
С этими словами он решительно направился наверх. Она двинулась следом за ним, но, поднявшись на две ступеньки, Вдруг застыла. Взгляд ее был прикован к огромному полотну, висевшему прямо напротив главного входа.
– Макс... это же... мы! – выдохнула она.
Он, широко улыбаясь, сошел к ней.
– Вот уж не думал, что ты так быстро заметишь его. Я привез сюда кое-какие вещи из нашего дома, Мари. Мне подумалось, с ними ты будешь чувствовать себя уютнее. Мы с тобой не уставали любоваться этим полотном.
С радостным изумлением смотрела она на картину, висевшую на стене в резной золоченой раме, – словно открылось вдруг окно в прошлое, и прошлое ее не было ни темным, ни страшным, а напротив – счастливым и светлым. И оно было напоено любовью.
Лужайка, залитая солнцем. Она сидит в кресле, позади нее стоит Макс, его рука покоится на ее плече. Оба улыбаются, и оба одеты в прекрасные одежды. На ней легкое платье голубого шелка, расшитое золотыми блестками, а синий с белым костюм Макса украшают ленты и медали. Ее волосы, зачесанные кверху массой кудельков, скреплены гребнями, в которых поблескивают драгоценные камни. На коленях у нее свернулась маленькая, лохматая черно-белая собачонка. И все это на фоне огромного дома.
– Это... это наш дом? – с удивлением спросила она, глядя на распростершееся на заднем плане здание.
– Да. Замок Ла-Рошель. В Турени, – медленно проговорил он. – Помнишь его?
Она напряженно вглядывалась в раскинувшееся на заднем плане строение. Это ее дом? Неужели об этом роскошном строении тосковала и грезила она долгими, безрадостными днями и ночами, проведенными в заточении? Почему-то никогда в своих мечтах она не представляла, что может жить в столь великолепном доме.
Ее взгляд, медленно скользнув от колонны к колонне, от окна к окну, останавливался на каждой из скульптур, украшавших большую зеленую лужайку. Она напряженно прислушивалась к себе, стараясь оживить в душе хоть какое-то воспоминание, но потуги ее были тщетны. Она ничего не чувствовала.
– Нет, – качнув головой, прошептала она. Радость на ее лице уступила место печали. – Я не помню его.
– А нашего Домино? – Он показал на собаку. – Уж его-то ты должна помнить. Мы потратили уйму времени, пока учили его позировать. – Макс усмехнулся. – Мы с художником готовы были дать ему хорошего пинка, но ты настояла, чтобы он тоже был на портрете. Временами мне начинало казаться, что этого сорванца ты любишь больше, чем меня. – Он провел рукой по ее волосам. – Я подумывал о том, чтобы привезти его сюда, но не решился. Своим тявканьем он свел бы наших хозяев с ума. И потом, ты же знаешь, как он умеет портить мебель.
Она посмотрела на Макса и снова перевела взгляд на картину – на лохматую, черно-белую собачонку, – но Домино был ей таким же чужим, как и этот дом.
– Нет. Я... не знаю, как он портит мебель. – Ее голос задрожал. – Я... даже не помню, чтобы у меня была собака.
– Дорогая, прости! – отвернувшись, проговорил Макс. В его голосе слышалась боль. – Если бы я только мог предполагать, что этот портрет расстроит тебя, я ни за что не взял бы его с собой.
– Нет, Макс. Нет. Я... очень хочу увидеть все, что принадлежало мне. Возможно, мне просто недостаточно видеть это на картине, наверное, я должна все потрогать, подержать все в руках. Погоди' – Она с надеждой посмотрела на него. – Ты, кажется, творил, что привез сюда мои вещи?
– Привез, но боюсь, немного. Я выезжал в страшной спешке. Но давай посмотрим, может, они как-то помогут тебе.
Он взял ее за руку и провел наверх. Они остановились у двери в конце длинного коридора.
Она вошла в нее и увидела пышно убранную комнату: огромную, застланную шелковым покрывалом бело-зеленых тонов кровать, выполненные из той же материи балдахин и кресла, туалетный столик, заставленный шкатулками, склянками и множеством других вещиц, назначения которых она не знала.
Окна были завешены тяжелыми бархатными шторами изумрудного цвета, стены оклеены золотистыми обоями и украшены живописными полотнами в золоченых рамах, на столиках по обе стороны кровати стояли масляные светильники. Был еще камин – огромный, он занимал почти всю стену. А над ним, на полке, стояли в вазе цветы; их нежный, пьянящий аромат, обволакивал комнату.
– Ничего не помню, – прошептала она, стоя посредине комнаты и с отчаянием озираясь вокруг.
– Конечно, милая, ты и не можешь этого помнить. Это не наша мебель, она всегда стояла здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104