Давай поспорим, что ты не знаешь, почему мы говорим «календарь» и «декада». Догадайся почему, мама, догадайся, пожалуйста!
– Я догадываюсь, что обед стынет. Поторапливайся. Нам нужно много успеть до закрытия магазинов. Ты что, забыла? Тебе в пятницу идти в школу танцев, а мы еще не подыскали туфелек.
Этим вечером Гарден написала Пегги.
«Bonjour, Пегги!
Я теперь учусь говорить по-французски, как ты. Пожалуйста, пришли мне ту фотографию, где ты, Боб и армия находитесь во Франции. Я покажу ее французской учительнице. Ее зовут мамед – нет, зачеркни это, я ошиблась, мадемозель Бонгранд, и она очень хорошая, но строгая. Одна девочка передала мне записку, а она ее отняла, и я не успела ничего прочесть. Мне очень нравится Эшли-холл. Нам задают очень много на дом, и мне пора делать уроки. Целую. Твоя сестра Гарден.
P.S. Мне купили для школы танцев новое платье и туфли с пряжками. Туфли мне жмут, но мама говорит, что это не страшно».
В Чарлстоне существовала давняя, отработанная схема введения молодых людей в общество.
Разумеется, так этого процесса никто не называл ни вслух, ни мысленно – люди просто делали то, что делалось всегда, и ждали, чтобы получилось то, что, как правило, получалось.
Когда мальчикам и девочкам исполнялось тринадцать, они делали первый шаг на пути к официальной взрослости – начинали посещать школу танцев по пятницам вечером. Там они перенимали многое не только у учительницы танцев, но и у ее четырнадцатилетних учеников, которые уже знали неписаный свод правил поведения и общения в танцклассе. После окончания школы танцев дело брали в свои руки родители. Для пятнадцатилетних они устраивали относительно скромные домашние вечеринки с танцами. Девочки ценили эти праздники больше, чем мальчики: на них присутствовали курсанты из Цитадели. Они были уже студентами, были взрослыми. И девочки чувствовали себя очень искушенными благодаря общению с мужчинами намного старше себя, то есть восемнадцати или девятнадцати лет от роду.
А родители знали, что этим взрослым мужчинам следовало к полуночи быть в казармах, что курить и пить им запрещалось и что у большинства из них в их родных городах уже были избранницы. Так что курсанты серьезной опасности не представляли, а девочки, сами того не замечая, усваивали навыки, которые скоро должны были им понадобиться. Они учились занимать приятной беседой малознакомых людей, быть хорошими слушательницами и выглядеть более взрослыми дамами.
На следующий год эти навыки впервые подвергались проверке. Девочки на правах будущих дебютанток участвовали в сезоне. Но это участие было весьма ограниченным: их приглашали на чайные, то есть дневные балы и обычно на один настоящий. Сопровождающего для девушки всегда тщательно выбирали из числа тех молодых людей, которых она знала по школе танцев и по домашним праздникам: важно было, чтобы девушка не чувствовала себя скованной и могла показать свои достоинства. Но она попадала в общество, где собирались все светские молодые холостяки Чарлстона, она могла проверить на них, чего стоят ее светские навыки, понять, если ум и наблюдательность ей это позволяли, в чем состоят причины ее промахов, и попытаться эти причины устранить.
В первую пятницу октября Гарден поднималась по массивным ступеням широкой лестницы в Саут-Каролина-холл на первое занятие в школе танцев. Ее сопровождала Уэнтворт Рэгг. Уэнтворты жили на Черч-стрит, в двух шагах от Трэддов, и Дженкинс Рэгг предложил, что будет провожать в танцкласс обеих девочек. Ходьбы до Саут-Каролина-холл было всего несколько кварталов; не зря Каролина Рэгг сказала когда-то репортеру в том памятном для Маргарет интервью, что «к югу от Брод-стрит до всего рукой подать».
– Ну все, дамы, – сказал на прощание девочкам мистер Рэгг. – Я зайду за вами ровно в девять. Постарайтесь разбить не слишком много сердец, во всяком случае в первый день.
Бал всегда был настоящим событием. Девушка первый раз надевала бальное платье и длинные белые перчатки, первый раз возвращалась домой за полночь, первый раз выпивала бокал шампанского. Это было волнующее преддверие того, что ожидало ее на будущий год: она должна была стать дебютанткой, центром внимания во время своего первого сезона.
Когда девушка первый раз принимала участие в сезоне, это было официальным признанием того факта, что она уже вполне подготовлена для замужества. Во время сезона ее могли разглядеть все возможные будущие женихи. Если счастье ей улыбалось, один из них или несколько начинали за ней ухаживать, и в течение года, то есть до наступления следующего сезона, она выходила замуж. Таким образом процесс, складываясь из приятных и требующих все большего искусства этапов, приводил к нужному результату.
– Хорошо, слишком много не будем. – Уэнтворт хихикнула.
Гарден сжала ей руку.
– Не нервничай, Гарден, – сказала Уэнтворт, – тебя не укусит никто, даже сама мисс Эллис. Ты еще и зубов-то ее не видела, а уже трясешься.
Но Гарден сильно волновалась. Мать всю неделю твердила ей, как важно научиться хорошо танцевать. «Ты должна порхать, Гарден. Про тебя все должны говорить, что ты не танцуешь, а летаешь как пушинка». Также Маргарет не уставала сокрушаться по поводу волос дочери: «Прямые как палки и такие страшные! Нет, нам необходимо с ними что-то сделать». Всю ночь с четверга на пятницу Гарден мешали спать шишки на затылке. Маргарет накрутила ей волосы на папильотки, и вся голова у нее была в толстеньких колбасках. Но когда она дошла до школы, от кудрей и следа не осталось. Дома, после школы, Маргарет снова торопливо накрутила ей волосы, на этот раз предварительно смочив их для фиксации туалетной водой. Она сняла с Гарден папильотки, только когда та была уже полностью одета, перед самым уходом в школу танцев. И вдобавок подкрутила каждый локон горячими щипцами для завивки. Она стянула густой пучок длинных локонов на затылке у Гарден черным бархатным бантом.
И когда девочки поднимались по ступенькам, Гарден почувствовала, что локоны у нее раскручиваются. Она отметила, что банты у них с Уэнтворт одинаковые. Но волосы Уэнтворт, расчесанные на прямой пробор, вились от самых корней, их блестящие волнистые каштановые пряди с рыжеватыми искорками каскадом спадали по спине.
Девочки вошли в раздевалку, чтобы снять пальто.
– Черт побери! – взорвалась Уэнтворт. – Ребекка Вилсон уже здесь. Вон ее красная накидка.
– Почему «черт побери»? Я очень рада, что она здесь. Я знаю ее по школе.
– Пфф, Гарден, ты тут всех знаешь по школе, я имею в виду всех девочек. Нет, я чертыхнулась, потому что подумала: может быть, брат приведет ее сюда после нашего прихода. Я бы подкараулила на лестнице и постаралась на него наткнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181
– Я догадываюсь, что обед стынет. Поторапливайся. Нам нужно много успеть до закрытия магазинов. Ты что, забыла? Тебе в пятницу идти в школу танцев, а мы еще не подыскали туфелек.
Этим вечером Гарден написала Пегги.
«Bonjour, Пегги!
Я теперь учусь говорить по-французски, как ты. Пожалуйста, пришли мне ту фотографию, где ты, Боб и армия находитесь во Франции. Я покажу ее французской учительнице. Ее зовут мамед – нет, зачеркни это, я ошиблась, мадемозель Бонгранд, и она очень хорошая, но строгая. Одна девочка передала мне записку, а она ее отняла, и я не успела ничего прочесть. Мне очень нравится Эшли-холл. Нам задают очень много на дом, и мне пора делать уроки. Целую. Твоя сестра Гарден.
P.S. Мне купили для школы танцев новое платье и туфли с пряжками. Туфли мне жмут, но мама говорит, что это не страшно».
В Чарлстоне существовала давняя, отработанная схема введения молодых людей в общество.
Разумеется, так этого процесса никто не называл ни вслух, ни мысленно – люди просто делали то, что делалось всегда, и ждали, чтобы получилось то, что, как правило, получалось.
Когда мальчикам и девочкам исполнялось тринадцать, они делали первый шаг на пути к официальной взрослости – начинали посещать школу танцев по пятницам вечером. Там они перенимали многое не только у учительницы танцев, но и у ее четырнадцатилетних учеников, которые уже знали неписаный свод правил поведения и общения в танцклассе. После окончания школы танцев дело брали в свои руки родители. Для пятнадцатилетних они устраивали относительно скромные домашние вечеринки с танцами. Девочки ценили эти праздники больше, чем мальчики: на них присутствовали курсанты из Цитадели. Они были уже студентами, были взрослыми. И девочки чувствовали себя очень искушенными благодаря общению с мужчинами намного старше себя, то есть восемнадцати или девятнадцати лет от роду.
А родители знали, что этим взрослым мужчинам следовало к полуночи быть в казармах, что курить и пить им запрещалось и что у большинства из них в их родных городах уже были избранницы. Так что курсанты серьезной опасности не представляли, а девочки, сами того не замечая, усваивали навыки, которые скоро должны были им понадобиться. Они учились занимать приятной беседой малознакомых людей, быть хорошими слушательницами и выглядеть более взрослыми дамами.
На следующий год эти навыки впервые подвергались проверке. Девочки на правах будущих дебютанток участвовали в сезоне. Но это участие было весьма ограниченным: их приглашали на чайные, то есть дневные балы и обычно на один настоящий. Сопровождающего для девушки всегда тщательно выбирали из числа тех молодых людей, которых она знала по школе танцев и по домашним праздникам: важно было, чтобы девушка не чувствовала себя скованной и могла показать свои достоинства. Но она попадала в общество, где собирались все светские молодые холостяки Чарлстона, она могла проверить на них, чего стоят ее светские навыки, понять, если ум и наблюдательность ей это позволяли, в чем состоят причины ее промахов, и попытаться эти причины устранить.
В первую пятницу октября Гарден поднималась по массивным ступеням широкой лестницы в Саут-Каролина-холл на первое занятие в школе танцев. Ее сопровождала Уэнтворт Рэгг. Уэнтворты жили на Черч-стрит, в двух шагах от Трэддов, и Дженкинс Рэгг предложил, что будет провожать в танцкласс обеих девочек. Ходьбы до Саут-Каролина-холл было всего несколько кварталов; не зря Каролина Рэгг сказала когда-то репортеру в том памятном для Маргарет интервью, что «к югу от Брод-стрит до всего рукой подать».
– Ну все, дамы, – сказал на прощание девочкам мистер Рэгг. – Я зайду за вами ровно в девять. Постарайтесь разбить не слишком много сердец, во всяком случае в первый день.
Бал всегда был настоящим событием. Девушка первый раз надевала бальное платье и длинные белые перчатки, первый раз возвращалась домой за полночь, первый раз выпивала бокал шампанского. Это было волнующее преддверие того, что ожидало ее на будущий год: она должна была стать дебютанткой, центром внимания во время своего первого сезона.
Когда девушка первый раз принимала участие в сезоне, это было официальным признанием того факта, что она уже вполне подготовлена для замужества. Во время сезона ее могли разглядеть все возможные будущие женихи. Если счастье ей улыбалось, один из них или несколько начинали за ней ухаживать, и в течение года, то есть до наступления следующего сезона, она выходила замуж. Таким образом процесс, складываясь из приятных и требующих все большего искусства этапов, приводил к нужному результату.
– Хорошо, слишком много не будем. – Уэнтворт хихикнула.
Гарден сжала ей руку.
– Не нервничай, Гарден, – сказала Уэнтворт, – тебя не укусит никто, даже сама мисс Эллис. Ты еще и зубов-то ее не видела, а уже трясешься.
Но Гарден сильно волновалась. Мать всю неделю твердила ей, как важно научиться хорошо танцевать. «Ты должна порхать, Гарден. Про тебя все должны говорить, что ты не танцуешь, а летаешь как пушинка». Также Маргарет не уставала сокрушаться по поводу волос дочери: «Прямые как палки и такие страшные! Нет, нам необходимо с ними что-то сделать». Всю ночь с четверга на пятницу Гарден мешали спать шишки на затылке. Маргарет накрутила ей волосы на папильотки, и вся голова у нее была в толстеньких колбасках. Но когда она дошла до школы, от кудрей и следа не осталось. Дома, после школы, Маргарет снова торопливо накрутила ей волосы, на этот раз предварительно смочив их для фиксации туалетной водой. Она сняла с Гарден папильотки, только когда та была уже полностью одета, перед самым уходом в школу танцев. И вдобавок подкрутила каждый локон горячими щипцами для завивки. Она стянула густой пучок длинных локонов на затылке у Гарден черным бархатным бантом.
И когда девочки поднимались по ступенькам, Гарден почувствовала, что локоны у нее раскручиваются. Она отметила, что банты у них с Уэнтворт одинаковые. Но волосы Уэнтворт, расчесанные на прямой пробор, вились от самых корней, их блестящие волнистые каштановые пряди с рыжеватыми искорками каскадом спадали по спине.
Девочки вошли в раздевалку, чтобы снять пальто.
– Черт побери! – взорвалась Уэнтворт. – Ребекка Вилсон уже здесь. Вон ее красная накидка.
– Почему «черт побери»? Я очень рада, что она здесь. Я знаю ее по школе.
– Пфф, Гарден, ты тут всех знаешь по школе, я имею в виду всех девочек. Нет, я чертыхнулась, потому что подумала: может быть, брат приведет ее сюда после нашего прихода. Я бы подкараулила на лестнице и постаралась на него наткнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181