Его верхняя губа должна быть розового цвета. Но у убитого нормальные губы, поверьте мне.
Пурвин осуждающе покачал головой.
– Вам следует быть серьезнее. Геллер. Откуда вы берете свои «факты»? Из газетных статей? Откуда у вас столь подробные описания?
Достав из кармана сложенный лист бумаги, я развернул его и положил на стол.
– Отдел расследования преступлений, описание преступника номер двенадцать-семнадцать, – сказал я, показывая плакат о розыске Диллинджера, выпущенный ФБР. – Его дал мне мой друг капитан Джон Стеги.
Пурвин и Коули недоуменно уставились на плакат.
– Вы прекрасно знаете, что на этих плакатах описание преступника весьма точное и подробное. Обратите внимание: здесь написано, что цвет глаз – серый!
Коули, показав рукой на плакат, словно боясь прикоснуться к нему, спросил:
– Вы сравнивали с этим описанием то, что было в отчете о вскрытии?
– Да, любой репортер, если доберется до отчета, сделает то же, что и я, и вас тогда ожидают неприятные вопросы.
Пурвин смотрел на плакат широко раскрытыми глазами.
Он тоже не стал к нему прикасаться. Просто смотрел.
– Может вам и повезет, – сказал я. – Газетчиков, кажется, удовлетворил сокращенный вариант отчета, который Кернс зачитал после расследования. Я так думаю что, кроме меня, пока никому не пришло в голову просмотреть полный отчет.
Пурвин собирался что-то ответить, чтобы отвязаться от меня, но я ему не дал.
– Джентльмены, у вашего трупа есть кое-что, чего не было у Диллинджера – татуировка на правой руке, шрамы от пуль, но не в тех местах, что у Диллинджера. Далее, у убитого – черные волосы, а Диллинджер был шатен, тонкие изогнутые брови вместо прямых лохматых бровей. И зубы – разрушенный верхний правый резец у одного и неплохое состояние зубов у другого.
Пурвин снова покачал головой, но на этот раз медленно.
– Просто чепуха. Вы основываете свои выводы на результатах вскрытия, проведенного второпях... Вы сравниваете отчет с данными о преступнике, скрывавшемся от правосудия, собранными неизвестно где и кем на протяжении нескольких лет.
– Мел, большинство данных описания Диллинджера взято из данных ВМС, вы помните об этом? – осторожно сказал Коули.
– Правильно, и эти данные весьма точные, – ответил я.
Пурвин продолжал сопротивляться.
– Откуда вы все это знаете? Присутствовали при вскрытии?
– Нет, не присутствовал. Вы думаете, отчет о вскрытии писал пьяный врач. Но патологоанатом Кернс был трезв. Он вообще не берет ни капли в рот. Он великолепный специалист, и вскрытие было сделано тщательно. Он делал заключение по каждому серьезному убийству в Чикаго, начиная с трупа Бобби Френкса и до людей, погибших в день святого Валентина. Кроме того, ему помогал другой врач. И результаты обследования были записаны от начала до конца. Он работает весьма четко.
– Ерунда, – тихо сказал Пурвин.
– Я вам скажу еще одно. У мертвеца обнаружен порок сердца, а Диллинджер на свое сердце никогда не жаловался.
Коули выпрямился.
– Что?
– У убитого с детства был ревматический порок сердца. Интересно, как бы Диллинджера взяли во флот с таким больным сердцем? Как бы он смог играть в баскетбол? Я не говорю уже о тех физических нагрузках, которым он подвергался в последнее время.
Коули взял в руки плакат о розыске Диллинджера и принялся его рассматривать.
– Может, он знал о своем больном сердце, но никому не говорил об этом, – заметил он, – может, именно поэтому жил так бесшабашно?
– Нет, концы с концами не сходятся, – сказал я, – в морге лежит другой человек.
– Кто же? – потребовал ответа Пурвин. Я пожал плечами.
– Может, этого парня звали Джимми Лоуренс, он был одним из сутенеров Анны Сейдж из Восточного Чикаго или еще откуда-нибудь. Может, просто мелкая сошка, которому давно сделали операцию и до поры до времени скрывали с помощью друзей или тех, кого он считал друзьями. И вот, когда Фрэнку Нитти потребовалось подставить кого-то вместо Диллинджера, пришла очередь этого бедняги.
Пурвин поднялся и стал расхаживать, не вынимая рук из карманов. Он нервно поглядывал на часы и потом сказал:
– Нитти, Он вам мерещится под каждой кроватью. Я не могу себе представить, чтобы Нитти каким-то образом принимал в этом участие...
Я начал загибать пальцы, просчитывая:
– Анна Сейдж, связанная с гангстерами. Заркович давно был связан с Капоне и, вероятно, помог Диллинджеру сбежать из Краун-Пойнт. Даже кинотеатр «Байограф» связан с Нитти. Там уже много лет была его букмекерская контора. И, черт побери, еще Нитти связан с союзом по прокату фильмов. Где же еще удобнее подставить нам фальшивого Диллинджера?
– Почему вы сделали это, Геллер? Зачем вы пошли в морг? Почему вы начинаете заваривать эту кашу? – спросил Коули, у которого лицо стало пепельным и сразу ввалились глаза.
– Вы этого никогда не поймете. Это называется быть детективом.
Пурвин мрачно засмеялся.
– Как забавно.
Он посмотрел на «Рукери», а потом на часы. А Коули промолвил:
– У вас была уже эта версия, и вам нужно было только убедиться в своей правоте. Я пожал плечами.
– Наверное, так.
– Вы учились в колледже?
– Некоторое время.
– Занимались научной работой? Какого черта, что ему нужно?
– Немного.
Коули наклонился, сложив руки на груди, пытаясь выглядеть, как добрый и мудрый папочка.
– Вы не задумывались, что будет, если научный работник ищет заранее определенный ответ вместо того, чтобы просто получать объективные результаты?
– Вы считаете, что у меня сложилось навязчивое мнение, что парень не был Диллинджером? И я искал подтверждение этому?
Коули утвердительно кивнул.
– Черта с два. Мне бы очень хотелось, чтобы он оказался Диллинджером. Мне нечему радоваться. Я не чувствовал бы себя таким кретином. Это значило бы, что парочка продажных полицейских из Восточного Чикаго использовали меня, чтобы помочь поймать врага народа номер один за вознаграждение. Мне тоже было бы неприятно, но это лучше, чем подставить какого-то беднягу под пули, чтобы Джон Диллинджер мог пить текилу, трахаться с мексиканскими бабами, спокойно дожить до старости. Нет, у Диллинджера глаза – серые, а у мертвеца – карие. И так далее. Вам лучше признать это, парни.
Пурвин развернулся и направил на меня свой указательный палец, словно я был подозреваемый, которого он допрашивал. Он хотел, чтобы все выглядело очень драматично, но этого не получилось.
– Предположим, вы правы, и во всей той чуши, которую вы несете, есть доля правды. И что же нам теперь делать?
Я снова пожал плечами.
– Расскажите о совершенной ошибке. Хотя понимаю, вам будет неудобно, ведь заголовки одних газет провозглашают: «Диллинджер – мертв!», а других – «Пурвин – герой!». Все это не так просто. И жутко неудобно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Пурвин осуждающе покачал головой.
– Вам следует быть серьезнее. Геллер. Откуда вы берете свои «факты»? Из газетных статей? Откуда у вас столь подробные описания?
Достав из кармана сложенный лист бумаги, я развернул его и положил на стол.
– Отдел расследования преступлений, описание преступника номер двенадцать-семнадцать, – сказал я, показывая плакат о розыске Диллинджера, выпущенный ФБР. – Его дал мне мой друг капитан Джон Стеги.
Пурвин и Коули недоуменно уставились на плакат.
– Вы прекрасно знаете, что на этих плакатах описание преступника весьма точное и подробное. Обратите внимание: здесь написано, что цвет глаз – серый!
Коули, показав рукой на плакат, словно боясь прикоснуться к нему, спросил:
– Вы сравнивали с этим описанием то, что было в отчете о вскрытии?
– Да, любой репортер, если доберется до отчета, сделает то же, что и я, и вас тогда ожидают неприятные вопросы.
Пурвин смотрел на плакат широко раскрытыми глазами.
Он тоже не стал к нему прикасаться. Просто смотрел.
– Может вам и повезет, – сказал я. – Газетчиков, кажется, удовлетворил сокращенный вариант отчета, который Кернс зачитал после расследования. Я так думаю что, кроме меня, пока никому не пришло в голову просмотреть полный отчет.
Пурвин собирался что-то ответить, чтобы отвязаться от меня, но я ему не дал.
– Джентльмены, у вашего трупа есть кое-что, чего не было у Диллинджера – татуировка на правой руке, шрамы от пуль, но не в тех местах, что у Диллинджера. Далее, у убитого – черные волосы, а Диллинджер был шатен, тонкие изогнутые брови вместо прямых лохматых бровей. И зубы – разрушенный верхний правый резец у одного и неплохое состояние зубов у другого.
Пурвин снова покачал головой, но на этот раз медленно.
– Просто чепуха. Вы основываете свои выводы на результатах вскрытия, проведенного второпях... Вы сравниваете отчет с данными о преступнике, скрывавшемся от правосудия, собранными неизвестно где и кем на протяжении нескольких лет.
– Мел, большинство данных описания Диллинджера взято из данных ВМС, вы помните об этом? – осторожно сказал Коули.
– Правильно, и эти данные весьма точные, – ответил я.
Пурвин продолжал сопротивляться.
– Откуда вы все это знаете? Присутствовали при вскрытии?
– Нет, не присутствовал. Вы думаете, отчет о вскрытии писал пьяный врач. Но патологоанатом Кернс был трезв. Он вообще не берет ни капли в рот. Он великолепный специалист, и вскрытие было сделано тщательно. Он делал заключение по каждому серьезному убийству в Чикаго, начиная с трупа Бобби Френкса и до людей, погибших в день святого Валентина. Кроме того, ему помогал другой врач. И результаты обследования были записаны от начала до конца. Он работает весьма четко.
– Ерунда, – тихо сказал Пурвин.
– Я вам скажу еще одно. У мертвеца обнаружен порок сердца, а Диллинджер на свое сердце никогда не жаловался.
Коули выпрямился.
– Что?
– У убитого с детства был ревматический порок сердца. Интересно, как бы Диллинджера взяли во флот с таким больным сердцем? Как бы он смог играть в баскетбол? Я не говорю уже о тех физических нагрузках, которым он подвергался в последнее время.
Коули взял в руки плакат о розыске Диллинджера и принялся его рассматривать.
– Может, он знал о своем больном сердце, но никому не говорил об этом, – заметил он, – может, именно поэтому жил так бесшабашно?
– Нет, концы с концами не сходятся, – сказал я, – в морге лежит другой человек.
– Кто же? – потребовал ответа Пурвин. Я пожал плечами.
– Может, этого парня звали Джимми Лоуренс, он был одним из сутенеров Анны Сейдж из Восточного Чикаго или еще откуда-нибудь. Может, просто мелкая сошка, которому давно сделали операцию и до поры до времени скрывали с помощью друзей или тех, кого он считал друзьями. И вот, когда Фрэнку Нитти потребовалось подставить кого-то вместо Диллинджера, пришла очередь этого бедняги.
Пурвин поднялся и стал расхаживать, не вынимая рук из карманов. Он нервно поглядывал на часы и потом сказал:
– Нитти, Он вам мерещится под каждой кроватью. Я не могу себе представить, чтобы Нитти каким-то образом принимал в этом участие...
Я начал загибать пальцы, просчитывая:
– Анна Сейдж, связанная с гангстерами. Заркович давно был связан с Капоне и, вероятно, помог Диллинджеру сбежать из Краун-Пойнт. Даже кинотеатр «Байограф» связан с Нитти. Там уже много лет была его букмекерская контора. И, черт побери, еще Нитти связан с союзом по прокату фильмов. Где же еще удобнее подставить нам фальшивого Диллинджера?
– Почему вы сделали это, Геллер? Зачем вы пошли в морг? Почему вы начинаете заваривать эту кашу? – спросил Коули, у которого лицо стало пепельным и сразу ввалились глаза.
– Вы этого никогда не поймете. Это называется быть детективом.
Пурвин мрачно засмеялся.
– Как забавно.
Он посмотрел на «Рукери», а потом на часы. А Коули промолвил:
– У вас была уже эта версия, и вам нужно было только убедиться в своей правоте. Я пожал плечами.
– Наверное, так.
– Вы учились в колледже?
– Некоторое время.
– Занимались научной работой? Какого черта, что ему нужно?
– Немного.
Коули наклонился, сложив руки на груди, пытаясь выглядеть, как добрый и мудрый папочка.
– Вы не задумывались, что будет, если научный работник ищет заранее определенный ответ вместо того, чтобы просто получать объективные результаты?
– Вы считаете, что у меня сложилось навязчивое мнение, что парень не был Диллинджером? И я искал подтверждение этому?
Коули утвердительно кивнул.
– Черта с два. Мне бы очень хотелось, чтобы он оказался Диллинджером. Мне нечему радоваться. Я не чувствовал бы себя таким кретином. Это значило бы, что парочка продажных полицейских из Восточного Чикаго использовали меня, чтобы помочь поймать врага народа номер один за вознаграждение. Мне тоже было бы неприятно, но это лучше, чем подставить какого-то беднягу под пули, чтобы Джон Диллинджер мог пить текилу, трахаться с мексиканскими бабами, спокойно дожить до старости. Нет, у Диллинджера глаза – серые, а у мертвеца – карие. И так далее. Вам лучше признать это, парни.
Пурвин развернулся и направил на меня свой указательный палец, словно я был подозреваемый, которого он допрашивал. Он хотел, чтобы все выглядело очень драматично, но этого не получилось.
– Предположим, вы правы, и во всей той чуши, которую вы несете, есть доля правды. И что же нам теперь делать?
Я снова пожал плечами.
– Расскажите о совершенной ошибке. Хотя понимаю, вам будет неудобно, ведь заголовки одних газет провозглашают: «Диллинджер – мертв!», а других – «Пурвин – герой!». Все это не так просто. И жутко неудобно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91