Завещание, дающее Анне право на надежду. Ибо в нем был постскриптум, не озвученный адвокатом Моисеевым. И содержал он следующие строки:
«Деньги, лежащие на моей сберкнижке (№ счета прилагался) я завещаю Невинной Полине Анатольевне, с обязательным условием: перечислить их частями (ежегодно по пять процентов от общей суммы + проценты по вкладу) на счет (№ прилагается) Васильковского „Дома инвалидов“ Московской области…».
Часть 3
Где зарыта собака
День первый
Анна
Аня проснулась поздно. Но при этом чувствовала себя далеко не отдохнувшей, скорее напротив: измученной, разбитой, квелой и безумно несчастной. Раньше с ней такого не бывало, хотя, видит бог, она не раз страдала от недосыпа, и частенько вставала с дурным настроением, но чтоб с самого утра хотелось умереть — это что-то новенькое: всю сознательную жизнь желание уйти из этого мира появлялось на ночь глядя…
Когда Аня поднялась с новых бязевых простыней, часы показывали одиннадцать. Для завтрака поздно, для обеда рано, придется ограничиться крепким чаем, тем более, есть совсем не хочется.
Еле передвигая ноги, Аня побрела в кухню. Там включила чайник, достала из шкафчика чашку с веселой мордочкой (сейчас она почему-то не казалась такой уж веселой), села на табурет, замерла. Пока вода закипала, пыталась думать о хорошем, например, о бабусе, но мысли, предательницы, с одной старой женщины перескакивали на другую, лежащую в луже собственной крови, с торчащим из груди кухонным ножом, и от этих воспоминаний становилось еще плоше.
Когда чайник согрел воду, ознаменовав завершение своей работы громким щелчком, в дверь позвонили.
— Никого нет дома, — прокричала Аня, не двигаясь с места, а потом еще добавила, позаимствовав фразу у кого-то из героев низкопробных боевиков. — Кто бы ты ни был, катись к черту!
Но некто за дверью не внял Аниным приказам, позвонил еще более настойчиво.
Пришлось открывать.
К Аниному ужасу на пороге квартиры стоял Петр.
— Ой, — пискнула Аня, прячась за дверь. — А я неодета…
Неодета — не то слово, потому что в принципе, она была одета в халат, но зато в какой! Фланелевое рубище с прорехой на плече и оторванным карманом, не халат — стыдоба!
— Я звонил вам на мобильный, чтобы предупредить о своем приезде, — поспешно проговорил Петр, отведя глаза, — но вы не отвечали…
— Я сейчас, минутку…
Аня метнулась в комнату, скинула рубище, влезла в джинсы, рывком надела на себя футболку, наскоро расчесала волосы и, горько сожалея о трехсотрублевой помаде, оставленной в кармане куртки, вернулась в прихожую.
— Входите, — пригласила она Петра, широко распахивая дверь. — Сейчас чай будем пить…
— Аня, — прервал ее он. — На чай нет времени…
— Что-то случилось? — встревожилась она.
— Нет, не беспокойтесь… В смысле, ничего страшного… — И в доказательство своей правдивости проникновенно заглянул ей в глаза, хотя до этого смотрел либо по верх ее плеча, либо на носки своих ботинок. — У меня для вас новость.
— Хорошая?
— Не знаю… — Он опять потупился. — Чтоб ответить на ваш вопрос, я должен задать свой.
— Ну так задавайте! — нетерпеливо воскликнула Аня.
Петр еще несколько секунд молчал, хмуря брови, потом все же спросил:
— Вы действительно хотите знать правду о своем рождении?
— Конечно, но почему вы…
— Вы на самом деле мечтаете познакомиться со своей настоящей матерью?
— Значит, я была права, и Шура Железнова меня не рожала! — вырвалось у Ани.
В ответ на ее реплику он лишь дернул ртом, и было не ясно, что означала эта гримаса, то ли утверждение, то ли отрицание, то ли нетерпение. Скорее, последнее, потому что Петр тут же продолжил допрос:
— Так вы уверены, что вам нужна правда? Даже если она будет горькой?
— Да что вы меня стращаете? — возмутилась Аня.
— Ответьте.
— Да, да, да! Я хочу знать правду, хочу познакомится со своей настоящей матерью…
— И вы не подумали о том, что ваша настоящая мать может оказаться, например, преступницей? Или не совсем здоровым человеком, проще, инвалидом?
— С чего бы это?
— Вдруг Элеонора Георгиевна отказалась от дочери неспроста? Быть может, она решилась отдать ее на воспитание только после того, как узнала о ней что-то нелицеприятное…
— Что можно узнать нелицеприятное о новорожденном?
— Наверное, я не правильно выразился. Я хотел сказать, что Элеонора Георгиевна отказалась от своего ребенка, узнав, что он, например неизлечимо болен, многие роженицы оставляют детей-инвалидов в роддомах…
— Вы знаете что-то конкретное? — осенило Аню. — Знаете, но боитесь мне сказать? Только я не поняла преступница она или инвалид? А, может, малолетняя наркоманка? Или маньячка?
— Не говорите глупостей!
— А вы перестаньте ходить вокруг да около! — вспылила она.
— Я должен быть уверен…
— Говорите! — почти приказала Аня.
И он подчинился.
— Кажется, я нашел незаконнорожденную дочь Элеоноры Григорьевны.
— Она в тюрьме?
— Нет, с чего вы взяли?
— Просто вы так долго меня готовили…
— Она не в тюрьме… Она не преступница и не наркоманка… Она инвалид.
— И где она живет?
— В подмосковном доме инвалидов.
— Что с ней?
— Я не имею представления, — честно признался Петр. — По телефону мне не стали объяснять… Но если мы поедем туда прямо сейчас, то узнаем через каких-то полтора-два часа…
— У нее ДЦП? — напряженно вглядываясь в лицо адвоката, спросила Аня, словно наделась прочитать ответ в его голубых глазах.
— Я сомневаюсь, что женщина, больная церебральным параличом, смогла бы родить…
— У нее нет рук? Ног? Глаз?
— Аня, если вы сейчас же не соберетесь, то мы никуда не поедем — на ночь глядя нас не примут, — с едва сдерживаемым раздражением проговорил Петр.
— Я готова, — бросила она, срывая с вешалки пуховик. — Поехали.
Пусть до первого этажа она преодолела за считанные секунды. Она неслась по ступенькам так, что длинноногий Петр насилу за ней поспевал. И к машине Аня подскочила первая, когда адвокат еще только выходил из подъезда, она уже нетерпеливо припрыгивала около передней дверки авто.
— Аня, когда я торопил вас, я не имел в виду, что вы должны нестись, как на пожар, — осадил девушку Петр. — Спокойнее, пара минут нас не спасет…
Аня оставила его замечание без комментариев, она молча села в машину, расположившись на сидении, уткнулась взглядом в окно, давая понять, что к разговорам не расположена.
Всю дорогу они не разговаривали, Петр пытался с Аней пообщаться, но на все его вопросы она отвечала односложно, иногда невпопад, так что он быстро отстал. Зачем терзать девушку, если она хочет побыть наедине со своими мыслями?
А мысли в Аниной голове проносились с космической скоростью. Сначала она думала лишь о том, что время тянется очень медленно, и хотела побыстрее оказаться в доме инвалидов, потом начинала волноваться, представляя долгожданную встречу с матерью, она страшно боялась, что встреча эта не оправдает ее ожиданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
«Деньги, лежащие на моей сберкнижке (№ счета прилагался) я завещаю Невинной Полине Анатольевне, с обязательным условием: перечислить их частями (ежегодно по пять процентов от общей суммы + проценты по вкладу) на счет (№ прилагается) Васильковского „Дома инвалидов“ Московской области…».
Часть 3
Где зарыта собака
День первый
Анна
Аня проснулась поздно. Но при этом чувствовала себя далеко не отдохнувшей, скорее напротив: измученной, разбитой, квелой и безумно несчастной. Раньше с ней такого не бывало, хотя, видит бог, она не раз страдала от недосыпа, и частенько вставала с дурным настроением, но чтоб с самого утра хотелось умереть — это что-то новенькое: всю сознательную жизнь желание уйти из этого мира появлялось на ночь глядя…
Когда Аня поднялась с новых бязевых простыней, часы показывали одиннадцать. Для завтрака поздно, для обеда рано, придется ограничиться крепким чаем, тем более, есть совсем не хочется.
Еле передвигая ноги, Аня побрела в кухню. Там включила чайник, достала из шкафчика чашку с веселой мордочкой (сейчас она почему-то не казалась такой уж веселой), села на табурет, замерла. Пока вода закипала, пыталась думать о хорошем, например, о бабусе, но мысли, предательницы, с одной старой женщины перескакивали на другую, лежащую в луже собственной крови, с торчащим из груди кухонным ножом, и от этих воспоминаний становилось еще плоше.
Когда чайник согрел воду, ознаменовав завершение своей работы громким щелчком, в дверь позвонили.
— Никого нет дома, — прокричала Аня, не двигаясь с места, а потом еще добавила, позаимствовав фразу у кого-то из героев низкопробных боевиков. — Кто бы ты ни был, катись к черту!
Но некто за дверью не внял Аниным приказам, позвонил еще более настойчиво.
Пришлось открывать.
К Аниному ужасу на пороге квартиры стоял Петр.
— Ой, — пискнула Аня, прячась за дверь. — А я неодета…
Неодета — не то слово, потому что в принципе, она была одета в халат, но зато в какой! Фланелевое рубище с прорехой на плече и оторванным карманом, не халат — стыдоба!
— Я звонил вам на мобильный, чтобы предупредить о своем приезде, — поспешно проговорил Петр, отведя глаза, — но вы не отвечали…
— Я сейчас, минутку…
Аня метнулась в комнату, скинула рубище, влезла в джинсы, рывком надела на себя футболку, наскоро расчесала волосы и, горько сожалея о трехсотрублевой помаде, оставленной в кармане куртки, вернулась в прихожую.
— Входите, — пригласила она Петра, широко распахивая дверь. — Сейчас чай будем пить…
— Аня, — прервал ее он. — На чай нет времени…
— Что-то случилось? — встревожилась она.
— Нет, не беспокойтесь… В смысле, ничего страшного… — И в доказательство своей правдивости проникновенно заглянул ей в глаза, хотя до этого смотрел либо по верх ее плеча, либо на носки своих ботинок. — У меня для вас новость.
— Хорошая?
— Не знаю… — Он опять потупился. — Чтоб ответить на ваш вопрос, я должен задать свой.
— Ну так задавайте! — нетерпеливо воскликнула Аня.
Петр еще несколько секунд молчал, хмуря брови, потом все же спросил:
— Вы действительно хотите знать правду о своем рождении?
— Конечно, но почему вы…
— Вы на самом деле мечтаете познакомиться со своей настоящей матерью?
— Значит, я была права, и Шура Железнова меня не рожала! — вырвалось у Ани.
В ответ на ее реплику он лишь дернул ртом, и было не ясно, что означала эта гримаса, то ли утверждение, то ли отрицание, то ли нетерпение. Скорее, последнее, потому что Петр тут же продолжил допрос:
— Так вы уверены, что вам нужна правда? Даже если она будет горькой?
— Да что вы меня стращаете? — возмутилась Аня.
— Ответьте.
— Да, да, да! Я хочу знать правду, хочу познакомится со своей настоящей матерью…
— И вы не подумали о том, что ваша настоящая мать может оказаться, например, преступницей? Или не совсем здоровым человеком, проще, инвалидом?
— С чего бы это?
— Вдруг Элеонора Георгиевна отказалась от дочери неспроста? Быть может, она решилась отдать ее на воспитание только после того, как узнала о ней что-то нелицеприятное…
— Что можно узнать нелицеприятное о новорожденном?
— Наверное, я не правильно выразился. Я хотел сказать, что Элеонора Георгиевна отказалась от своего ребенка, узнав, что он, например неизлечимо болен, многие роженицы оставляют детей-инвалидов в роддомах…
— Вы знаете что-то конкретное? — осенило Аню. — Знаете, но боитесь мне сказать? Только я не поняла преступница она или инвалид? А, может, малолетняя наркоманка? Или маньячка?
— Не говорите глупостей!
— А вы перестаньте ходить вокруг да около! — вспылила она.
— Я должен быть уверен…
— Говорите! — почти приказала Аня.
И он подчинился.
— Кажется, я нашел незаконнорожденную дочь Элеоноры Григорьевны.
— Она в тюрьме?
— Нет, с чего вы взяли?
— Просто вы так долго меня готовили…
— Она не в тюрьме… Она не преступница и не наркоманка… Она инвалид.
— И где она живет?
— В подмосковном доме инвалидов.
— Что с ней?
— Я не имею представления, — честно признался Петр. — По телефону мне не стали объяснять… Но если мы поедем туда прямо сейчас, то узнаем через каких-то полтора-два часа…
— У нее ДЦП? — напряженно вглядываясь в лицо адвоката, спросила Аня, словно наделась прочитать ответ в его голубых глазах.
— Я сомневаюсь, что женщина, больная церебральным параличом, смогла бы родить…
— У нее нет рук? Ног? Глаз?
— Аня, если вы сейчас же не соберетесь, то мы никуда не поедем — на ночь глядя нас не примут, — с едва сдерживаемым раздражением проговорил Петр.
— Я готова, — бросила она, срывая с вешалки пуховик. — Поехали.
Пусть до первого этажа она преодолела за считанные секунды. Она неслась по ступенькам так, что длинноногий Петр насилу за ней поспевал. И к машине Аня подскочила первая, когда адвокат еще только выходил из подъезда, она уже нетерпеливо припрыгивала около передней дверки авто.
— Аня, когда я торопил вас, я не имел в виду, что вы должны нестись, как на пожар, — осадил девушку Петр. — Спокойнее, пара минут нас не спасет…
Аня оставила его замечание без комментариев, она молча села в машину, расположившись на сидении, уткнулась взглядом в окно, давая понять, что к разговорам не расположена.
Всю дорогу они не разговаривали, Петр пытался с Аней пообщаться, но на все его вопросы она отвечала односложно, иногда невпопад, так что он быстро отстал. Зачем терзать девушку, если она хочет побыть наедине со своими мыслями?
А мысли в Аниной голове проносились с космической скоростью. Сначала она думала лишь о том, что время тянется очень медленно, и хотела побыстрее оказаться в доме инвалидов, потом начинала волноваться, представляя долгожданную встречу с матерью, она страшно боялась, что встреча эта не оправдает ее ожиданий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71