Похороны Сыча — это сенсация номер один в Красноярском крае. Сюда слетится вся старая гвардия из Москвы. В течение суток мы все сядем за решетку. Сыч руководил отделом по борьбе с должностными преступлениями на Петровке. Полковник в сорок лет. При его непосредственном участии вскрыли Чурбанова и высшую прослойку МВД. Андропов перевел его в прокуратуру, где Сыч выводил на чистую воду грязных псевдоюристов. Ему сумели отомстить, когда пришел Черненко. Тут всех андроповских птенцов выкинули за Уральский хребет с понижением на пять, шесть ступеней. Дело прошлое, всеми забытое, никто стариков обратно звать не станет.
Большая их часть пустила здесь корни и ушла в отставку. Сыч не исключение.
Через три месяца ему исполнится шестьдесят, и здесь мы поставим жирную точку, но не сейчас, когда его последыши расправили крылья в столице. Такие люди, как Сыч, должны умирать тихо, в своей постели, дома, от старости и самогона.
— Интересно поешь, прокурор. А сам-то ты не боишься Сыча?
— Боюсь, чего скрывать. Человек возглавлял отдел по надзору за органами правопорядка в союзной прокуратуре. Он Щелокова не боялся и выиграл.
Министр пулю себе в лоб пустил. Более сорока лет в органах. Когда он ко мне заходит, то мне кажется, что он насквозь меня видит и знает, сколько мелочи в моих карманах. Так что, Игнат, не суй голову в улей.
— А ты понимаешь, что Сыч вышел на «железку»? А там база, склады!
Ты знаешь, что Гундосый — парень нервный, каждую минуту за обрез хватается.
Боюсь, я уже не смогу сдерживать его архаровцев. Ситуация выходит из-под контроля.
— Понимаю. Но если Сыч ухватился за нить, его уже не остановишь.
— Кто из нас идиот, Трофимыч? Эта ниточка вокруг твоей шеи намотана. Как только натянут, твой язык первым наружу вывалится.
Прокурор отбросил ручку и выпучил серые глаза на собеседника.
— И что мне делать? Самому удавиться?
— А за что ты долю много лет получаешь? Так, за большой ум, спрятанный в двух залысинах? Ты обязан прикрывать нас, понял? Сам думай о своих проблемах. Лед тонкий!
— Сам знаю!
Наступила тишина. Партнеры мерили друг друга взглядом, и никто ничего не мог предложить. Наконец прокурор очнулся, взглянул на окна и включил настольную лампу.
— Кажется, есть одна мыслишка, — тихо начал прокурор. — Дело шито белыми нитками, но другой возможности я не вижу.
Он покосился да тонкую картонную папку, скучавшую у края стола, и хмыкнул.
— Предлагать такую туфту человеку такого масштаба?!
— Тугодум ты, Трофимыч. Ведь это Сыч у тебя в шестерках ходит, а не ты у него. На волоске висишь и еще торгуешься.
— Нет, дружок, тут с плеча рубить нельзя. На все свой расчет нужен. — Он почесал чисто выбритый подбородок и добавил: — Идея сама по себе — дрянь! Ничего стоящего. Правда, в ней есть одна зацепка. Попытаюсь я отправить Сыча в командировку. Идеальный способ отстранения от дел. Работенка тухлая. Это как на рыбалку с голыми руками, но Сыч — мужик азартный. Дай Бог, пронесет! А когда вернется, мы ему сюрприз подготовим: пара теплых слов, адрес, подписанный замом генерального прокурора, бокал шампанского и на покой. Пусть рыбку удит. А ежели шило покоя не дает, то определим его в сторожа.
Толстяк убрал носовой платок в карман и встал, с трудом вырвав моржовый вес из кресла.
— Лады, Трофимыч. Кажется, ты дозрел. Как тяжело с тобой работать.
Переваливаясь с ноги на ногу, он направился к дверям, оставляя за собой шлейф ароматного дыма от закуренной по пути сигареты. Как только за толстяком захлопнулись дубовые створки, прокурор снял трубку внутреннего телефона:
— Клава, соедини меня с Сычевым.
Прокурор не решался вызвать следователя Сычева через секретарей, он решил сам его пригласить, но каждый раз присутствие следователя, которого еще в Москве прозвали Сыч, заставляло начальника ерзать в собственном кресле.
Ожидая ответа, он постукивал пальцами по столу, а на лбу образовалась глубокая вертикальная морщина. Наконец в трубке послышался хрипловатый баритон:
— Сычев у аппарата.
— Алексей Денисыч? Карташов беспокоит. У тебя не найдется пяти минут? Тут одно дело есть, но мне нужна твоя консультация.
— Хорошо, Геннадий Трофимыч, сейчас буду.
Карташов бросил трубку на рычаг, словно она стала плавиться в его руке. У него было три-четыре минуты до появления старого лиса, а он до сих пор не знал, как к нему подобраться. Впрочем, Карташов всегда полагался на экспромт. Начиная вяло и бессвязно, к разгару монолога он выходил на цицероновский уровень. Одна мысль цепляла следующую, как крючочек петельку, и в итоге получалась неплохая вышивка с наружной стороны.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел мужчина среднего роста, худой, с белой, как сметана, густой шевелюрой и подвижным лицом. Можно было ожидать чего-то неординарного, когда наслушаешься о человеке громких слов. И каково же разочарование, когда встречаешь серую личность пенсионного возраста.
Карташов пошел в атаку, забыв предложить присесть своему сотруднику.
— Алексей Денисыч, я ознакомился с итогами вашего расследования и должен заметить, что вы не перестаете меня удивлять. Уникальное чутье и знание своего дела. Вы на финишной прямой. Осталось поставить точку. У вас отличная команда, и я подумал, что Фокин сам мог бы завершить дело. Вы ведь не тщеславный человек, от вас ваши регалии никуда не уйдут.
— Виноват, Геннадий Трофимыч, но я не совсем вас понимаю. Коней на переправе не меняют, не вижу смысла в перестановках. А до пенсии, как вы наверняка помните, жить еще три месяца. Фокин — хороший следователь, но он исполнитель, а не стратег. У него опыта маловато.
— Если вы позволите, Алексей Денисыч, я закончу свою мысль. — Сычев осекся и замолчал, но карие глаза искрились красными огоньками.
Карташов взял папку с края стола, положил перед собой и раскрыл ее.
— Я понимаю, что дела в разгар расследования не бросают, но если вспомнить, то вы приняли его от Болдина, когда его положили в больницу. Завтра Болдин выписывается и хочет вернуться к своей работе. Извините, я не хотел говорить об этом, но мы не можем отказать ему. Это дело чести.
Карташов сделал трагический вид и нагло врал, не имея почвы под ногами. Болдин лежал в больнице с пулевым ранением в тяжелом состоянии. Пуля задела позвоночник, и о возвращении Болдина на работу не могло быть и речи.
Глупая, наивная ложь, которую легко проверить в течение минуты. Карташов сам не знал, как его занесло, но он шел ва-банк!
— И потом, Алексей Денисыч, я же сказал вам, что мне требуется консультация. Я никаких приказов не подписывал. Возможно, мне показалось, что идея, которая витает в воздухе, заинтересует не только меня, но и вас. Речь пойдет о вашем старом сослуживце, который работал под вашим началом еще на Петровке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Большая их часть пустила здесь корни и ушла в отставку. Сыч не исключение.
Через три месяца ему исполнится шестьдесят, и здесь мы поставим жирную точку, но не сейчас, когда его последыши расправили крылья в столице. Такие люди, как Сыч, должны умирать тихо, в своей постели, дома, от старости и самогона.
— Интересно поешь, прокурор. А сам-то ты не боишься Сыча?
— Боюсь, чего скрывать. Человек возглавлял отдел по надзору за органами правопорядка в союзной прокуратуре. Он Щелокова не боялся и выиграл.
Министр пулю себе в лоб пустил. Более сорока лет в органах. Когда он ко мне заходит, то мне кажется, что он насквозь меня видит и знает, сколько мелочи в моих карманах. Так что, Игнат, не суй голову в улей.
— А ты понимаешь, что Сыч вышел на «железку»? А там база, склады!
Ты знаешь, что Гундосый — парень нервный, каждую минуту за обрез хватается.
Боюсь, я уже не смогу сдерживать его архаровцев. Ситуация выходит из-под контроля.
— Понимаю. Но если Сыч ухватился за нить, его уже не остановишь.
— Кто из нас идиот, Трофимыч? Эта ниточка вокруг твоей шеи намотана. Как только натянут, твой язык первым наружу вывалится.
Прокурор отбросил ручку и выпучил серые глаза на собеседника.
— И что мне делать? Самому удавиться?
— А за что ты долю много лет получаешь? Так, за большой ум, спрятанный в двух залысинах? Ты обязан прикрывать нас, понял? Сам думай о своих проблемах. Лед тонкий!
— Сам знаю!
Наступила тишина. Партнеры мерили друг друга взглядом, и никто ничего не мог предложить. Наконец прокурор очнулся, взглянул на окна и включил настольную лампу.
— Кажется, есть одна мыслишка, — тихо начал прокурор. — Дело шито белыми нитками, но другой возможности я не вижу.
Он покосился да тонкую картонную папку, скучавшую у края стола, и хмыкнул.
— Предлагать такую туфту человеку такого масштаба?!
— Тугодум ты, Трофимыч. Ведь это Сыч у тебя в шестерках ходит, а не ты у него. На волоске висишь и еще торгуешься.
— Нет, дружок, тут с плеча рубить нельзя. На все свой расчет нужен. — Он почесал чисто выбритый подбородок и добавил: — Идея сама по себе — дрянь! Ничего стоящего. Правда, в ней есть одна зацепка. Попытаюсь я отправить Сыча в командировку. Идеальный способ отстранения от дел. Работенка тухлая. Это как на рыбалку с голыми руками, но Сыч — мужик азартный. Дай Бог, пронесет! А когда вернется, мы ему сюрприз подготовим: пара теплых слов, адрес, подписанный замом генерального прокурора, бокал шампанского и на покой. Пусть рыбку удит. А ежели шило покоя не дает, то определим его в сторожа.
Толстяк убрал носовой платок в карман и встал, с трудом вырвав моржовый вес из кресла.
— Лады, Трофимыч. Кажется, ты дозрел. Как тяжело с тобой работать.
Переваливаясь с ноги на ногу, он направился к дверям, оставляя за собой шлейф ароматного дыма от закуренной по пути сигареты. Как только за толстяком захлопнулись дубовые створки, прокурор снял трубку внутреннего телефона:
— Клава, соедини меня с Сычевым.
Прокурор не решался вызвать следователя Сычева через секретарей, он решил сам его пригласить, но каждый раз присутствие следователя, которого еще в Москве прозвали Сыч, заставляло начальника ерзать в собственном кресле.
Ожидая ответа, он постукивал пальцами по столу, а на лбу образовалась глубокая вертикальная морщина. Наконец в трубке послышался хрипловатый баритон:
— Сычев у аппарата.
— Алексей Денисыч? Карташов беспокоит. У тебя не найдется пяти минут? Тут одно дело есть, но мне нужна твоя консультация.
— Хорошо, Геннадий Трофимыч, сейчас буду.
Карташов бросил трубку на рычаг, словно она стала плавиться в его руке. У него было три-четыре минуты до появления старого лиса, а он до сих пор не знал, как к нему подобраться. Впрочем, Карташов всегда полагался на экспромт. Начиная вяло и бессвязно, к разгару монолога он выходил на цицероновский уровень. Одна мысль цепляла следующую, как крючочек петельку, и в итоге получалась неплохая вышивка с наружной стороны.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел мужчина среднего роста, худой, с белой, как сметана, густой шевелюрой и подвижным лицом. Можно было ожидать чего-то неординарного, когда наслушаешься о человеке громких слов. И каково же разочарование, когда встречаешь серую личность пенсионного возраста.
Карташов пошел в атаку, забыв предложить присесть своему сотруднику.
— Алексей Денисыч, я ознакомился с итогами вашего расследования и должен заметить, что вы не перестаете меня удивлять. Уникальное чутье и знание своего дела. Вы на финишной прямой. Осталось поставить точку. У вас отличная команда, и я подумал, что Фокин сам мог бы завершить дело. Вы ведь не тщеславный человек, от вас ваши регалии никуда не уйдут.
— Виноват, Геннадий Трофимыч, но я не совсем вас понимаю. Коней на переправе не меняют, не вижу смысла в перестановках. А до пенсии, как вы наверняка помните, жить еще три месяца. Фокин — хороший следователь, но он исполнитель, а не стратег. У него опыта маловато.
— Если вы позволите, Алексей Денисыч, я закончу свою мысль. — Сычев осекся и замолчал, но карие глаза искрились красными огоньками.
Карташов взял папку с края стола, положил перед собой и раскрыл ее.
— Я понимаю, что дела в разгар расследования не бросают, но если вспомнить, то вы приняли его от Болдина, когда его положили в больницу. Завтра Болдин выписывается и хочет вернуться к своей работе. Извините, я не хотел говорить об этом, но мы не можем отказать ему. Это дело чести.
Карташов сделал трагический вид и нагло врал, не имея почвы под ногами. Болдин лежал в больнице с пулевым ранением в тяжелом состоянии. Пуля задела позвоночник, и о возвращении Болдина на работу не могло быть и речи.
Глупая, наивная ложь, которую легко проверить в течение минуты. Карташов сам не знал, как его занесло, но он шел ва-банк!
— И потом, Алексей Денисыч, я же сказал вам, что мне требуется консультация. Я никаких приказов не подписывал. Возможно, мне показалось, что идея, которая витает в воздухе, заинтересует не только меня, но и вас. Речь пойдет о вашем старом сослуживце, который работал под вашим началом еще на Петровке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132