В прессе началась активная кампания: Черномырдин — единственная реальная кандидатура, которую поддерживают все, от коммунистов до бизнесменов.
Среди тех, кто мог претендовать на премьерское кресло, Черномырдин единственный буквально ринулся в бой и в считанные дни добился создания предварительной договорённости всех со всеми.
22 августа, в субботу, Валентин Юмашев попросил разрешения приехать ко мне на дачу вместе с Игорем Малашенко, руководителем НТВ. Я знал, что речь пойдёт именно о Черномырдине, догадывался, зачем он позвал Игоря, которого я помнил и знал с 96-го года как члена нашей аналитической группы. Было ясно, что Валентин хочет, чтобы я выслушал не только его собственные аргументы.
… День был тёплый, солнечный, один из последних дней подмосковного лета. Мы поговорили, потом я пригласил гостей пообедать. Со стороны посмотреть — сидят люди в летних рубашках, едят окрошку. Абсолютный покой. На этом лёгком ветерке, в бликах солнечных зайчиков сквозь колыхание листвы, я обдумывал тяжелейшую политическую проблему. И не только политическую — мою человеческую проблему!
Возвратить Черномырдина в правительство — означало признать своё моральное поражение, свой проигрыш. Ведь совсем недавно, пять месяцев назад, я отправил его в отставку. Я по-прежнему считал, что при всех неоспоримых достоинствах Виктор Степанович — совсем не тот человек, который должен возглавлять российское правительство и идти на выборы 2000 года в качестве основного демократического кандидата.
Вместе с тем пружина кризиса так сжалась, что могла, сорвавшись, снести всю политическую конструкцию. У нас на размышление времени не оставалось совсем. Для того чтобы медленно, спокойно отпустить эту пружину, требовались огромная сила и огромный опыт. То, чем как раз и обладал Виктор Степанович.
Я спросил Валентина, как сложился разговор с Кириенко. Юмашев рассказал, как они встретились в пустом аэропорту, как грустно посидели. Отметил, что Сергей Владиленович сам все понимает. «Кого он предложил взамен?» — спросил я. «Строева», — немного запнувшись, ответил Юмашев. Это означало, что ревность к Черномырдину Кириенко пересилить в себе не смог. Его предложение было нереальным: Строев, человек старой закалки, бывший член Политбюро, в качестве премьера меня уж совсем не устраивал.
«А вы что думаете, Игорь Евгеньевич?» — спросил я. Малашенко в своей обычной манере начал твёрдо, жёстко, правильно выстраивая речь, приводить свои аргументы. «Черномырдин, который был пять месяцев назад, и Черномырдин сейчас — это два разных человека, Борис Николаевич». — «Почему?» — «А все изменилось. Он был вынужден за это время многое переосмыслить, понять. Политик, который возвращается во власть после отставки, — это всегда другой человек. У него появляется колоссальный новый опыт. Теперь он понимает, что за первую позицию надо драться, надо работать не так, как раньше». — «А Лужков?» «Нет, даже не стоит его обсуждать», — ответил Малашенко.
«Борис Николаевич, — сказал Юмашев. — Черномырдин обещает, что не будет ставить в правительство удобных, послушных, но слабых исполнителей. Обещает создать команду молодых, агрессивных профессионалов-экономистов. Но самое главное не это. Если его утвердят в Думе с первого раза, а шансы есть, и большие, он реально сможет претендовать на роль общенационального лидера, спасителя, антикризисного премьера, называйте как хотите. У него тогда появится новый ресурс доверия у населения».
Я прекрасно понял, что хотел сказать Юмашев. После своей отставки (без меня, мол, тут вон чего натворили) и после триумфального возвращения в Белый дом Черномырдин приобретёт столь любимый народом ореол «несправедливо обиженного».
Да, это было очень важное соображение. Черномырдин не только имел все шансы разрешить кризисную ситуацию, используя свой опыт и связи, но и пойти дальше, на выборы-2000, с хорошим запасом прочности. В этом смысле мой моральный проигрыш оказывался выигрышем для Черномырдина. Ну что ж…
И все же я продолжал сомневаться: «А если его не утвердят в первом туре?» «Тогда попробуем найти другого кандидата», — сказал глава администрации.
Вариант Примакова мы в тот день даже не обсуждали — Евгений Максимович заранее объявил всем — и моим помощникам, и парламенту, и правым, и левым, что в премьеры не пойдёт ни под каким видом.
Днём позже, 23 августа, в моей подмосковной резиденции произошла другая важная встреча — с Черномырдиным.
После того как от меня ушёл Кириенко, я вызвал в кабинет Виктора Степановича. «Только что у меня был Кириенко. Я отправил его в отставку». Черномырдин слушал молча, кивал. Было видно, что он напряжён и готов к решительному бою.
Не знаю, не помню, в каком разговоре промелькнуло: «политический тяжеловес». В сущности, это был не очень удачный образ, но довольно точно раскрывающий причины отставки Кириенко: тот этим качеством явно не обладал. Я смотрел на крупную, тяжёлую фигуру Виктора Степановича и думал: действительно, «тяжеловес».
Да, непросто рассказывать об этих событиях осеннего кризиса 1998-го. Непросто, потому что ситуация менялась практически каждый день. А потом и каждый час. Честно говоря, не припомню такого напряжения за всю российскую политическую историю 90-х годов, если не считать, конечно, попытки военных переворотов 91-го и 93-го годов. Здесь ситуация была вроде бы совсем другая, мирная, абсолютно конституционная, но под тем же неярким и добрым солнцем уходящего лета так же бешено замелькал политический калейдоскоп. Будто какой-то дьявол вертел картонную трубку нашей судьбы, и цветные стекляшки разных комбинаций и компромиссов то возникали, то рассыпались вновь.
Итак, 23 августа я принял в Горках Кириенко и Черномырдина, а 24-го выступил с телеобращением к нации и подписал соответствующие указы. В этот же день Виктор Степанович провёл в Белом доме заседание правительства в качестве исполняющего обязанности премьер-министра.
Черномырдин с бешеным упорством продолжал загонять руководителей парламентской оппозиции в угол. Он использовал свой главный козырь — отсутствие другого реального кандидата и желание всех элит, и политических, и экономических, как можно быстрее урегулировать этот кризис. В течение первых трех дней — понедельника, вторника и среды — были согласованы основные параметры так называемого Политического соглашения, документа, который определял новые взаимоотношения между президентом, правительством и Думой. В четверг и пятницу началась работа над самим текстом документа.
Черномырдину удалось достигнуть многого. В первую очередь поддержки Селезнева, спикера Госдумы, официально второго человека в компартии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109