Рейдер сказал: «Я сам так плакал — думал, не переживу…» — и это нечаянное пророчество (и Саул во пророках!) породило в груди юноши давно забытую дрожь — смех. Смеясь, он мгновенно и ловко сдернул с пояса Джориана орриу и ударил пирата в мягкое брюхо, рванул лезвие вверх, а после — с разворотом выбросил вперед. Он знал, что не промахнется, потому что в своем видении не промахнулся. Лезвие сразило обеих — рабыню-телохранительницу и госпожу; Дик ощутил несколько тупых и сильных ударов, но довел прием до конца: пустил по лезвию «волну», одновременно рванув его назад. Для верности, чтобы не помогла уже никакая реанимация, нужно было отрубить той женщине голову, но этого он сделать уже не мог — что-то не пускало руки и ноги, Дик упал спутанный, как куколка, тонкими черными шнурами, и когда он резал их, используя ничтожную свободу своей правой руки, они срастались, как живые.
Время снова пошло нормальным ходом. Вселенная, в которой жили только двое — он и его меч — заполнилась людьми. Поднимался многоголосый крик, морлок выбил меч и придавил юношу ногой к земле, и тут откуда-то сверху донесся отчаянный голос Бет. Она кричала, она звала его не помощь — а он не мог даже вякнуть, так его придушили эти путы и ступня морлока.
Он думал — почему золотоволосый воин не снес ему голову на месте? И пришел к выводу, что жизнь ему спасла на время последняя фраза. Но каким образом спасла — Дик терялся в догадках. Скорее всего, решил он в конце концов, этот белобрысый оказался так задет, что надумал устроить из смерти убийцы нечто показательное. Но как там очутилась Бет и почему она кричала, и что с ней сделали теперь?
Воображение Дика было сильным, как у всех пилотов — и как у всех пилотов, оно было дисциплинированным, так что он не стал растравлять свои душевные раны картинами настоящего и будущего, а начал готовиться к смерти.
По складу своего характера и воспитанию он принадлежал к числу людей, которых мысль о шаге в темноту не повергает в ужас, а плен и пребывание в руках Моро изрядно убавили жажду жить. Мечтая попасть в Синдэн, он читал «размышления о смерти» Садако Такэда, и старался каждый день обдумывать тот момент, когда ему придется «бросить тело». Конечно, все вышло совсем не так, как он полагал — ведь, пролив кровь, а тем более невинную кровь, он будет казнен, и по большому счету, справедливо, за преступление — а не умрет смертью мученика за веру. Он жалел не о смерти — возможно, мучительной и позорной — а о поступке, которого сам стыдился.
Убивая, он действовал под влиянием момента, повиновался страшному вдохновению, которое показалось ему божественным. Оливково-золотистая телохранительница, стоявшая между его мечом и лже-Бет, просто не входила ни в какие расчеты той силы, которой он был тогда одержим. Дик не собирался ее убивать — просто не подумал о ней, разворачиваясь и нанося удар почти вслепую. Теперь ее медные глаза преследовали его, и он просил у нее прощения, и сам не заметил, как начал молиться.
Он не молился с того дня, когда Моро накачал его наркотиками и изнасиловал во второй раз, и в свой партизанский отряд он Бога не пригласил. Казалось, произносить «Отче наш» теми губами, которые целовал Моро, было нельзя. В свой внутренний храм он всегда входил чистым, и где-то гордился этим, и только сейчас он осознал: храм — не только святилище, но и убежище. Израненный, оборванный и грязный невольник вбегает туда, чтобы припасть к алтарю и получить покой и свободу. Конечно, хотелось бы войти туда триумфатором, но…
Отсюда, из глубины санктуария, все произошедшее выглядело иначе, и Дик понял, что был на волосок от гибели. До того, как в зале появилась цукино-сёгун, все мысли юноши были только о себе и о мести, и Моро знал это. Костюм сохэя, орриу на поясе Джориана, да и сам Джориан — все это было не случайно, все разыграли как по нотам. Рейдер должен был умереть, Моро старательно и незаметно натравливал Дика, чтобы он попробовал крови. Сам Моро не собирался умирать и не дал бы умереть пленнику. Он отразил бы удар — а путы-самовязы спеленали бы незадачливого мстителя в две секунды, и месть стала бы центром его новой жизни, жизни синоби дома Рива. Потому что после смерти всех, кто ему дорог, за возможность мести он продал бы душу. Самоуверенный дурачок, он жил бы и учился шпионскому ремеслу, в мыслях лелея тот день, когда он сумеет отомстить не только Моро, но и всему дому Рива — а умелые кукловоды заставили бы его предать себя еще раз и еще раз… Пока само возмездие не потеряло бы смысла.
Но Бог спас. Теперь Дик понимал, что именно Бог привел золотоволосую женщину в зал — и сеть, которую Моро так тщательно сплетал, распалась: юный капитан вспомнил, что ему еще есть, зачем жить, и есть ради кого пожертвовать жизнью.
Стоило ли убивать ее? Дик сомневался теперь, что Господь имел в виду именно это. Может быть, был какой-то другой выход. Может быть, он должен был убедить эту золотую леди в том, что Бет нельзя пожирать… Но он никогда не умел убеждать. Или, может быть… ему стало страшновато от этой мысли — может быть, эта женщина вовсе не собиралась пожирать Бет? Почему ее брат (белобрысый был так похож на нее, что никем другим быть не мог), перед тем как долбануть Дика по башке, назвал его идиотом?
Дверь с тихим шелестом открылась и закрылась снова. Дергаться за штанами было глупо: раз уж застали так — пусть будет так, все равно косодэ длинное. Дик приоткрыл глаза — после нескольких секунд паузы и медленно, чтобы входящий не думал, что он тут весь извертелся, ожидаючи. И тут же распахнул их, изумленно выкатив на вошедшего и моргая.
У дверей стояла незнакомая девушка, так похожая на убитую им женщину, что Дик сперва чуть было не поверил в призраков. Но нет — девушка была моложе и красивее той естественной красотой юности, которую не сотворит никакая пластика лица.
— Ты меня не узнал? — робко спросила она.
Дик весь внутри зазвенел от звука ее голоса — и неуверенно спросил:
— Бет?
Она закивала, губы ее расплылись на миг, но все же ей удалось справиться со слезами.
— Ты на себя совсем не похожа, — все еще не веря своим глазам, он протянул руку и дотронулся до кончика ее длинного шелкового шарфа, в который она закуталась по самый подбородок. — Но все равно ты очень красивая.
— Боже мой, Дик! Что же ты наделал! — Бет кинулась к нему, и ноги сами подняли его с лежанки, вот только ответить на ее объятие не получилось: руки-то были скованы. Поэтому он погладил прохладный синий шелк ее платья, потерся щекой о ее щеку и усадил ее рядом с собой на лежанку. Больше было некуда.
— А что я наделал? — переспросил он.
— Ты убил мою мать, — сказала Бет.
Дик закрыл глаза и шумно втянул воздух. Вот это отмочил так отмочил. Ничего не скажешь, спас…
— Я только-только как-то начала с ней дружить — и тут ты ее убил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243