Как виноградник? Как миндальные и оливковые деревья? Но самым важным было узнать, прошли ли дожди в Эстаке, в приморском уголке, где находилась ферма Ростанов, Бланкарда, арендуемая Микуленами. И хотя там насчитывалось всего два-три десятка миндальных и оливковых деревьев, разговор о дожде в этом крае, изнывающем от зноя, всех интересовал.
— Только покрапало. А уж как бы надо винограднику напиться вволю, — отвечала Наис.
Рассказав все новости, девочка съедала кусок хлеба с остатками вчерашнего жаркого и отправлялась обратно в Эстак в повозке мясника, каждые две недели приезжавшего в Экс. Нередко она приносила ракушек, лангусту или огромную рыбину, ибо папаша Микулеи больше рыбачил, чем трудился в поле. Если Наис приходила во время каникул, Фредерик, сын стряпчего, тотчас прибегал на кухню, — ему не терпелось сообщить, что они скоро приедут в Бланкарду и что рыбачью снасть надо держать наготове. С самого детства Наис была товарищем его игр, и они говорили друг другу «ты». Только с двенадцати лет она стала величать его господином Фредериком, ибо каждый раз, как Наис говорила хозяйскому сыну «ты», отец отпускал ей оплеуху. Но все это нисколько не мешало детям дружить.
— Смотри не забудь починить сети, — повторял Фредерик.
— Не извольте беспокоиться, господин Фредерик, будем ждать вас, приезжайте, — отвечала Наис.
У г-на Ростана было изрядное состояние. Он за бесценок купил особняк Куаронов, построенный в конце XVII века, великолепный дом на улице Коллегии в двенадцать окон по фасаду и с таким множеством комнат, что там смог бы разместиться целый полк. Семья, состоявшая из пяти человек, считая и двух старых служанок, совсем затерялась в огромных апартаментах. Стряпчий занимал только второй этаж. Целых десять лет он пытался сдать первый и третий, но жильцов так и не нашлось. Тогда он запер пустовавшие комнаты, отдав две трети дома во владение паукам. Малейший шум в огромной передней с монументальной лестницей, в пролете которой мог бы свободно поместиться целый современный дом, отдавался, словно в соборе, гулким эхом по всему пустому особняку.
После покупки дома г-н Ростан тотчас приказал перегородить большой парадный зал с шестью окнами, площадью в девяносто шесть квадратных метров. В одной половине он устроил свой кабинет, а в другой контору и посадил там клерков. В самой маленькой из остальных четырех комнат второго этажа было около тридцати пяти метров. В этих покоях с высокими, будто в церкви, потолками жили г-жа Ростан, Фредерик и две старые служанки. Г-н Ростан решил превратить бывший будуар в кухню, чтобы она была под рукой; прежде, когда пользовались кухней в нижнем этаже, кушанья остывали, пока проделывали длинный путь до столовой через сырую холодную переднюю л лестницу. Необъятные апартаменты особенно проигрывали от того, что были скудно обставлены. В кабинете стояла старинная жесткая мебель в стиле ампир: неуютная кушетка и восемь кресел, обитые зеленым плюшем; столик той же эпохи казался в этой огромной комнате совсем игрушечным. На камине, между двумя вазами, возвышались безобразные мраморные часы современной работы, а красный, старательно натертый плиточный пол резал глаза своим жестким блеском. В спальнях было и того меньше мебели. Во всем сказывалось свойственное южанам, даже самым богатым, равнодушие к комфорту и роскоши, ибо жизнь в этом благословенном солнечном крае проходит на улице. Ростаны, конечно, не замечали, какой леденящей тоской веет от этих унылых, как руины, покоев, которые убогая мебель делала еще более печальными.
Стряпчий был человеком весьма ловким. Отец оставил ему одну из лучших нотариальных контор в Эксе, а он, благодаря кипучей энергии, качества необычного в этом краю лени, сумел расширить клиентуру. Небольшого роста, подвижной, с остреньким хитрым лицом, напоминавшим мордочку куницы, он с головой ушел в дела. Он был всецело поглощен заботами о приумножении своего капитала и даже в редкие часы досуга, которые он проводил в клубе, не заглядывал в газеты. Жена его, напротив, слыла в городе дамой отменного воспитания и большого ума. Она была урожденной де Вильбон, и к ней относились с неизменной почтительностью, невзирая на ее неравный брак. Она отличалась строгой нравственностью, с неослабным рвением соблюдала все обряды и вела такое размеренное, однообразное существование, что оно вытравило в ней все живое.
Итак, Фредерик рос подле добродетельной матери и вечно занятого отца. В школьные годы он был отъявленным лентяем, питал глубокое отвращение к наукам и, хотя до смерти боялся матери, ухитрялся целый вечер просидеть в гостиной, уткнув нос в книгу, и не прочесть ни строчки, а родители, глядя на него, воображали, будто он готовит уроки. Выйдя из терпения, они отдали его пансионером в коллеж. Освободившись от домашнего присмотра, он не стал прилежней и был на седьмом небе, не чувствуя на себе сурового материнского ока. Родители, встревоженные замашками лентяя, в конце концов взяли его обратно и снова водворили под свой неусыпный надзор. Волей-неволей ему пришлось заниматься, и он закончил класс риторики. Мать, словно жандарм, стояла на страже, — сама проверяла его тетради, заставляла отвечать ей уроки. Благодаря такой опеке Фредерик всего лишь дважды провалился на выпускных экзаменах.
Юридическая школа в Эксе пользуется заслуженной славой, и, разумеется, молодой Ростан состоял в числе ее студентов. В этом старинном городе, где в былые времена заседал парламент, и поныне проживают адвокаты, нотариусы, стряпчие, связанные с судебной палатой. Там неизменно изучают право, даже если в будущем не рассчитывают заниматься юриспруденцией. Фредерик продолжал вести тот же образ жизни, что и в коллеже: трудился мало, но делал вид, что трудится усердно. Г-жа Ростан, к своему великому огорчению, вынуждена была предоставить сыну некоторую свободу. Теперь он уходил из дому, когда хотел, и лишь должен был являться вовремя к столу; к девяти вечера ему полагалось быть дома, за исключением тех дней, когда он получал разрешение побывать в театре. Итак, для Фредерика началась жизнь провинциального студента, однообразная и распутная, если она не заполнена целиком занятиями.
Только тот, кому знаком Экс, город, погруженный в дремоту, с безлюдными, поросшими травой улицами, может представить себе, на какую скучную и пустую жизнь обречены там студенты. Прилежные юноши убивают время за книгой, остальные просто не дают себе труда ходить на лекции и шатаются по кафе, где играют в карты, или, того хуже, — посещают известные заведения. Наш повеса стал заядлым игроком. Он проводил за картами почти все вечера, а заканчивал их в злачном месте. Чувственному, вырвавшемуся на свободу юноше приходилось довольствоваться тем жалким развратом, который он мог найти в этом городе, где нет гризеток, наводняющих в Париже Латинский квартал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127
— Только покрапало. А уж как бы надо винограднику напиться вволю, — отвечала Наис.
Рассказав все новости, девочка съедала кусок хлеба с остатками вчерашнего жаркого и отправлялась обратно в Эстак в повозке мясника, каждые две недели приезжавшего в Экс. Нередко она приносила ракушек, лангусту или огромную рыбину, ибо папаша Микулеи больше рыбачил, чем трудился в поле. Если Наис приходила во время каникул, Фредерик, сын стряпчего, тотчас прибегал на кухню, — ему не терпелось сообщить, что они скоро приедут в Бланкарду и что рыбачью снасть надо держать наготове. С самого детства Наис была товарищем его игр, и они говорили друг другу «ты». Только с двенадцати лет она стала величать его господином Фредериком, ибо каждый раз, как Наис говорила хозяйскому сыну «ты», отец отпускал ей оплеуху. Но все это нисколько не мешало детям дружить.
— Смотри не забудь починить сети, — повторял Фредерик.
— Не извольте беспокоиться, господин Фредерик, будем ждать вас, приезжайте, — отвечала Наис.
У г-на Ростана было изрядное состояние. Он за бесценок купил особняк Куаронов, построенный в конце XVII века, великолепный дом на улице Коллегии в двенадцать окон по фасаду и с таким множеством комнат, что там смог бы разместиться целый полк. Семья, состоявшая из пяти человек, считая и двух старых служанок, совсем затерялась в огромных апартаментах. Стряпчий занимал только второй этаж. Целых десять лет он пытался сдать первый и третий, но жильцов так и не нашлось. Тогда он запер пустовавшие комнаты, отдав две трети дома во владение паукам. Малейший шум в огромной передней с монументальной лестницей, в пролете которой мог бы свободно поместиться целый современный дом, отдавался, словно в соборе, гулким эхом по всему пустому особняку.
После покупки дома г-н Ростан тотчас приказал перегородить большой парадный зал с шестью окнами, площадью в девяносто шесть квадратных метров. В одной половине он устроил свой кабинет, а в другой контору и посадил там клерков. В самой маленькой из остальных четырех комнат второго этажа было около тридцати пяти метров. В этих покоях с высокими, будто в церкви, потолками жили г-жа Ростан, Фредерик и две старые служанки. Г-н Ростан решил превратить бывший будуар в кухню, чтобы она была под рукой; прежде, когда пользовались кухней в нижнем этаже, кушанья остывали, пока проделывали длинный путь до столовой через сырую холодную переднюю л лестницу. Необъятные апартаменты особенно проигрывали от того, что были скудно обставлены. В кабинете стояла старинная жесткая мебель в стиле ампир: неуютная кушетка и восемь кресел, обитые зеленым плюшем; столик той же эпохи казался в этой огромной комнате совсем игрушечным. На камине, между двумя вазами, возвышались безобразные мраморные часы современной работы, а красный, старательно натертый плиточный пол резал глаза своим жестким блеском. В спальнях было и того меньше мебели. Во всем сказывалось свойственное южанам, даже самым богатым, равнодушие к комфорту и роскоши, ибо жизнь в этом благословенном солнечном крае проходит на улице. Ростаны, конечно, не замечали, какой леденящей тоской веет от этих унылых, как руины, покоев, которые убогая мебель делала еще более печальными.
Стряпчий был человеком весьма ловким. Отец оставил ему одну из лучших нотариальных контор в Эксе, а он, благодаря кипучей энергии, качества необычного в этом краю лени, сумел расширить клиентуру. Небольшого роста, подвижной, с остреньким хитрым лицом, напоминавшим мордочку куницы, он с головой ушел в дела. Он был всецело поглощен заботами о приумножении своего капитала и даже в редкие часы досуга, которые он проводил в клубе, не заглядывал в газеты. Жена его, напротив, слыла в городе дамой отменного воспитания и большого ума. Она была урожденной де Вильбон, и к ней относились с неизменной почтительностью, невзирая на ее неравный брак. Она отличалась строгой нравственностью, с неослабным рвением соблюдала все обряды и вела такое размеренное, однообразное существование, что оно вытравило в ней все живое.
Итак, Фредерик рос подле добродетельной матери и вечно занятого отца. В школьные годы он был отъявленным лентяем, питал глубокое отвращение к наукам и, хотя до смерти боялся матери, ухитрялся целый вечер просидеть в гостиной, уткнув нос в книгу, и не прочесть ни строчки, а родители, глядя на него, воображали, будто он готовит уроки. Выйдя из терпения, они отдали его пансионером в коллеж. Освободившись от домашнего присмотра, он не стал прилежней и был на седьмом небе, не чувствуя на себе сурового материнского ока. Родители, встревоженные замашками лентяя, в конце концов взяли его обратно и снова водворили под свой неусыпный надзор. Волей-неволей ему пришлось заниматься, и он закончил класс риторики. Мать, словно жандарм, стояла на страже, — сама проверяла его тетради, заставляла отвечать ей уроки. Благодаря такой опеке Фредерик всего лишь дважды провалился на выпускных экзаменах.
Юридическая школа в Эксе пользуется заслуженной славой, и, разумеется, молодой Ростан состоял в числе ее студентов. В этом старинном городе, где в былые времена заседал парламент, и поныне проживают адвокаты, нотариусы, стряпчие, связанные с судебной палатой. Там неизменно изучают право, даже если в будущем не рассчитывают заниматься юриспруденцией. Фредерик продолжал вести тот же образ жизни, что и в коллеже: трудился мало, но делал вид, что трудится усердно. Г-жа Ростан, к своему великому огорчению, вынуждена была предоставить сыну некоторую свободу. Теперь он уходил из дому, когда хотел, и лишь должен был являться вовремя к столу; к девяти вечера ему полагалось быть дома, за исключением тех дней, когда он получал разрешение побывать в театре. Итак, для Фредерика началась жизнь провинциального студента, однообразная и распутная, если она не заполнена целиком занятиями.
Только тот, кому знаком Экс, город, погруженный в дремоту, с безлюдными, поросшими травой улицами, может представить себе, на какую скучную и пустую жизнь обречены там студенты. Прилежные юноши убивают время за книгой, остальные просто не дают себе труда ходить на лекции и шатаются по кафе, где играют в карты, или, того хуже, — посещают известные заведения. Наш повеса стал заядлым игроком. Он проводил за картами почти все вечера, а заканчивал их в злачном месте. Чувственному, вырвавшемуся на свободу юноше приходилось довольствоваться тем жалким развратом, который он мог найти в этом городе, где нет гризеток, наводняющих в Париже Латинский квартал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127