Виноват! Не сдержался! Убей русского — так требует фюрер… Кормить свинцом!
Он еще выкрикнул нечто бессмысленное, завершил тираду словами «Хайль Гитлер!» и замолк.
Герман Титц медленно соображал. Идиот уничтожил штиммефанген, готового вот-вот заговорить, и подлежит суровому наказанию. С другой стороны, он поступил так из патриотического рвения. Черт бы их побрал, эти пропагандистские лозунги, они мешают грамотно воевать! И солдаты стояли рядом, слушали… Попробуй докажи потом, что он, командир роты, и в самом деле не собирался кормить русского хлебом с тушенкой.
— Я доложу о вашем поступке, Пикерт, командиру батальона, — нашелся Герман Титц. — Пусть он решает, как наказать вас за самоуправство. Вы помешали мне допросить пленного и превысили полномочия старшего солдата. Хотя я и понимаю ваш искренний порыв…
Он показал на тело рухнувшего у костра красноармейца.
— Оттащите его в кусты. Сюда могут прийти русские. Быстро всем собираться! Выступаем!
Когда Руди Пикерт тащил красноармейца в кусты, он понял, что тот жив. «Держись за последнюю возможность, — мысленно сказал он ему. — Если ты угоден богу, спасешься».
Когда он вернулся к сослуживцам, то увидел, как Вендель бросает в костер одежду пленного. Потом они, почти не таясь, шли низкорослым лесом, обходя болото по краю, и Пикерт, надсмехаясь над самим собой, думал, по какой статье занести его поступок. Руди не боялся никаких последствий для себя, ибо понимал, что сыграл единственно верно, и если его дело будут разбирать в партийной инстанции, то уполномоченный НСДАП непременно будет на стороне ефрейтора Пикерта. Может быть, проявившего фанатичную ненависть к большевистскому солдату, которая лишила командира роты «языка», и следует наказать за самоуправство, но чувство непримиримости к врагу, передаваясь другим, делает армию фюрера непобедимой.
«А перед богом? — подумал Пикерт. — Ему, который знает про тебя то, что тебе самому неизвестно, ты сможешь объяснить, почему ты стрелял в русского, желая таким жестоким способом спасти его от пыток? Ищешь спасения у всевышнего? Веришь, что он подсчитывает и оценивает твои поступки?»
Руди давно уже не верил в бога и, скорее, по привычке, усвоенной вместе с материнским молоком, разговаривал с ним. Дотошно познавший суть и историю христианства, попутно усвоивший учения десятков философов мира от Демокрита и Эпикура с Диогеном Синопским до Огюста Канта с Фридрихом Ницше и Шпенглером, он свел всю сумму собственных знаний к тому, что Бог, которому стоит поклоняться, заключен в его, Рудольфа, душе и нигде более. А раз так, то надо больше слушать ее, собственную душу, а не священников в казенных храмах. Она же и подсказала ему такой шаг.
Не стал Пикерт и законченным солипсистом, замкнувшим Вселенную на самого себя. Он поместил в собственную душу этический центр мироздания, и все, что вокруг него происходило, получало оценку с позиций этого никому неизвестного божества. Именно повинуясь его призыву, Руди Пикерт увидел в кривляньях жующего хлеб с тушенкой Обермана нечто такое, что требовало немедленного поступка. Он совершил его и теперь был доволен тем согласием, которое наступило между ним и тем, кто был и его вторым «я», и богом одновременно. Саксонец понимал, что как христианин он совершает великий грех, отступаясь от веры в того, кто стал, вознесясь на небо, сыном божьим. Как гражданин рейха, Пикерт вообще оказывался преступником, поскольку подчинялся в деяниях, позволял оценивать их вовсе не фюреру и тем своим командирам, которых на это уполномочил вождь германского народа, а некому подозрительному началу, возникшему в душе солдата.
Недоучившийся йенский богослов позволял себе в последние недели и большую крамолу. Он размышлял о вине и ответственности каждого, кто участвует в войне. Пикерт задумывался о том счете, который предъявит история ему и его товарищам, а также русским. Почему они фанатично продолжают драться вопреки всяким правилам, которые требуют от них, лишенных средств к существованию и продолжению боя, сдаваться на милость победителей? Теолог считал, что русские совершают грех по отношению к собственному народу, тратя без остатка силы и безвестно, а главное, бесцельно погибая в этих кромешных болотах, кишащих зловонными миазмами и комарами. Насколько он мог судить, пусть и с солдатской колокольни русская армия обречена, и чем дальше она сопротивлялась, тем больше таяла, стиралась численно, физически исчезала.
Война так или иначе, но закончится, и тогда вот эти moorsoldaten — болотные солдаты — понадобятся русскому народу живыми, чтобы продолжить род человеческий на Земле. Руди и прежде скептически относился к расовой теории, разговорам об исключительности немцев. И хотя сомнений на этот счет не выражал вслух, понимал, как христианин и попросту умный человек, что задача ликвидации славянских народов невыполнима и попросту безнравственна, призывы к этому не более чем пропагандистское обеспечение общих мероприятий по подъему воинского духа. А коли так, то после войны, когда бы ни закончилась она, будут по-прежнему существовать немецкий и русский народы, и чем дальше движется человечество к накоплению собственных возможностей, тем все меньше у него альтернатив мирному сосуществованию наций.
Он достаточно хорошо знал историю, чтобы проводить аналогии и параллели, и сейчас раздражался от бессмысленного упорства русских, не желающих сохранить себя для будущего.
Побывав уже у них в плену, Руди Пикерт безо всякого страха думал о той загадочной Сибири, в которой мог оказаться, и эта возможность казалась ему естественной. Это вовсе не означало, что он готов сдаться в плен. Руди был настоящим солдатом и дрался бы до последнего патрона. Но и последний выпустил бы по врагу, в этом его долг солдата. Тех же русских, которые предпочитали застрелиться, лишь бы не сдаваться в плен, он считал ответственными перед их народом, который они осиротили, исключив себя из его общности.
О личной вине перед русскими Пикерт не думал, полагая, что ее не существует. Он участвовал в бойне, затеянной двумя титанами или пигмеями, это на чей вкус, которым верили их народы и позволяли делать над собой все, что им заблагорассудится. Поскольку фюрер олицетворял собой в сознании Германию, с известными оговорками, конечно, то Руди и воевал за отечество и делал это добросовестно, профессионально.
Но кривлянья Обермана с куском хлеба и тушенкой в наборе нравственных ценностей йенского студента не значились.
…По цепи пришла из головы колонны команда подтянуться. Рота огибала край болота, забирая вправо. «И грешники могут надеяться на спасение, если они вернут и оставят дело рук своих, — вспомнил Руди Пикерт пророчество Книги Еноха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240
Он еще выкрикнул нечто бессмысленное, завершил тираду словами «Хайль Гитлер!» и замолк.
Герман Титц медленно соображал. Идиот уничтожил штиммефанген, готового вот-вот заговорить, и подлежит суровому наказанию. С другой стороны, он поступил так из патриотического рвения. Черт бы их побрал, эти пропагандистские лозунги, они мешают грамотно воевать! И солдаты стояли рядом, слушали… Попробуй докажи потом, что он, командир роты, и в самом деле не собирался кормить русского хлебом с тушенкой.
— Я доложу о вашем поступке, Пикерт, командиру батальона, — нашелся Герман Титц. — Пусть он решает, как наказать вас за самоуправство. Вы помешали мне допросить пленного и превысили полномочия старшего солдата. Хотя я и понимаю ваш искренний порыв…
Он показал на тело рухнувшего у костра красноармейца.
— Оттащите его в кусты. Сюда могут прийти русские. Быстро всем собираться! Выступаем!
Когда Руди Пикерт тащил красноармейца в кусты, он понял, что тот жив. «Держись за последнюю возможность, — мысленно сказал он ему. — Если ты угоден богу, спасешься».
Когда он вернулся к сослуживцам, то увидел, как Вендель бросает в костер одежду пленного. Потом они, почти не таясь, шли низкорослым лесом, обходя болото по краю, и Пикерт, надсмехаясь над самим собой, думал, по какой статье занести его поступок. Руди не боялся никаких последствий для себя, ибо понимал, что сыграл единственно верно, и если его дело будут разбирать в партийной инстанции, то уполномоченный НСДАП непременно будет на стороне ефрейтора Пикерта. Может быть, проявившего фанатичную ненависть к большевистскому солдату, которая лишила командира роты «языка», и следует наказать за самоуправство, но чувство непримиримости к врагу, передаваясь другим, делает армию фюрера непобедимой.
«А перед богом? — подумал Пикерт. — Ему, который знает про тебя то, что тебе самому неизвестно, ты сможешь объяснить, почему ты стрелял в русского, желая таким жестоким способом спасти его от пыток? Ищешь спасения у всевышнего? Веришь, что он подсчитывает и оценивает твои поступки?»
Руди давно уже не верил в бога и, скорее, по привычке, усвоенной вместе с материнским молоком, разговаривал с ним. Дотошно познавший суть и историю христианства, попутно усвоивший учения десятков философов мира от Демокрита и Эпикура с Диогеном Синопским до Огюста Канта с Фридрихом Ницше и Шпенглером, он свел всю сумму собственных знаний к тому, что Бог, которому стоит поклоняться, заключен в его, Рудольфа, душе и нигде более. А раз так, то надо больше слушать ее, собственную душу, а не священников в казенных храмах. Она же и подсказала ему такой шаг.
Не стал Пикерт и законченным солипсистом, замкнувшим Вселенную на самого себя. Он поместил в собственную душу этический центр мироздания, и все, что вокруг него происходило, получало оценку с позиций этого никому неизвестного божества. Именно повинуясь его призыву, Руди Пикерт увидел в кривляньях жующего хлеб с тушенкой Обермана нечто такое, что требовало немедленного поступка. Он совершил его и теперь был доволен тем согласием, которое наступило между ним и тем, кто был и его вторым «я», и богом одновременно. Саксонец понимал, что как христианин он совершает великий грех, отступаясь от веры в того, кто стал, вознесясь на небо, сыном божьим. Как гражданин рейха, Пикерт вообще оказывался преступником, поскольку подчинялся в деяниях, позволял оценивать их вовсе не фюреру и тем своим командирам, которых на это уполномочил вождь германского народа, а некому подозрительному началу, возникшему в душе солдата.
Недоучившийся йенский богослов позволял себе в последние недели и большую крамолу. Он размышлял о вине и ответственности каждого, кто участвует в войне. Пикерт задумывался о том счете, который предъявит история ему и его товарищам, а также русским. Почему они фанатично продолжают драться вопреки всяким правилам, которые требуют от них, лишенных средств к существованию и продолжению боя, сдаваться на милость победителей? Теолог считал, что русские совершают грех по отношению к собственному народу, тратя без остатка силы и безвестно, а главное, бесцельно погибая в этих кромешных болотах, кишащих зловонными миазмами и комарами. Насколько он мог судить, пусть и с солдатской колокольни русская армия обречена, и чем дальше она сопротивлялась, тем больше таяла, стиралась численно, физически исчезала.
Война так или иначе, но закончится, и тогда вот эти moorsoldaten — болотные солдаты — понадобятся русскому народу живыми, чтобы продолжить род человеческий на Земле. Руди и прежде скептически относился к расовой теории, разговорам об исключительности немцев. И хотя сомнений на этот счет не выражал вслух, понимал, как христианин и попросту умный человек, что задача ликвидации славянских народов невыполнима и попросту безнравственна, призывы к этому не более чем пропагандистское обеспечение общих мероприятий по подъему воинского духа. А коли так, то после войны, когда бы ни закончилась она, будут по-прежнему существовать немецкий и русский народы, и чем дальше движется человечество к накоплению собственных возможностей, тем все меньше у него альтернатив мирному сосуществованию наций.
Он достаточно хорошо знал историю, чтобы проводить аналогии и параллели, и сейчас раздражался от бессмысленного упорства русских, не желающих сохранить себя для будущего.
Побывав уже у них в плену, Руди Пикерт безо всякого страха думал о той загадочной Сибири, в которой мог оказаться, и эта возможность казалась ему естественной. Это вовсе не означало, что он готов сдаться в плен. Руди был настоящим солдатом и дрался бы до последнего патрона. Но и последний выпустил бы по врагу, в этом его долг солдата. Тех же русских, которые предпочитали застрелиться, лишь бы не сдаваться в плен, он считал ответственными перед их народом, который они осиротили, исключив себя из его общности.
О личной вине перед русскими Пикерт не думал, полагая, что ее не существует. Он участвовал в бойне, затеянной двумя титанами или пигмеями, это на чей вкус, которым верили их народы и позволяли делать над собой все, что им заблагорассудится. Поскольку фюрер олицетворял собой в сознании Германию, с известными оговорками, конечно, то Руди и воевал за отечество и делал это добросовестно, профессионально.
Но кривлянья Обермана с куском хлеба и тушенкой в наборе нравственных ценностей йенского студента не значились.
…По цепи пришла из головы колонны команда подтянуться. Рота огибала край болота, забирая вправо. «И грешники могут надеяться на спасение, если они вернут и оставят дело рук своих, — вспомнил Руди Пикерт пророчество Книги Еноха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240