Сидит за столом и пьёт чай вприкуску из самовара. Всё исчезает в стилизации. Ёжик-то пластилиновый!
Но я помню, у домика отца в пионерском лагере жил ёж. Я воспринимал его очень серьёзно. Опасливо гладил по колючкам, вытаращив глаза, смотрел, как отец его специально пнул и ёж сначала побежал, а потом свернулся в колючий шар. Отец сам был для меня похож на ёжика: во-первых, небритый, а во-вторых – причёска. Я трогал папину щёку, жёсткие волосы, уголком растущие на лбу. Всё было вполне серьёзно. К отцу я относился, как к отцу. Но стоило мне прикоснуться к живущей в памяти реальности, как она свернулась колючим шаром и превратилась в жеманную стилизацию. Никакого проникновения внутрь, в тот мир, – может быть единственно подлинный мир – не получилось. Я могу написать: «правое полушарие отцовского мозга, ошарашенно шарившее в предсмертной пустоте». Но ЧТО это было для отца ТОГДА…
Конечно, Набоков прав:
«Часто повторяемые поэтами жалобы на то, что, ах, слов нет, слова бледный тлен, слова никак не могут выразить наших каких-то там чувств (и тут же кстати разъезжается шестистопным хореем) … столь же бессмысленны, как степенное убеждение старейшего в горной деревушке жителя, что вон на ту гору никогда никто не взбирался и не взберётся; в одно прекрасное, холодное утро появляется длинный, лёгкий англичанин – и жизнерадостно вскарабкивается на вершину».
Действительно, при удивительном истончении ажурной решётки стиля она перестаёт замечаться и притворение переходит вроде бы в претворение. Но, во-первых, что делать не писателям, а простым смертным, и, во-вторых, при столь исключительных стилистических усилиях пробиться сквозь сито стиля платой за явление внутреннего опыта другим служит исчерпание его для себя. Происходит отчуждение. Тот же Набоков сказал:
«Внешние впечатления не создают хороших писателей; хорошие писатели сами выдумывают их в молодости, а потом используют так, будто они и в самом деле существовали».
Выдумка может быть гениальной и может почти полностью заменить реальный опыт. Но при этом смутное и нежное ощущение действительно произошедшего заменяется терпкой темперой, яркой и прочной, но неизменной и пахнущей химией.
Возможна ли целостность "я"? И зачем? Может быть, это лишь признак стремления к смерти?
Контакт в юности с детством – чисто физический. А потом возникает контакт с юностью и её физическим восприятием детства, может быть и не актуализированным. После юности детство умирает, и человек, вспоминая его, проникает в чужой, хотя и не чуждый, а, наоборот, ласковый мир. Обращение к детству помимо юности, вне юности, есть ошибка, свидетельствующая об инфантилизме данной личности. Ведь всё равно контакта нет. Есть пластилиновый ёжик, Ермолай или металлист. Задачу ежа можно решать соответственно в русофильском или молодежно-панковском стиле.
Не есть ли сама тяга к писательству – признак незрелости русского общества, его вечной детскости, неспособности контакта с собственным прошлым? Ключ к прошлому был не у историков – у писателей. После Карамзина писатели стали давать материал историкам, тогда как нормально было бы обратное.
916
Примечание к №913
На кого ж ты полез, дурашка.
Конечно, это примитивная проекция образа отца на Юнга. Я хочу избавиться от образа отца, убить его. (921) И – не следует забывать об индексе умственного развития европейца – Юнг с первого взгляда на мою монголообразную физиономию все понял бы.
И стол он всегда на ключ запирал, а ключик – вот он – раз в кармашек. Европа! Учиться, учиться и учиться. В конце концов в 17-ом откуда и куда Ленина направили? – из Швейцарии в Россию же, а вовсе не наоборот. О «наоборот» русские недотёпы и подумать тогда не могли.
917
Примечание к №912
Соловьев, Чернышевский, Ленин, Набоков, Чехов и др. оборачиваются лишь двойниками моего «я»
«Обознатушки-перепрятушки». Я говорю только о себе. Даже в отце – я сам. О мире сужу по «я» философов и писателей; об их «я» – по тем людям, которых знал (а знал-то я реально, пожалуй, только одного отца); о них, в свою очередь, по своей биографии; и наконец о себе как о "я", которое и является миром, – по книгам, написанным этими же самыми философами и писателями. Это бесконечный тупик.
Ничего я не знаю и ничего мне не нужно. Зачем жить, для чего? Переход в сон, мистику и в плотный быт как счастливую иллюзию реальности. Это и есть трагическое счастье: сон во сне и явь в яви. Я создан совсем для иной, обычной жизни. Внешне совсем обычной, а внутренне абсолютно фантастической, высшей. Настолько высшей и светлой, что сон станет бытием, а бытие – сном. И внешне это будет совсем не заметно, совсем не страшно. Хотя для окружающих меня уже совсем скучно.
918
Примечание к №902
"(Гегель) мне казался человеком, который был посажен в темницу своих собственных слов" (К.Юнг)
Соблазнительно в последнем слове «л» заменить на "н".
919
Примечание к №17
«Радищев и Новиков хотя говорили „правду“, но – ненужную»
(В.Розанов)
Ненужность и даже вредность «Бесконечного тупика». Через 25 лет всё изменится само собой, без «гениев», без «Одиноковых». Миф Ленина широк, и второе: зачем раздражать писателей? Писательский период кончится сам собой. То есть я обречён на непризнание и непонимание. На изведение.
Теперь внутренняя ошибка. «Живи незаметно» – заповедь философа. Я её нарушил, «дал на себя информацию».
Конечно, другого выхода нет. Я «прозябаю», гибну. А так есть шанс поправиться и затеряться вторично, уже удачно. Идеальный вариант: заметили чудака, помогли. Потом поговорили, поговорили и постепенно забыли. Тут главное вовремя замолчать, «слиться с местностью». А потом тихо, спокойно жить-умирать. Желательно в каком-нибудь серьёзном государстве…
Только уж слишком сложная операция, слишком много ответвлений, соблазнов увлечься в сторону, запутаться в частностях. И давать, давать на себя материал, превращаться в «писателя», торговать своим неузнаваемо искажённым словом и чувством за стеклянные бусы.
Нет, не здесь ошибка. Этой-то ошибки я не совершу. Это элементарно. Ошибка в другом. Я знаю, что не выйдет. Тупик. ЗНАЮ.
Всё-таки я прожил не так уж и мало. И никому я не был интересен. Именно я, весь. (926) Мне котёнок нравится весь, с хвостиком и мягким животиком, с его глазками и ушками. Как котёнок, ребёнок я никому не был интересен. Конечно, есть мать, правда довольно злая, ворчливая, но мать. Был отец, пьяный и озлобленный, но отец. Но их любовь – любовь по должности, не по выбору. Меня никто не выбрал. (928) Я всё говорю, что причина во мне, что я сам виноват. Да. Но не на 100% же – на 50%. Где же другая половина, «счастливый случай»? Никто, ни одна не подумала: «мне вот этого»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394
Но я помню, у домика отца в пионерском лагере жил ёж. Я воспринимал его очень серьёзно. Опасливо гладил по колючкам, вытаращив глаза, смотрел, как отец его специально пнул и ёж сначала побежал, а потом свернулся в колючий шар. Отец сам был для меня похож на ёжика: во-первых, небритый, а во-вторых – причёска. Я трогал папину щёку, жёсткие волосы, уголком растущие на лбу. Всё было вполне серьёзно. К отцу я относился, как к отцу. Но стоило мне прикоснуться к живущей в памяти реальности, как она свернулась колючим шаром и превратилась в жеманную стилизацию. Никакого проникновения внутрь, в тот мир, – может быть единственно подлинный мир – не получилось. Я могу написать: «правое полушарие отцовского мозга, ошарашенно шарившее в предсмертной пустоте». Но ЧТО это было для отца ТОГДА…
Конечно, Набоков прав:
«Часто повторяемые поэтами жалобы на то, что, ах, слов нет, слова бледный тлен, слова никак не могут выразить наших каких-то там чувств (и тут же кстати разъезжается шестистопным хореем) … столь же бессмысленны, как степенное убеждение старейшего в горной деревушке жителя, что вон на ту гору никогда никто не взбирался и не взберётся; в одно прекрасное, холодное утро появляется длинный, лёгкий англичанин – и жизнерадостно вскарабкивается на вершину».
Действительно, при удивительном истончении ажурной решётки стиля она перестаёт замечаться и притворение переходит вроде бы в претворение. Но, во-первых, что делать не писателям, а простым смертным, и, во-вторых, при столь исключительных стилистических усилиях пробиться сквозь сито стиля платой за явление внутреннего опыта другим служит исчерпание его для себя. Происходит отчуждение. Тот же Набоков сказал:
«Внешние впечатления не создают хороших писателей; хорошие писатели сами выдумывают их в молодости, а потом используют так, будто они и в самом деле существовали».
Выдумка может быть гениальной и может почти полностью заменить реальный опыт. Но при этом смутное и нежное ощущение действительно произошедшего заменяется терпкой темперой, яркой и прочной, но неизменной и пахнущей химией.
Возможна ли целостность "я"? И зачем? Может быть, это лишь признак стремления к смерти?
Контакт в юности с детством – чисто физический. А потом возникает контакт с юностью и её физическим восприятием детства, может быть и не актуализированным. После юности детство умирает, и человек, вспоминая его, проникает в чужой, хотя и не чуждый, а, наоборот, ласковый мир. Обращение к детству помимо юности, вне юности, есть ошибка, свидетельствующая об инфантилизме данной личности. Ведь всё равно контакта нет. Есть пластилиновый ёжик, Ермолай или металлист. Задачу ежа можно решать соответственно в русофильском или молодежно-панковском стиле.
Не есть ли сама тяга к писательству – признак незрелости русского общества, его вечной детскости, неспособности контакта с собственным прошлым? Ключ к прошлому был не у историков – у писателей. После Карамзина писатели стали давать материал историкам, тогда как нормально было бы обратное.
916
Примечание к №913
На кого ж ты полез, дурашка.
Конечно, это примитивная проекция образа отца на Юнга. Я хочу избавиться от образа отца, убить его. (921) И – не следует забывать об индексе умственного развития европейца – Юнг с первого взгляда на мою монголообразную физиономию все понял бы.
И стол он всегда на ключ запирал, а ключик – вот он – раз в кармашек. Европа! Учиться, учиться и учиться. В конце концов в 17-ом откуда и куда Ленина направили? – из Швейцарии в Россию же, а вовсе не наоборот. О «наоборот» русские недотёпы и подумать тогда не могли.
917
Примечание к №912
Соловьев, Чернышевский, Ленин, Набоков, Чехов и др. оборачиваются лишь двойниками моего «я»
«Обознатушки-перепрятушки». Я говорю только о себе. Даже в отце – я сам. О мире сужу по «я» философов и писателей; об их «я» – по тем людям, которых знал (а знал-то я реально, пожалуй, только одного отца); о них, в свою очередь, по своей биографии; и наконец о себе как о "я", которое и является миром, – по книгам, написанным этими же самыми философами и писателями. Это бесконечный тупик.
Ничего я не знаю и ничего мне не нужно. Зачем жить, для чего? Переход в сон, мистику и в плотный быт как счастливую иллюзию реальности. Это и есть трагическое счастье: сон во сне и явь в яви. Я создан совсем для иной, обычной жизни. Внешне совсем обычной, а внутренне абсолютно фантастической, высшей. Настолько высшей и светлой, что сон станет бытием, а бытие – сном. И внешне это будет совсем не заметно, совсем не страшно. Хотя для окружающих меня уже совсем скучно.
918
Примечание к №902
"(Гегель) мне казался человеком, который был посажен в темницу своих собственных слов" (К.Юнг)
Соблазнительно в последнем слове «л» заменить на "н".
919
Примечание к №17
«Радищев и Новиков хотя говорили „правду“, но – ненужную»
(В.Розанов)
Ненужность и даже вредность «Бесконечного тупика». Через 25 лет всё изменится само собой, без «гениев», без «Одиноковых». Миф Ленина широк, и второе: зачем раздражать писателей? Писательский период кончится сам собой. То есть я обречён на непризнание и непонимание. На изведение.
Теперь внутренняя ошибка. «Живи незаметно» – заповедь философа. Я её нарушил, «дал на себя информацию».
Конечно, другого выхода нет. Я «прозябаю», гибну. А так есть шанс поправиться и затеряться вторично, уже удачно. Идеальный вариант: заметили чудака, помогли. Потом поговорили, поговорили и постепенно забыли. Тут главное вовремя замолчать, «слиться с местностью». А потом тихо, спокойно жить-умирать. Желательно в каком-нибудь серьёзном государстве…
Только уж слишком сложная операция, слишком много ответвлений, соблазнов увлечься в сторону, запутаться в частностях. И давать, давать на себя материал, превращаться в «писателя», торговать своим неузнаваемо искажённым словом и чувством за стеклянные бусы.
Нет, не здесь ошибка. Этой-то ошибки я не совершу. Это элементарно. Ошибка в другом. Я знаю, что не выйдет. Тупик. ЗНАЮ.
Всё-таки я прожил не так уж и мало. И никому я не был интересен. Именно я, весь. (926) Мне котёнок нравится весь, с хвостиком и мягким животиком, с его глазками и ушками. Как котёнок, ребёнок я никому не был интересен. Конечно, есть мать, правда довольно злая, ворчливая, но мать. Был отец, пьяный и озлобленный, но отец. Но их любовь – любовь по должности, не по выбору. Меня никто не выбрал. (928) Я всё говорю, что причина во мне, что я сам виноват. Да. Но не на 100% же – на 50%. Где же другая половина, «счастливый случай»? Никто, ни одна не подумала: «мне вот этого»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394