Гости такой необыкновенной доброте удивлялись, по-восточному цокали языками. У отца были голодные обмороки. Однажды он от неё сбежал, но его поймали через несколько дней на станции.
На моей памяти отец ненавидел сестру вдохновенно, возвышенно, так ненавидел, как ненавидеть родственников могут только русские. И как всегда у русских, в отцовской ненависти было что-то детское и страшно зависимое от объекта.
587
Примечание к №472
Писатель – одновременно и Кречмар и Горн, и палач и жертва.
Горн, конечно, мощен, это почти дьявол. Даже его трусость – предикат дьявола. Кречмар слишком ничтожен, чтобы бороться с ним (гибнет при первой же попытке). Так что в «Камере-обскуре» явной антитезы дьявольскому началу нет. Божественная природа творчества скрыта. А её Набоков чувствовал не менее, чем природу дьявольскую. Уже в первом романе («Машенька») герой, вспоминающий свое детство, горделиво назван «богом, воссоздающим погибший мир».
Своеобразной альтернативой «Камере» является «Защита Лужина». Здесь, наоборот, дьявольские силы деперсонифицированы и выступают в виде каких-то абстрактных «шахматных богов» (даже не «бога»). Правда, мелькает на периферии повествования горновская фигура шахматного антрепренёра Валентинова. Но это эпизодическая эфемерида. Зло абстрактно. Ему же противостоит фигура незаурядная, даже гениальная.
Но гений Лужина – гений писательский, шахматный. Трагедия его в перенесении законов шахматной игры на реальный мир. Он задумал сыграть партию с миром. То есть с самим Автором. В результате – смерть. Судьба Лужина это гибель русского сознания, потерявшего связь с реальностью, но пытающегося взамен создать реальность искусственную. Но искусственная реальность, поскольку она некоторым образом действительно реальность, вырывается из-под контроля, ставит «под контроль» самого создателя.
Лужин живет в разумном клетчатом мире – безумном, бесполом. Но возникают некоторые нарушения. С одной стороны, прямое перенесение шахматных законов на реальность, так что герою хотелось «липой, стоящей на озарённом скате ходом коня взять вон тот телеграфный столп». А с другой – всё же человеческая природа – любовь к женщине. Мир Лужина сморщивается и он внезапно вспоминает своё прошлое, детство, хотя раньше «единственное, что он знал достоверно, это то, что спокон века играет в шахматы». Возникает категория времени. Но единственная форма времени, доступная Лужину, – время шахматное. Нечто весьма и весьма конечное, линейное и напрямую, как шагреневая кожа, зависящее от поведения игрока. Игроков. После болезни (нервного срыва) Лужин встречает школьного товарища. Со школой же связана психическая травма, так что внезапная встреча ужасает. Более того, ум Лужина понимает, что в мире с включённым временем ничего не происходит случайно, что ведется ПАРТИЯ и ведется она против него. Кем?
«Не сама встреча была страшна, а что-то другое, – тайный смысл этой встречи, который следовало разгадать. Он стал по ночам напряжённо думать, как бывало думал Шерлок над сигарным пеплом, – постепенно ему стало казаться, что комбинация ещё сложнее, чем он думал сперва, что встреча … только продолжение чего-то и что нужно искать глубже, вернуться назад, переиграть все ходы жизни от болезни…»
Ведётся следствие. Нужно твердое алиби, защита. А для этого – контрмина контрследствия. Но сначала прикинуться, прощупать противника:
«Затишье, но скрытые препарации. Оно желает меня взять врасплох. Концентрироваться и наблюдать».
В шахматы маленького Лужина научила играть тётка, любовница отца. В эмиграции к его жене из России приезжает знакомая и, узнав, что Лужин шахматист, рассказывает о своей подруге, которая научила своего племянника играть, и тот потом стал гроссмейстером. Именно здесь гениальный игрок нащупал убийственную тактику противника:
«И нахлынул на него мутный и тяжкий ужас. Как в живой игре на доске бывает, что неясно повторяется какая-нибудь задачная комбинация, теоретически известная, – так намечалось в его теперешней жизни последовательное повторение известной ему схемы… Лужин содрогнулся. Смутно любуясь и смутно ужасаясь, он прослеживал, как страшно, как изощрённо, как гибко повторялись за это время, ход за ходом, образы его детства (и усадьба, и город, и школа, и петербургская тётя), но ещё не совсем понимал, чем это комбинационное повторение так для его души ужасно. Одно он живо чувствовал: некоторую досаду, что так долго не замечал хитрого сочетания ходов, и теперь, вспоминая какую-нибудь мелочь – а их было так много, и иногда так искусно поданных, что почти скрывалось повторение, – Лужин негодовал на себя, что не спохватился, не взял инициативы, а в доверчивой слепоте позволил комбинации развиваться. Теперь же он решил быть осмотрительнее, следить за дальнейшим развитием ходов, если таковое будет, – и конечно, конечно, держать открытие своё в непроницаемой тайне, быть весёлым, чрезвычайно весёлым. Но с этого дня покоя для него не было – нужно было придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, освободиться от неё, а для этого следовало предугадать её конечную цель, роковое её направление, но это ещё не представлялось возможным. И мысль, что повторение будет, вероятно, продолжаться, была так страшна, что ему хотелось остановить часы жизни, прервать вообще игру, застыть, и при этом он замечал, что продолжает существовать, что-то подготовляется, ползет, развивается, и он не властен прекратить движение».
Нащупав тактику противника, Лужин пытается сопротивляться:
«Ему пришёл в голову любопытный приём, которым, пожалуй, можно было обмануть козни таинственного противника. Приём состоял в том, чтобы по своей воле совершить какое-нибудь нелепое, но неожиданное действие, которое бы выпадало из общей планомерности жизни и таким образом путало бы дальнейшее сочетание ходов, задуманных противником. Защита была пробная, защита, так сказать, наудачу, – но Лужин, шалея от ужаса перед неизбежностью следующего повторения, ничего не мог найти лучшего».
Защита, конечно, была слабой, «на авось», и скорее напоминала агонию. Лужин решил купить восковой бюст в дамской парикмахерской, но с ужасом почувствовал, что кукла «уже была» (оказалась похожа на шахматную тётку). И тут же герой встречается с шахматным антрепренёром Валентиновым, цель которого ясна – снова вовлечь его в турнирную игру, а от этого снова болезнь и смерть.
«Что он мог предпринять теперь? Его защита оказалась ошибочной. Эту ошибку предвидел противник, и неумолимый ход, подготавливаемый давно, был теперь сделан».
Лужин стал творцом своей жизни, взрослым – и гибнет. «Единственный выход, – нужно выпасть из игры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394
На моей памяти отец ненавидел сестру вдохновенно, возвышенно, так ненавидел, как ненавидеть родственников могут только русские. И как всегда у русских, в отцовской ненависти было что-то детское и страшно зависимое от объекта.
587
Примечание к №472
Писатель – одновременно и Кречмар и Горн, и палач и жертва.
Горн, конечно, мощен, это почти дьявол. Даже его трусость – предикат дьявола. Кречмар слишком ничтожен, чтобы бороться с ним (гибнет при первой же попытке). Так что в «Камере-обскуре» явной антитезы дьявольскому началу нет. Божественная природа творчества скрыта. А её Набоков чувствовал не менее, чем природу дьявольскую. Уже в первом романе («Машенька») герой, вспоминающий свое детство, горделиво назван «богом, воссоздающим погибший мир».
Своеобразной альтернативой «Камере» является «Защита Лужина». Здесь, наоборот, дьявольские силы деперсонифицированы и выступают в виде каких-то абстрактных «шахматных богов» (даже не «бога»). Правда, мелькает на периферии повествования горновская фигура шахматного антрепренёра Валентинова. Но это эпизодическая эфемерида. Зло абстрактно. Ему же противостоит фигура незаурядная, даже гениальная.
Но гений Лужина – гений писательский, шахматный. Трагедия его в перенесении законов шахматной игры на реальный мир. Он задумал сыграть партию с миром. То есть с самим Автором. В результате – смерть. Судьба Лужина это гибель русского сознания, потерявшего связь с реальностью, но пытающегося взамен создать реальность искусственную. Но искусственная реальность, поскольку она некоторым образом действительно реальность, вырывается из-под контроля, ставит «под контроль» самого создателя.
Лужин живет в разумном клетчатом мире – безумном, бесполом. Но возникают некоторые нарушения. С одной стороны, прямое перенесение шахматных законов на реальность, так что герою хотелось «липой, стоящей на озарённом скате ходом коня взять вон тот телеграфный столп». А с другой – всё же человеческая природа – любовь к женщине. Мир Лужина сморщивается и он внезапно вспоминает своё прошлое, детство, хотя раньше «единственное, что он знал достоверно, это то, что спокон века играет в шахматы». Возникает категория времени. Но единственная форма времени, доступная Лужину, – время шахматное. Нечто весьма и весьма конечное, линейное и напрямую, как шагреневая кожа, зависящее от поведения игрока. Игроков. После болезни (нервного срыва) Лужин встречает школьного товарища. Со школой же связана психическая травма, так что внезапная встреча ужасает. Более того, ум Лужина понимает, что в мире с включённым временем ничего не происходит случайно, что ведется ПАРТИЯ и ведется она против него. Кем?
«Не сама встреча была страшна, а что-то другое, – тайный смысл этой встречи, который следовало разгадать. Он стал по ночам напряжённо думать, как бывало думал Шерлок над сигарным пеплом, – постепенно ему стало казаться, что комбинация ещё сложнее, чем он думал сперва, что встреча … только продолжение чего-то и что нужно искать глубже, вернуться назад, переиграть все ходы жизни от болезни…»
Ведётся следствие. Нужно твердое алиби, защита. А для этого – контрмина контрследствия. Но сначала прикинуться, прощупать противника:
«Затишье, но скрытые препарации. Оно желает меня взять врасплох. Концентрироваться и наблюдать».
В шахматы маленького Лужина научила играть тётка, любовница отца. В эмиграции к его жене из России приезжает знакомая и, узнав, что Лужин шахматист, рассказывает о своей подруге, которая научила своего племянника играть, и тот потом стал гроссмейстером. Именно здесь гениальный игрок нащупал убийственную тактику противника:
«И нахлынул на него мутный и тяжкий ужас. Как в живой игре на доске бывает, что неясно повторяется какая-нибудь задачная комбинация, теоретически известная, – так намечалось в его теперешней жизни последовательное повторение известной ему схемы… Лужин содрогнулся. Смутно любуясь и смутно ужасаясь, он прослеживал, как страшно, как изощрённо, как гибко повторялись за это время, ход за ходом, образы его детства (и усадьба, и город, и школа, и петербургская тётя), но ещё не совсем понимал, чем это комбинационное повторение так для его души ужасно. Одно он живо чувствовал: некоторую досаду, что так долго не замечал хитрого сочетания ходов, и теперь, вспоминая какую-нибудь мелочь – а их было так много, и иногда так искусно поданных, что почти скрывалось повторение, – Лужин негодовал на себя, что не спохватился, не взял инициативы, а в доверчивой слепоте позволил комбинации развиваться. Теперь же он решил быть осмотрительнее, следить за дальнейшим развитием ходов, если таковое будет, – и конечно, конечно, держать открытие своё в непроницаемой тайне, быть весёлым, чрезвычайно весёлым. Но с этого дня покоя для него не было – нужно было придумать, пожалуй, защиту против этой коварной комбинации, освободиться от неё, а для этого следовало предугадать её конечную цель, роковое её направление, но это ещё не представлялось возможным. И мысль, что повторение будет, вероятно, продолжаться, была так страшна, что ему хотелось остановить часы жизни, прервать вообще игру, застыть, и при этом он замечал, что продолжает существовать, что-то подготовляется, ползет, развивается, и он не властен прекратить движение».
Нащупав тактику противника, Лужин пытается сопротивляться:
«Ему пришёл в голову любопытный приём, которым, пожалуй, можно было обмануть козни таинственного противника. Приём состоял в том, чтобы по своей воле совершить какое-нибудь нелепое, но неожиданное действие, которое бы выпадало из общей планомерности жизни и таким образом путало бы дальнейшее сочетание ходов, задуманных противником. Защита была пробная, защита, так сказать, наудачу, – но Лужин, шалея от ужаса перед неизбежностью следующего повторения, ничего не мог найти лучшего».
Защита, конечно, была слабой, «на авось», и скорее напоминала агонию. Лужин решил купить восковой бюст в дамской парикмахерской, но с ужасом почувствовал, что кукла «уже была» (оказалась похожа на шахматную тётку). И тут же герой встречается с шахматным антрепренёром Валентиновым, цель которого ясна – снова вовлечь его в турнирную игру, а от этого снова болезнь и смерть.
«Что он мог предпринять теперь? Его защита оказалась ошибочной. Эту ошибку предвидел противник, и неумолимый ход, подготавливаемый давно, был теперь сделан».
Лужин стал творцом своей жизни, взрослым – и гибнет. «Единственный выход, – нужно выпасть из игры».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349 350 351 352 353 354 355 356 357 358 359 360 361 362 363 364 365 366 367 368 369 370 371 372 373 374 375 376 377 378 379 380 381 382 383 384 385 386 387 388 389 390 391 392 393 394