на большей части снимков они бурно протестовали против того, что их фотографируют.
Одна стена была отдана собакам — собаки плывущие, приносящие палку, собаки изнывающие в детских одежках. А в углу над комодом в одной из спален, вставленные углами под раму изъеденного пятнами зеркала, висели фото стариков, видимо, давно усопших. Старуха в инвалидном кресле с кошкой на коленях; старик в каноэ без весла. У старика были длинные седые волосы; он завернулся в одеяло, как индеец, и, казалось, ждал, что кто-нибудь сядет в лодку, станет грести и покатает его.
В холле, прямо напротив двери в ванную, висели фотографии, расположенные крестом. Это была святыня Клаузенов — снимки молодых мужчин, членов их семейства, пропавших без вести на вьетнамской войне. А в самой ванной можно было увидеть другую святыню — подборку старых журнальных фотографий, воспевавших славные дни команды «Грин-Бей Пэкерз» — «наших непобедимых».
Уоллингфорд с трудом различал их лица: страницы, выдранные из журналов, сморщились и покрылись пятнами; подписи под снимками почти стерлись. «В раздевалке после матча в Милуоки, — смог прочесть Уоллинфорд. — Вторая победа в Западном дивизионе, декабрь 1961 года». Среди прочих были Барт Старр, Пол Хорнунг и тренер Ломбарди — тренер держал в руке бутылку пепси. У Джима Тэйлора из ссадины на переносице текла кровь. Уоллингфорд не особенно понимал, кто есть кто, но Тэйлора узнал по выбитым передним зубам.
Кто такие Джерри Кремер и Фаззи Терстон и что такое «проход пэкеров»? И кто этот парень, весь перемазанный грязью? (Это был Форрест Грегг.) Или Рэй Ничке — грязный, лысый, оглушенный и окровавленный. Сидя на скамье запасных во время матча в Сан-Франциско, Ничке держал в руках свой шлем — так обычно держат булыжник, когда хотят им в кого-то запустить. «Кто все эти люди? Или, точнее, кто они были?» — гадал Уоллингфорд.
Висела там и знаменитая фотография болельщиков, сделанная во время игры на Ледяной кубок: стадион «Ламбо», 31 декабря 1967 года. Одеты болельщики были так, словно собирались в Арктику или Антарктику; но мороз, видно, и впрямь ударил приличный — пар изо рта скрывал их лица. Наверняка среди них были и Клаузены.
Уоллингфорд так и не смог понять, что означала странная груда тел на поле и что почувствовали игроки «Даллас Каубойз», увидев, как Барт Старр упал в зачетной зоне, даже его товарищи по команде «Грин-Бей Пэкерз» не ожидали, что квотербек Старр сумеет прорваться туда через все поле. В общей свалке — и об этом знал каждый Клаузен — Старр орал: «Браун — направо! Уэдж — к тридцать первой!» Результат игры вошел в анналы спортивной истории — однако Уоллингфорд слышал об этом впервые.
Только тут до него дошло, как мало он знает о том мире, в котором живет миссис Клаузен, — и он надолго замолчал.
Были на стенах дома и загадочные снимки, совсем уж непонятные посторонним. Дорис попыталась, правда, объяснить Патрику, что на них изображено: огромный камень перед носом моторки — это черный медведь переплывает озеро в летний день; темное пятно на зеленоватом фоне, похожее на корову, потерявшуюся в лесу, — это лось пробирается по «страшным болотам»; отсюда, говорила миссис Клаузен, до них «не более четверти мили». И так далее. Борьба с природой, преступления против природы, маленькие победы, семейные торжества, команда «Грин-Бей Пэкерз», новорожденные дети, собаки, свадьбы…
Свадебную фотографию Отто-старшего и миссис Клаузен Уоллингфорд заметил почти сразу. Жених с невестой разрезали свадебный торт, и маленькую ручку Дорис, державшей нож, накрыла мощная левая ладонь Отто. У Патрика екнуло сердце — так знакома была ему эта рука, хотя он никогда еще не видел ее с обручальным кольцом на пальце. А что Дорис сделала с обручальным кольцом Отто и со своим собственным?
Впереди многочисленных гостей, окружавших праздничный стол, стоял мальчик лет девяти-десяти с тарелкой и вилкой в руках, в парадном костюмчике. Уоллингфорд решил, что мальчику, видимо, была поручена весьма ответственная роль: подать новобрачным кольца. Мальчика этого Уоллингфорд теперь, конечно, не узнал бы, — тот наверняка уже стал взрослым, но, скорее всего, с ним встречался. (Судя по круглой мордашке и радостной улыбке, он тоже был из Клаузенов.)
Рядом с мальчиком стояла, прикусив нижнюю губу, подружка невесты. Это была весьма симпатичная молодая особа, судя по выражению лица — легко увлекающаяся и склонная к капризам. Как Энжи, например.
Патрик с первого взгляда определил, что с ней не знаком. Хотя он отлично знал такой тип женщин. Пожалуй, девица на фотографии — не такая добросердечная, как Энжи. А ведь когда-то она, наверное, считалась ближайшей подругой Дорис. Кто знает — если выбор подружки невесты был продиктован соображениями дипломатического характера, эта капризная и своевольная девица вполне могла оказаться, скажем, младшей сестрой Отто или еще какой-нибудь его родственницей. Но если она и дружила в те времена с Дорис, то, уж конечно, не дружит теперь. Трудно представить, что они и до сих пор остались подругами.
Что касается устройства их временного быта, то здесь все было предельно ясно. Дорис поместила переносную детскую кроватку в той комнате, где стояли две односпальные кровати — одну из них она использовала в качестве стола для пеленания, и на ней валялись памперсы и штанишки маленького Отто, — и сообщила Патрику, что сама будет спать на второй кровати. Уоллингфорду была отведена другая комната; там стояла огромная кровать, казавшаяся шире узенькой спальни.
Распаковывая свои вещи, Патрик обратил внимание, что левая сторона кровати придвинута вплотную к стене — здесь, видимо, было место Отго-старшего. Принимая во внимание узость комнаты, забраться в кровать можно было только со стороны Дорис, хотя и с ее стороны промежуток между кроватью и стеной был чрезвычайно узок Впрочем, Отто-старший, наверное, забирался в кровать с изножья.
Стены комнаты были обиты такими же неошкуренными сосновыми досками, как и в главном домике, но, пожалуй, более светлыми, почти белыми. Выделялся только большой прямоугольник возле двери, должно быть, оттуда сняли картину или зеркало. Во всех остальных местах дерево было выбелено солнцем. Что там находилось раньше?
На стене, с той стороны, где спал Отто-старший, висели фотографии, отражающие различные стадии отделки жилища над лодочным сараем. Присутствовал и сам Отто-старший — без рубашки, загорелый, с хорошо развитой мускулатурой (на нем тоже был рабочий пояс для инструментов, примерно такой же, какой носила в Джунагадхе Бригитта с двумя «т»; у нее еще потом этот пояс украли). Была там и Дорис в цельном купальнике пурпурно-красного цвета и весьма консервативного покроя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Одна стена была отдана собакам — собаки плывущие, приносящие палку, собаки изнывающие в детских одежках. А в углу над комодом в одной из спален, вставленные углами под раму изъеденного пятнами зеркала, висели фото стариков, видимо, давно усопших. Старуха в инвалидном кресле с кошкой на коленях; старик в каноэ без весла. У старика были длинные седые волосы; он завернулся в одеяло, как индеец, и, казалось, ждал, что кто-нибудь сядет в лодку, станет грести и покатает его.
В холле, прямо напротив двери в ванную, висели фотографии, расположенные крестом. Это была святыня Клаузенов — снимки молодых мужчин, членов их семейства, пропавших без вести на вьетнамской войне. А в самой ванной можно было увидеть другую святыню — подборку старых журнальных фотографий, воспевавших славные дни команды «Грин-Бей Пэкерз» — «наших непобедимых».
Уоллингфорд с трудом различал их лица: страницы, выдранные из журналов, сморщились и покрылись пятнами; подписи под снимками почти стерлись. «В раздевалке после матча в Милуоки, — смог прочесть Уоллинфорд. — Вторая победа в Западном дивизионе, декабрь 1961 года». Среди прочих были Барт Старр, Пол Хорнунг и тренер Ломбарди — тренер держал в руке бутылку пепси. У Джима Тэйлора из ссадины на переносице текла кровь. Уоллингфорд не особенно понимал, кто есть кто, но Тэйлора узнал по выбитым передним зубам.
Кто такие Джерри Кремер и Фаззи Терстон и что такое «проход пэкеров»? И кто этот парень, весь перемазанный грязью? (Это был Форрест Грегг.) Или Рэй Ничке — грязный, лысый, оглушенный и окровавленный. Сидя на скамье запасных во время матча в Сан-Франциско, Ничке держал в руках свой шлем — так обычно держат булыжник, когда хотят им в кого-то запустить. «Кто все эти люди? Или, точнее, кто они были?» — гадал Уоллингфорд.
Висела там и знаменитая фотография болельщиков, сделанная во время игры на Ледяной кубок: стадион «Ламбо», 31 декабря 1967 года. Одеты болельщики были так, словно собирались в Арктику или Антарктику; но мороз, видно, и впрямь ударил приличный — пар изо рта скрывал их лица. Наверняка среди них были и Клаузены.
Уоллингфорд так и не смог понять, что означала странная груда тел на поле и что почувствовали игроки «Даллас Каубойз», увидев, как Барт Старр упал в зачетной зоне, даже его товарищи по команде «Грин-Бей Пэкерз» не ожидали, что квотербек Старр сумеет прорваться туда через все поле. В общей свалке — и об этом знал каждый Клаузен — Старр орал: «Браун — направо! Уэдж — к тридцать первой!» Результат игры вошел в анналы спортивной истории — однако Уоллингфорд слышал об этом впервые.
Только тут до него дошло, как мало он знает о том мире, в котором живет миссис Клаузен, — и он надолго замолчал.
Были на стенах дома и загадочные снимки, совсем уж непонятные посторонним. Дорис попыталась, правда, объяснить Патрику, что на них изображено: огромный камень перед носом моторки — это черный медведь переплывает озеро в летний день; темное пятно на зеленоватом фоне, похожее на корову, потерявшуюся в лесу, — это лось пробирается по «страшным болотам»; отсюда, говорила миссис Клаузен, до них «не более четверти мили». И так далее. Борьба с природой, преступления против природы, маленькие победы, семейные торжества, команда «Грин-Бей Пэкерз», новорожденные дети, собаки, свадьбы…
Свадебную фотографию Отто-старшего и миссис Клаузен Уоллингфорд заметил почти сразу. Жених с невестой разрезали свадебный торт, и маленькую ручку Дорис, державшей нож, накрыла мощная левая ладонь Отто. У Патрика екнуло сердце — так знакома была ему эта рука, хотя он никогда еще не видел ее с обручальным кольцом на пальце. А что Дорис сделала с обручальным кольцом Отто и со своим собственным?
Впереди многочисленных гостей, окружавших праздничный стол, стоял мальчик лет девяти-десяти с тарелкой и вилкой в руках, в парадном костюмчике. Уоллингфорд решил, что мальчику, видимо, была поручена весьма ответственная роль: подать новобрачным кольца. Мальчика этого Уоллингфорд теперь, конечно, не узнал бы, — тот наверняка уже стал взрослым, но, скорее всего, с ним встречался. (Судя по круглой мордашке и радостной улыбке, он тоже был из Клаузенов.)
Рядом с мальчиком стояла, прикусив нижнюю губу, подружка невесты. Это была весьма симпатичная молодая особа, судя по выражению лица — легко увлекающаяся и склонная к капризам. Как Энжи, например.
Патрик с первого взгляда определил, что с ней не знаком. Хотя он отлично знал такой тип женщин. Пожалуй, девица на фотографии — не такая добросердечная, как Энжи. А ведь когда-то она, наверное, считалась ближайшей подругой Дорис. Кто знает — если выбор подружки невесты был продиктован соображениями дипломатического характера, эта капризная и своевольная девица вполне могла оказаться, скажем, младшей сестрой Отто или еще какой-нибудь его родственницей. Но если она и дружила в те времена с Дорис, то, уж конечно, не дружит теперь. Трудно представить, что они и до сих пор остались подругами.
Что касается устройства их временного быта, то здесь все было предельно ясно. Дорис поместила переносную детскую кроватку в той комнате, где стояли две односпальные кровати — одну из них она использовала в качестве стола для пеленания, и на ней валялись памперсы и штанишки маленького Отто, — и сообщила Патрику, что сама будет спать на второй кровати. Уоллингфорду была отведена другая комната; там стояла огромная кровать, казавшаяся шире узенькой спальни.
Распаковывая свои вещи, Патрик обратил внимание, что левая сторона кровати придвинута вплотную к стене — здесь, видимо, было место Отго-старшего. Принимая во внимание узость комнаты, забраться в кровать можно было только со стороны Дорис, хотя и с ее стороны промежуток между кроватью и стеной был чрезвычайно узок Впрочем, Отто-старший, наверное, забирался в кровать с изножья.
Стены комнаты были обиты такими же неошкуренными сосновыми досками, как и в главном домике, но, пожалуй, более светлыми, почти белыми. Выделялся только большой прямоугольник возле двери, должно быть, оттуда сняли картину или зеркало. Во всех остальных местах дерево было выбелено солнцем. Что там находилось раньше?
На стене, с той стороны, где спал Отто-старший, висели фотографии, отражающие различные стадии отделки жилища над лодочным сараем. Присутствовал и сам Отто-старший — без рубашки, загорелый, с хорошо развитой мускулатурой (на нем тоже был рабочий пояс для инструментов, примерно такой же, какой носила в Джунагадхе Бригитта с двумя «т»; у нее еще потом этот пояс украли). Была там и Дорис в цельном купальнике пурпурно-красного цвета и весьма консервативного покроя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96