Но эту беременную женщину пятидесяти одного года от роду, мать двоих дочерей и бабушку четверых внуков, невольный жест Патрика ничуть не смутил, и она снова потянулась к его культе. И он, сам себе удивляясь, охотно положил свою изуродованную руку ей на колени. И она, ни словом его не упрекнув, опять сжала ее обеими руками — точно драгоценность, с которой никак не могла расстаться.
— Вы уж извините меня за утреннюю сцену, — говорила она явно от чистого сердца. — Сама не понимаю, как это вышло. Видимо, я просто не в себе последнее время. — И она вдруг так сильно стиснула культю, что резкая боль пронзила всю левую руку Патрика — от не существующего большого пальца до плеча. Он даже вздрогнул.
— О, господи! Я сделала вам больно? — воскликнула женщина и выпустила его руку. — Я ведь даже не спросила, что вам доктор сказал…
— Да ничего, все в порядке, — ответил Патрик — Это все из-за нервов, которые ожили, когда мне новую руку пришили, и теперь по-прежнему на все реагируют. По мнению врача, во всем виновата моя неустроенная личная жизнь. А может быть, какой-то затянувшийся стресс…
— Ваша неустроенная личная жизнь?.. — откликнулась она, но как-то глухо, словно ей, как и самому Уоллингфорду, не слишком хотелось говорить на эту тему. — Тогда почему вы все еще здесь? — вдруг спросила она.
Патрик сперва решил, что она имеет в виду бассейн, и едва не ответил: «Потому что вы меня здесь удерживаете», но потом догадался: она спрашивала, почему он сразу же не улетел в Нью-Йорк, или по крайней мере в Хайяннис-порт, или на Мартас-Винъярд.
А ему вовсе не хотелось объяснять ей, что он всячески оттягивает неизбежное возвращение к своей сомнительной профессии. («Сомнительной» — ибо противно было принимать участие в очередном спектакле, устроенном вокруг семьи Кеннеди. Хотя он отлично понимал, что участвовать в этом спектакле все равно придется.) Патрик нехотя признался в этом своей собеседнице. Помолчав, он заметил, что собрался пройтись до Харвард-сквер, купить несколько книг, рекомендованных ему врачом, и скоротать остаток уик-энда за чтением.
— Но теперь я уже боюсь, что на Харвард-сквер меня кто-нибудь узнает и обвинит в том же, в чем обвиняли вы, — прибавил он. — Хотя, если честно, вы были правы.
271
ДЖОН ИРВИНГ
— О, господи! — всполошилась женщина. — А что за книги вам нужны? Я с удовольствием куплю их для вас. Уж меня-то на Харвард-сквер наверняка никто не узнает!
— Это очень любезно с вашей стороны, но…
— Пожалуйста, позвольте мне их для вас купить! Мне станет легче. — Она нервно засмеялась и отбросила со лба прядь мокрых волос.
Уоллингфорд покорно сообщил ей названия книг.
— Так вам их ваш хирург рекомендовал? Но разве у вас есть дети?
— Есть один… маленький мальчик… Он мне как сын… Вернее, я хочу, чтобы он был мне как сын, — ответил Патрик. — Он, правда, еще слишком мал, чтобы слушать «Стюарта Литтла» или «Паутину Шарлотты». Я просто хотел бы купить эти книги и думать, как мы с ним будем читать их через несколько лет.
— Я читала «Паутину Шарлотты» внуку всего несколько недель назад, — сказала она. — И все время плакала — я всегда над ней плачу.
— Я эту книгу уже не очень хорошо помню, — признался Патрик, — зато помню, как плакала моя мама, когда ее мне читала.
— Меня зовут Сара Уильямс, — сказала вдруг женщина, и голос ее как-то странно дрогнул, когда они с Патриком обменялись рукопожатием над кипящей пузырьками поверхностью горячей воды.
Неожиданно струи гидромассажа отключились, и вода мгновенно стала прозрачной и спокойной. Патрик и его новая знакомая даже поежились — слишком уж явно им указали, что пора и честь знать. Сара Уильямс нервно засмеялась, быстро вскочила и выбралась из бассейна.
Уоллингфорду всегда нравилось смотреть, как женщины выходят в мокрых купальниках из воды, машинально одергивая трусики.
Когда Сара Уильямс выпрямилась, ее живот показался ему лишь чуть-чуть выпуклым. Он еще помнил, как выглядела во время беременности миссис Клаузен, и решил, что Сара Уильяме сейчас на втором, максимум на третьем месяце. Он бы никогда не догадался, что она ждет ребенка. А небольшая возрастная складка на животе возле пупка имелась у нее, вероятно, и до беременности.
— Я вам эти книги в номер принесу, — проговорила Сара Уильяме, накинув на плечи полотенце. — Вы в каком?
Патрик сказал. Он был очень благодарен этой женщине за возможность хоть немного отложить свой отъезд в Нью-Йорк. Впрочем, все равно придется решать, когда лучше возвращаться — сегодня вечером или в воскресенье утром.
А что, если Мэри не удалось его отыскать? Тогда он получит небольшую передышку и, возможно, найдет в себе силы не включать телевизор — по крайней мере до прихода Сары. А может, они вместе посмотрят новости? Вроде бы они сошлись во мнении: фальшь будет нестерпимой. Такое лучше не смотреть в одиночку — как и матч на суперкубок.
Но у себя в номере Уоллингфорд почувствовал, что не в силах противиться искушению. Он стянул с себя мокрые плавки, оставшись в купальном халате, и тут заметил, что на телефонном аппарате мигает сигнальная лампочка — ага, уже пришло какое-то сообщение! Взял в руки пульт — он отыскал его в ящике комода, куда сам же и запрятал, — включил телевизор и прошелся по всем программам.
Наконец Патрик наткнулся на свой родной канал и увидел, что ни на йоту не ошибся: в материале о гибели Джона Ф. Кеннеди-младшего показывали, естественно, район Трайбеки на Манхэттене, затем на экране зачем-то мелькнули чердачные двери — простые металлические двери, которые Джон-младший приобрел, наверное, в магазине на Норт-Мур. Резиденция Кеннеди, находившаяся напротив старого склада, уже успела превратиться в место паломничества. Соседи Кеннеди-младшего — а также, вероятно, и совершеннейшие чужаки, выдающие себя за соседей, — всё утыкали свечами и букетами, а заодно — то ли по недомыслию, то ли по ошибке — наоставляли кучу открыток с пожеланиями доброго здоровья. Патрику было искренне жаль погибших, и он с отвращением смотрел на этих людишек из Трайбеки, которые по мере сил старались изобразить скорбь, — из-за таких вот зрителей и появляется на экране все самое гнусное.
Впрочем, чем большее отвращение вызывал у Патрика этот репортаж, тем отчетливее он понимал, что все так, как и должно быть. Для средств массовой информации существуют всего два подхода к знаменитостям: либо их прославляют, либо смешивают с дерьмом. А поскольку публичное оплакивание является высшей формой прославления, то смерть знаменитости, ясное дело, следует воспеть. Мало того, такая смерть, как у Кеннеди-младшего, предоставляет СМИ обе возможности: петь осанну и смешивать с дерьмом — одновременно. В общем, никуда от этих чертовых законов не денешься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96