Та девочка, похоже, была влюблена в него как кошка, но пока не решалась его соблазнить, и Патрик вдруг почувствовал, что ему, пожалуй, немного не хватает знакомого лица, на котором появлялось чуть туповатое выражение, когда она жевала жвачку. Только теперь, когда девушки рядом не было, он попытался на секунду представить ее голой. Но болезненное покалывание в отсутствующей руке тут же отвлекло его от игривых мыслей. Ему вспомнилось, как доктор Заяц сказал грубовато: «Ни в коем случае не тяните резину, если почувствуете, что я вам нужен!» И Патрик тянуть резину не стал. Он позвонил Заяцу домой, хоть и предполагал, что самый известный в Бостоне специалист по хирургии верхних конечностей наверняка проводит выходные за городом.
Доктор Заяц действительно снял тем летом дом в штате Мэн, но только на август, когда Руди должен был перейти на его попечение. Медея, которую теперь чаще называли Дружочек, конечно, слопает там тонну моллюсков, водорослей, ракушек и прочего морского мусора, но это ничего; во всяком случае, она, кажется, переросла отвратительную привычку жрать собственное дерьмо, и теперь доктор Заяц и Руди играли в лакросс просто мячом. В первую неделю июля мальчик даже ходил на тренировки по лакроссу. А в тот уик-энд, когда позвонил Патрик, Руди был у отца в Кембридже.
Трубку взяла Ирма.
— Да? Кто это? — резко спросила она. Уоллингфорд на секунду подумал, что у доктора Заяца есть еще и непослушная дочь-подросток. Про маленького сына доктора, которому, должно быть, лет шесть-семь, он, конечно же, знал, ведь этот мальчик был одних лет с сыном Мэтью Дэвида Скотта. Сына Скотта Патрик вспоминал постоянно; особенно запал ему в душу кадр, когда мальчик в бейсбольном костюмчике поднимает руки в точности таким же жестом, как и отец, и оба радуются победной подаче Скотта в Филадельфии. («Победной подачей» назвал ее какой-то репортер, хотя это было обыкновенное вбрасывание мяча в игру.)
— Да-а, кто там еще? — с оттяжечкой произнесла Ирма. «Может, это какая-нибудь нагловатая и распущенная нянька, которую Заяц нанял присматривать за мальчиком? — подумал Патрик — Или экономка? Но для экономки она разговаривает уж больно по-хамски…»
— Простите, я могу поговорить с доктором Заяцем? Он дома? — вежливо осведомился Уоллингфорд.
— Это мисс Заяц, — сухо сообщила Ирма. — Кто его спрашивает?
— Патрик Уоллингфорд. Доктор Заяц оперировал меня…
— Ники! — тут же услышал Патрик вопль миссис Заяц, хоть она и прикрыла трубку рукой. — Это парень, которого лев погрыз!
Затем послышался детский голосок, лай собаки и глухой стук мяча. Заскрипел отодвигаемый стул, по полу зацокали собачьи когти. Играют или пытаются отнять мяч у собаки? Наконец Заяц подошел к телефону; он слегка запыхался.
Закончив описывать неприятные ощущения в культе, Уоллингфорд предположил с некоторой надеждой:
— Может быть, это просто погода?..
— Погода? — переспросил Заяц.
— Ну, понимаете, сейчас такая жара…
— Но ведь вы, по-моему, все время в помещении сидите, — сказал Заяц. — Разве у вас в Нью-Йорке кондиционера нет?
— Видите ли, — снова принялся описывать свои ощущения Патрик, — это не всегда именно боль. Иногда кажется, что-то вот-вот начнется, но так ничего и не происходит. Сперва вроде бы ожидаешь острой боли, но она не возникает, и это покалывание прекращается, едва начавшись. Словно кто-то его выключает… как электричество…
— Именно так! — сказал доктор Заяц. — Ничего удивительного. — Он напомнил Патрику, что всего через пять месяцев после пересадки у него полностью регенерировались нервные окончания на двадцати двух сантиметрах предплечья.
— Я помню, — сказал Уоллингфорд.
— Вот и подумайте: ведь эти нервы должны как-то проявлять себя, правда?
— Но почему они проявляют себя именно сейчас? — удивился Уоллингфорд. — Ведь после ампутации прошел уже целый год! Я, конечно, что-то ощущал и новой рукой, но далеко не так! А сейчас мне кажется, будто я касаюсь чего-то средним и указательным пальцами левой руки, только… у меня ведь их нет! И руки тоже.
—А что с вами вообще сейчас происходит? — вместо ответа спросил доктор Заяц. — Мне кажется, вы испытываете некий стресс. Это связано с работой? И как обстоят дела на личном фронте? Есть ли какие-нибудь перемены? Помнится, это вызывало у вас некоторую озабоченность — во всяком случае, вы сами мне так говорили. Но, так или иначе, вы должны знать: на состояние нервной системы влияет великое множество различных факторов, а значит, в действие вступают и те нервные окончания… которые были отрезаны!
— Но ведь я все чувствую так, словно они и не были отрезаны! — воскликнул Уоллингфорд.
— Именно это я и хочу сказать, — поддержал его доктор. — То, что вы чувствуете, у медиков именуется «парестезия» — осязательные галлюцинации, ложные ощущения, которые невозможно определить. Те нервы, которые заставляли вас чувствовать боль, в частности при прикосновении к чему-либо средним или указательным пальцами вашей левой руки, были ампутированы дважды: первый раз львиными клыками, а потом — моим скальпелем! Но перерезанные нервные волокна на конце культи все равно остались, как и миллионы других нервных окончаний, которые тоже куда-то ведут. И когда этот нервный узел получает сигнал — когда вы, скажем, касаетесь чего-то своей культей, или вспоминаете о чем-то, или же вам что-то такое снится, — то сигнал оказывается не менее ярким, чем раньше, когда рука была еще на месте. И ощущение, которое вроде бы исходит оттуда, где прежде была ваша левая кисть, регистрируется нервными волокнами и передается дальше, в мозг. Как и от здоровых пальцев. Я понятно объясняю?
— Да вроде бы, — пробормотал Уоллингфорд («Не очень-то!» — вот что следовало ответить!) и снова поглядел на свою культю: там опять принялись ползать и больно кусаться невидимые «муравьи». Патрик забыл сразу сообщить доктору Заяцу об этом ощущении, а теперь доктор не давал ему возможности вставить ни слова.
Но Заяц и сам догадался, что пациент не совсем удовлетворен его ответами, и предложил:
— Знаете что, если эти ощущения вас беспокоят, прилетайте-ка сюда. Остановитесь в хорошей гостинице, а утром я вас осмотрю.
— Утром? — удивился Патрик. — Но ведь завтра суббота! Мне бы не хотелось нарушать ваши планы…
— Ничего, я все равно никуда не собираюсь, — успокоил его доктор Заяц. — Нужно только найти кого-нибудь из охраны, чтобы нам входную дверь отперли. У меня такое уже случалось. А ключ от кабинета у меня свой.
Если честно, рука не настолько беспокоила Уол-лингфорда, чтобы лететь в Бостон, но делать ему в этот уик-энд было решительно нечего.
— Ну же, решайтесь! Садитесь на шаттл, и вперед, — настаивал Заяц. — А утром встретимся, и, надеюсь, мне удастся вас успокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Доктор Заяц действительно снял тем летом дом в штате Мэн, но только на август, когда Руди должен был перейти на его попечение. Медея, которую теперь чаще называли Дружочек, конечно, слопает там тонну моллюсков, водорослей, ракушек и прочего морского мусора, но это ничего; во всяком случае, она, кажется, переросла отвратительную привычку жрать собственное дерьмо, и теперь доктор Заяц и Руди играли в лакросс просто мячом. В первую неделю июля мальчик даже ходил на тренировки по лакроссу. А в тот уик-энд, когда позвонил Патрик, Руди был у отца в Кембридже.
Трубку взяла Ирма.
— Да? Кто это? — резко спросила она. Уоллингфорд на секунду подумал, что у доктора Заяца есть еще и непослушная дочь-подросток. Про маленького сына доктора, которому, должно быть, лет шесть-семь, он, конечно же, знал, ведь этот мальчик был одних лет с сыном Мэтью Дэвида Скотта. Сына Скотта Патрик вспоминал постоянно; особенно запал ему в душу кадр, когда мальчик в бейсбольном костюмчике поднимает руки в точности таким же жестом, как и отец, и оба радуются победной подаче Скотта в Филадельфии. («Победной подачей» назвал ее какой-то репортер, хотя это было обыкновенное вбрасывание мяча в игру.)
— Да-а, кто там еще? — с оттяжечкой произнесла Ирма. «Может, это какая-нибудь нагловатая и распущенная нянька, которую Заяц нанял присматривать за мальчиком? — подумал Патрик — Или экономка? Но для экономки она разговаривает уж больно по-хамски…»
— Простите, я могу поговорить с доктором Заяцем? Он дома? — вежливо осведомился Уоллингфорд.
— Это мисс Заяц, — сухо сообщила Ирма. — Кто его спрашивает?
— Патрик Уоллингфорд. Доктор Заяц оперировал меня…
— Ники! — тут же услышал Патрик вопль миссис Заяц, хоть она и прикрыла трубку рукой. — Это парень, которого лев погрыз!
Затем послышался детский голосок, лай собаки и глухой стук мяча. Заскрипел отодвигаемый стул, по полу зацокали собачьи когти. Играют или пытаются отнять мяч у собаки? Наконец Заяц подошел к телефону; он слегка запыхался.
Закончив описывать неприятные ощущения в культе, Уоллингфорд предположил с некоторой надеждой:
— Может быть, это просто погода?..
— Погода? — переспросил Заяц.
— Ну, понимаете, сейчас такая жара…
— Но ведь вы, по-моему, все время в помещении сидите, — сказал Заяц. — Разве у вас в Нью-Йорке кондиционера нет?
— Видите ли, — снова принялся описывать свои ощущения Патрик, — это не всегда именно боль. Иногда кажется, что-то вот-вот начнется, но так ничего и не происходит. Сперва вроде бы ожидаешь острой боли, но она не возникает, и это покалывание прекращается, едва начавшись. Словно кто-то его выключает… как электричество…
— Именно так! — сказал доктор Заяц. — Ничего удивительного. — Он напомнил Патрику, что всего через пять месяцев после пересадки у него полностью регенерировались нервные окончания на двадцати двух сантиметрах предплечья.
— Я помню, — сказал Уоллингфорд.
— Вот и подумайте: ведь эти нервы должны как-то проявлять себя, правда?
— Но почему они проявляют себя именно сейчас? — удивился Уоллингфорд. — Ведь после ампутации прошел уже целый год! Я, конечно, что-то ощущал и новой рукой, но далеко не так! А сейчас мне кажется, будто я касаюсь чего-то средним и указательным пальцами левой руки, только… у меня ведь их нет! И руки тоже.
—А что с вами вообще сейчас происходит? — вместо ответа спросил доктор Заяц. — Мне кажется, вы испытываете некий стресс. Это связано с работой? И как обстоят дела на личном фронте? Есть ли какие-нибудь перемены? Помнится, это вызывало у вас некоторую озабоченность — во всяком случае, вы сами мне так говорили. Но, так или иначе, вы должны знать: на состояние нервной системы влияет великое множество различных факторов, а значит, в действие вступают и те нервные окончания… которые были отрезаны!
— Но ведь я все чувствую так, словно они и не были отрезаны! — воскликнул Уоллингфорд.
— Именно это я и хочу сказать, — поддержал его доктор. — То, что вы чувствуете, у медиков именуется «парестезия» — осязательные галлюцинации, ложные ощущения, которые невозможно определить. Те нервы, которые заставляли вас чувствовать боль, в частности при прикосновении к чему-либо средним или указательным пальцами вашей левой руки, были ампутированы дважды: первый раз львиными клыками, а потом — моим скальпелем! Но перерезанные нервные волокна на конце культи все равно остались, как и миллионы других нервных окончаний, которые тоже куда-то ведут. И когда этот нервный узел получает сигнал — когда вы, скажем, касаетесь чего-то своей культей, или вспоминаете о чем-то, или же вам что-то такое снится, — то сигнал оказывается не менее ярким, чем раньше, когда рука была еще на месте. И ощущение, которое вроде бы исходит оттуда, где прежде была ваша левая кисть, регистрируется нервными волокнами и передается дальше, в мозг. Как и от здоровых пальцев. Я понятно объясняю?
— Да вроде бы, — пробормотал Уоллингфорд («Не очень-то!» — вот что следовало ответить!) и снова поглядел на свою культю: там опять принялись ползать и больно кусаться невидимые «муравьи». Патрик забыл сразу сообщить доктору Заяцу об этом ощущении, а теперь доктор не давал ему возможности вставить ни слова.
Но Заяц и сам догадался, что пациент не совсем удовлетворен его ответами, и предложил:
— Знаете что, если эти ощущения вас беспокоят, прилетайте-ка сюда. Остановитесь в хорошей гостинице, а утром я вас осмотрю.
— Утром? — удивился Патрик. — Но ведь завтра суббота! Мне бы не хотелось нарушать ваши планы…
— Ничего, я все равно никуда не собираюсь, — успокоил его доктор Заяц. — Нужно только найти кого-нибудь из охраны, чтобы нам входную дверь отперли. У меня такое уже случалось. А ключ от кабинета у меня свой.
Если честно, рука не настолько беспокоила Уол-лингфорда, чтобы лететь в Бостон, но делать ему в этот уик-энд было решительно нечего.
— Ну же, решайтесь! Садитесь на шаттл, и вперед, — настаивал Заяц. — А утром встретимся, и, надеюсь, мне удастся вас успокоить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96