- Я прошу - взаймы.
Когда они ушли, Кожемякин, шагая по комнате, почувствовал неприязнь к ним.
- Тоже! - восклицал он, дёргая себя за бороду. - Какой герой, князь Галицкой нашёлся! Кольца рвать, туда же! Их веками ковали, а мальчишка пришёл - на-ко! И эта девчонка, живёт без призору, потеряет себя с эдакими вот...
Он дал Прачкину денег и забыл о нём, но Люба Матушкина, точно бабочка, мелькала в глазах у него всё чаще, улыбаясь ему, ласково кивая головой, протягивая длинные хрупкие пальцы руки, и всё это беспокоило его, будя ненужные мысли о ней. Однажды она попросила у него книг, он подумал, неохотно дал ей, и с той поры между ними установились неопределённые и смешные отношения: она смотрела на него весёлыми глазами, как бы чего-то ожидая от него, а его это сердило, и он ворчал:
- Это - книги скучные, серьёзные, и вам, девочке, не нужны они.
- Вовсе не скучные, - спорила она.
- Вам даже и понять нечего тут...
- А я всё понимаю!
И, глядя на него с весёлой гордостью в глазах, объявила:
- Я уж мамочкиного Тургенева всего прочитала!
Он не верил ей, качал головой и не расспрашивал больше: в синих зрачках Любы блестели искры догадливой улыбки, это смущало его, напоминая умную, скользкую улыбку Евгении. Было в этой девушке нечто неуловимо приятное, интересное, она легко заставляла слушать себя, как-то вдруг становясь взрослой, солидной, не по возрасту много знающей. Доверчиво, просто, нередко смущая старика подробностями, она рассказывала ему о своём отце, о чиновниках, игре в карты, пьянстве, о себе самой и своих мечтах; эти рассказы, отдалённо напоминая Кожемякину юность, иногда вводили в сумрак его души тонкий и печальный луч света, согревая старое сердце.
- Отчего вы не читаете газету? - спрашивала она.
- Ну, вот ещё, зачем мне!
- Чтобы знать, что делается везде.
Он, приподняв плечи, всматривался в её хорошее лицо, хмурясь и жалея её:
- Ну, а что же делается?
Девочка скороговоркой рассказывала всегда что-нибудь страшное - о каком-то таинственном убийстве актрисы офицером, о рыбаках, унесённых на льдине в море, и - снова о любовных драмах.
- Вовсе бы и не надо знать вам эти истории! - говорил он, а она, смешно надувая губы, с обидой заявляла:
- Вы - точно папа, ф-фу!
Незаметно для себя он привык к ней; если она не являлась три-четыре дня, это уже беспокоило его - он знал, что девочка одна и беззащитна среди пьяных картёжников, товарищей её отца. Но и частые посещения смущали его, заставляя думать:
"Девушка на возрасте, как бы слухи не пошли зазорные..."
Багряное солнце, пронизав листву сада, светило в окна снопами острых красных лучей, вся комната была расписана-позолочена пятнами живого света, тихий ветер колебал деревья, эти солнечные пятна трепетали, сливаясь одно с другим, исчезали и снова текли по полу, по стенам ручьями расплавленного золота.
"Кожемякин сидел в этой углублённой тишине, бессильный, отяжелевший, пытаясь вспомнить что-нибудь утешительное, но память упорно останавливалась на одном: идёт он полем ночью среди шершавых бесплодных холмов, темно и мертвенно пустынно кругом, в мутном небе трепещут звёзды, туманно светится изогнутая полоса Млечного Пути, далеко впереди приник к земле город, точно распятый по ней, и отовсюду кто-то невидимый, как бы распростёртый по всей земле, шепчет, просит:
- Пожалей! Помоги!
От этой картины сердце таяло в горячих слезах, они заливали горло, хотелось кричать.
Стало темно и холодно, он закрыл окно, зажёг лампу и, не выпуская её из руки, сел за стол - с жёлтой страницы развёрнутой книги в глаза бросилась строка: "выговаривать гладко, а не ожесточать", занозой вошла в мозг и не пускала к себе ничего более. Тогда он вынул из ящика стола свои тетради, начал перелистывать их.
"Для кого это, кому надо? Евгенья - не прочитает. Умру - бросят это в печь. Может, и посмеются ещё. Любови разве отдать?"
И, наклонясь над столом, заплакал скупыми, старческими слезами; мелкие, они падали на бумагу, точно капли с крыши в середине марта, и буквы рукописи расплывались под ними, окружаясь лиловым тонким узором.
Он стряхнул слёзы на пол, закрыл глаза и так сидел долго, беспомощный, обиженный, в этом настроении прожил весь следующий день, а к вечеру явилась Люба с книжкой в руках.
- Здравствуйте!
Беленькая, тонкая и гибкая, она сбросила с головы платок, кудрявые волосы осыпались на лоб и щёки ей, закрыли весёлые глаза; бросив книгу на стул, она оправляла их длинными пальцами, забрасывая за уши, маленькие и розовые, - она удивительно похожа была на свою мать, такая же куколка, а старое, длинное платье, как будто знакомое Кожемякину, усиливало сходство.
- Пришла! - сказал он, впервые обращаясь к ней на ты.
Упершись руками в узкие бёдра, выгибая спину и показывая девичью, едва очерченную грудь, она прошлась по комнате, жалуясь:
- Ой, устала!
И, взглянув на него, вдруг деловито спросила:
- Почему вы такой?
- Какой?
- Бледный, растрёпанный?
- Так уж...
Она села рядом с ним, заглянула в глаза ему.
- У-у, скучнущий! А я - на минутку. Сегодня весь день мы с Лушей-домовницей возились, возились - ужас что такое! Вчера у нас до шести часов утра в карты играли и ужинали, ну - напились, конечно, грязь везде, окурки - ах! Даже тошно вспомнить! В субботу у почтмейстера папа проиграл, а на вчера пригласил всех к себе и ещё проиграл, и напился с горя, а сегодня - смотреть страшно какой - больной, сердитый, придирается ко всему, жалуется, что я его не люблю, а мне нужно полы мыть! Я уж сказала ему: иди, папка, лежи, а когда я уберусь и будет везде чисто, тогда станем про любовь говорить, иди! Вы знаете - я ведь могу очень строго с ним!
Кожемякин смотрел на её угловатые плечи, длинные руки с красивыми кистями и на лицо её, - глаза девушки сияли снисходительно и пухлые губы милостиво улыбались.
- Трудно тебе с ними?
Нос у неё вздрогнул, тонкие брови сошлись в одну линию, она прищурила глаза и не сразу ответила:
- Да-а. Но я ухожу, если они начинают говорить глупости и мне станет неприлично.
И, покраснев так сильно, что даже шея у неё стала розовой, она усмехнулась.
- Они очень много врут, не бывает того, что они рассказывают, если бы это было - я уж знала бы, мне мамочка рассказывала всё, про людей и женщин, совсем - всё! А они это - со зла!
Он спросил, не глядя на неё:
- На кого - со зла?
- Не знаю, - задумчиво ответила девушка. - Может быть, и не со зла, а - так, просто. Ведь у них всегда одно - карты да выпивка, а это, я думаю, надоедает же, ну и надо ещё что-нибудь говорить. Они удивительно скучные. Вот и вы сегодня какой-то...
- Я? - тихо сказал Кожемякин. - Я - о смерти думаю, помирать мне надо...
Ласково прикрыв глаза ресницами, девушка сказала, вздохнув:
- Бедненький вы! Жить так интересно... Я до-олго буду жить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128