Она в замешательстве смотрела за спину Еттытегина.
– Собаки накормлены, – послышался голос Коравье.
Еттытегин стал благодарить, но Коравье досадливо махнул:
– Разве там у вас не принято помогать путнику?
Росмунта с опущенной головой возилась у костра.
Еттытегин несколько минут нерешительно топтался в чоттагине. Ему хотелось потеплее попрощаться с гостеприимными людьми, но он не знал, как это сделать.
– Я поеду, – наконец вымолвил он.
– Пусть твоя дорога будет гладкой, – пожелал Коравье.
Отъехав от необыкновенного стойбища, Вася погнал собак, и всю ночь, не останавливаясь, ехал. Под утро на обессиленной упряжке он въехал на улицу строящегося поселка. Еще спали подъемные краны, положив крюки на землю, но солнце уже блестело на заиндевевшем железе, било в затянутые морозными узорами окна. Еттытегин распряг собак, наскоро накормил их и направился в управление строительства. Удивленная уборщица разрешила ему войти в приемную начальника управления. Комната была залита солнечным светом, и парень долго искал стул, на котором можно было сидеть, укрывшись от слепящих лучей. Он не заметил, как задремал и сполз на пол. Его разбудила испуганная секретарша.
– Что с вами? – спросила она, удостоверившись, что парень совершенно трезв.
– Срочное сообщение Ивану Николаевичу, – пробормотал спросонок Еттытегин.
Начальник внимательно выслушал Еттытегина, поглядывая на карту.
– Мне до сих пор кажется, что все это приснилось, – закончил взволнованный рассказ Еттытегин.
– Спасибо, Вася, – сказал Иван Николаевич. – Слышал я от геологов об этом стойбище… Правда, последний год о нем не было сведений… Думали, укочевали в Якутию. А вот, оказывается, где они. Ловко запрятались. Спасибо тебе еще раз. Сегодня буду звонить в обком. А ты иди отдыхай… – и, когда юноша уже выходил, остановил его: – Погоди… Твое заявление о переводе на кран я отдал Семихину в отдел кадров. Он оформит.
– Спасибо, Иван Николаевич, – поблагодарил Еттытегин.
День прошел быстро. Каждый встречный заставлял Еттытегина снова рассказывать о необыкновенной встрече. По стройке пополз слух, что Еттытегин обнаружил чуть ли не стойбище снежного человека.
Вечером Вася писал письмо брату в далекий Ленинград.
«Моя мечта сбывается – сегодня начальник обещал перевести меня о собачьей упряжки на кран, – писал Еттытегин после обычных приветствий от родителей и знакомых. – Я тебе расскажу все по порядку. В этом году хотел подать заявление в институт, но тут случилось такое, что я решил отложить. Начали строить большой рудник и обогатительный комбинат. Это будет первый на Чукотке настоящий город! Отца с матерью уговорил отпустить меня на строительство. Теперь я рабочий человек…»
Еттытегин посмотрел в окно и задумчиво погрыз колпачок авторучки. Как сейчас выглядит старший брат? Пять лет его не видел Еттытегин. С тех пор как Праву уехал в Ленинградский университет. А в этом году он кончает его. Будет историком.
«…Вчера я сделал интересное открытие, – Еттытегин остановился, зачеркнул слово «открытие» и написал вместо него «наблюдение». – Как я тебе писал, управление строительства на первое время взяло меня каюром, и я должен был объезжать оленеводческие стойбища и договариваться о поставках мяса. Вчера вечером я подъехал к одному стойбищу. Оно оказалось совершенно диким. Таких стойбищ мне никогда еще не доводилось видеть, хотя я уже порядочно работаю в тундре. Для тебя, как для историка, эти люди представляют научный интерес. Они застыли на дикой ступени развития и имеют о Советской власти самое смутное представление. Я издали наблюдал за отжившим обрядом похорон. Надо тебе честно сказать – это отвратительное зрелище. Тело раздели и положили на голый снег, обложив вокруг символической оградкой из камней…»
Еттытегин задумался. Письма брату были его больным местом. Он мучился над каждой строкой. Хотел показать, что стал самостоятельным, взрослым человеком и может поделиться с братом вполне зрелыми мыслями, изложенными без грамматических ошибок…
«…Помнишь книгу Стефанссона «Белокурые эскимосы»? Так вот, есть не только такие эскимосы, но и чукчи. В этом стойбище я видел молодую женщину-блондинку. Она очень красивая и не знает ни слова на другом языке, кроме чукотского. Мне сначала показалось, что она притворяется…»
Еттытегин подробно описал свой разговор с Росмунтой.
«Новости из дому хорошие. Отец по-прежнему ходит на охоту. Недавно я ему написал письмо, чтобы приезжал строить комбинат. А что? Может быть, старик решится? Он у нас знаешь какой? Зимой я был в Магадане. Город мне понравился. Там я встретил Машу Рагтытваль. Помнишь ее? Она с тобой училась в одном классе. Теперь работает в типографии газеты «Советкэн Чукотка», а в Магадан приехала осваивать какую-то электронную машину для изготовления клише. Маша спрашивала, когда ты приедешь и где собираешься работать. Дорогой брат, я бы мог тебе еще много написать. Ты просишь в письмах сообщать, что нового на Чукотке. Отвечаю – все новое. Если все описывать – можно писать всю ночь, и работы еще хватит на следующий день…»
Еттытегин запечатал письмо, предварительно тщательно его проверив, оделся и вышел на улицу. Кончался рабочий день. Возле магазина толпился народ. По дороге, ведущей с рудника, бежал переполненный автобус – на подножке висел человек. С аэродрома доносился шум моторов.
Перед тем как опустить письмо в почтовый ящик, Еттытегин еще раз посмотрел на адрес – правильно.
3
Праву получил письмо перед самым отъездом из Ленинграда. Он сунул его в карман, решив прочесть в вагоне.
Когда поезд тронулся и за окном замелькали огоньки пригородных поселков, Праву вошел в купе. Он с удивлением обнаружил, что испытывает те же чувства, с какими он пять лет назад ехал в Ленинград. Нет, все-таки есть разница. Большая разница.
Праву смотрел в окно. В темноте лишь редко мелькал огонек да у самого стекла проносились столбы.
Грустно уезжать отсюда. Сколько сил и стараний было положено на то, чтобы поехать в Ленинградский университет. Пять лет жизни – большой срок. Праву привык к городу, к его неумолчному, как океанский прибой, шуму. Задолго до защиты дипломной работы кафедра рекомендовала Праву в аспирантуру. Но именно в го время, когда определилось его будущее, Праву охватила тоска по родным местам. Он целыми днями просиживал в газетном зале Публичной библиотеки, листал «Советскую Чукотку» и «Магаданскую правду», ловил каждого приезжего с Чукотки и жадно расспрашивал о делах на родине.
Научные работники кафедры, возвращавшиеся из экспедиций, жаловались, что на Чукотке исчезают объекты для изучения этнографии: сносились яранги, редко можно встретить кожаную байдару, а шаманов вовсе не осталось, даже самых захудалых…
Праву все чаще снились картины далекого детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
– Собаки накормлены, – послышался голос Коравье.
Еттытегин стал благодарить, но Коравье досадливо махнул:
– Разве там у вас не принято помогать путнику?
Росмунта с опущенной головой возилась у костра.
Еттытегин несколько минут нерешительно топтался в чоттагине. Ему хотелось потеплее попрощаться с гостеприимными людьми, но он не знал, как это сделать.
– Я поеду, – наконец вымолвил он.
– Пусть твоя дорога будет гладкой, – пожелал Коравье.
Отъехав от необыкновенного стойбища, Вася погнал собак, и всю ночь, не останавливаясь, ехал. Под утро на обессиленной упряжке он въехал на улицу строящегося поселка. Еще спали подъемные краны, положив крюки на землю, но солнце уже блестело на заиндевевшем железе, било в затянутые морозными узорами окна. Еттытегин распряг собак, наскоро накормил их и направился в управление строительства. Удивленная уборщица разрешила ему войти в приемную начальника управления. Комната была залита солнечным светом, и парень долго искал стул, на котором можно было сидеть, укрывшись от слепящих лучей. Он не заметил, как задремал и сполз на пол. Его разбудила испуганная секретарша.
– Что с вами? – спросила она, удостоверившись, что парень совершенно трезв.
– Срочное сообщение Ивану Николаевичу, – пробормотал спросонок Еттытегин.
Начальник внимательно выслушал Еттытегина, поглядывая на карту.
– Мне до сих пор кажется, что все это приснилось, – закончил взволнованный рассказ Еттытегин.
– Спасибо, Вася, – сказал Иван Николаевич. – Слышал я от геологов об этом стойбище… Правда, последний год о нем не было сведений… Думали, укочевали в Якутию. А вот, оказывается, где они. Ловко запрятались. Спасибо тебе еще раз. Сегодня буду звонить в обком. А ты иди отдыхай… – и, когда юноша уже выходил, остановил его: – Погоди… Твое заявление о переводе на кран я отдал Семихину в отдел кадров. Он оформит.
– Спасибо, Иван Николаевич, – поблагодарил Еттытегин.
День прошел быстро. Каждый встречный заставлял Еттытегина снова рассказывать о необыкновенной встрече. По стройке пополз слух, что Еттытегин обнаружил чуть ли не стойбище снежного человека.
Вечером Вася писал письмо брату в далекий Ленинград.
«Моя мечта сбывается – сегодня начальник обещал перевести меня о собачьей упряжки на кран, – писал Еттытегин после обычных приветствий от родителей и знакомых. – Я тебе расскажу все по порядку. В этом году хотел подать заявление в институт, но тут случилось такое, что я решил отложить. Начали строить большой рудник и обогатительный комбинат. Это будет первый на Чукотке настоящий город! Отца с матерью уговорил отпустить меня на строительство. Теперь я рабочий человек…»
Еттытегин посмотрел в окно и задумчиво погрыз колпачок авторучки. Как сейчас выглядит старший брат? Пять лет его не видел Еттытегин. С тех пор как Праву уехал в Ленинградский университет. А в этом году он кончает его. Будет историком.
«…Вчера я сделал интересное открытие, – Еттытегин остановился, зачеркнул слово «открытие» и написал вместо него «наблюдение». – Как я тебе писал, управление строительства на первое время взяло меня каюром, и я должен был объезжать оленеводческие стойбища и договариваться о поставках мяса. Вчера вечером я подъехал к одному стойбищу. Оно оказалось совершенно диким. Таких стойбищ мне никогда еще не доводилось видеть, хотя я уже порядочно работаю в тундре. Для тебя, как для историка, эти люди представляют научный интерес. Они застыли на дикой ступени развития и имеют о Советской власти самое смутное представление. Я издали наблюдал за отжившим обрядом похорон. Надо тебе честно сказать – это отвратительное зрелище. Тело раздели и положили на голый снег, обложив вокруг символической оградкой из камней…»
Еттытегин задумался. Письма брату были его больным местом. Он мучился над каждой строкой. Хотел показать, что стал самостоятельным, взрослым человеком и может поделиться с братом вполне зрелыми мыслями, изложенными без грамматических ошибок…
«…Помнишь книгу Стефанссона «Белокурые эскимосы»? Так вот, есть не только такие эскимосы, но и чукчи. В этом стойбище я видел молодую женщину-блондинку. Она очень красивая и не знает ни слова на другом языке, кроме чукотского. Мне сначала показалось, что она притворяется…»
Еттытегин подробно описал свой разговор с Росмунтой.
«Новости из дому хорошие. Отец по-прежнему ходит на охоту. Недавно я ему написал письмо, чтобы приезжал строить комбинат. А что? Может быть, старик решится? Он у нас знаешь какой? Зимой я был в Магадане. Город мне понравился. Там я встретил Машу Рагтытваль. Помнишь ее? Она с тобой училась в одном классе. Теперь работает в типографии газеты «Советкэн Чукотка», а в Магадан приехала осваивать какую-то электронную машину для изготовления клише. Маша спрашивала, когда ты приедешь и где собираешься работать. Дорогой брат, я бы мог тебе еще много написать. Ты просишь в письмах сообщать, что нового на Чукотке. Отвечаю – все новое. Если все описывать – можно писать всю ночь, и работы еще хватит на следующий день…»
Еттытегин запечатал письмо, предварительно тщательно его проверив, оделся и вышел на улицу. Кончался рабочий день. Возле магазина толпился народ. По дороге, ведущей с рудника, бежал переполненный автобус – на подножке висел человек. С аэродрома доносился шум моторов.
Перед тем как опустить письмо в почтовый ящик, Еттытегин еще раз посмотрел на адрес – правильно.
3
Праву получил письмо перед самым отъездом из Ленинграда. Он сунул его в карман, решив прочесть в вагоне.
Когда поезд тронулся и за окном замелькали огоньки пригородных поселков, Праву вошел в купе. Он с удивлением обнаружил, что испытывает те же чувства, с какими он пять лет назад ехал в Ленинград. Нет, все-таки есть разница. Большая разница.
Праву смотрел в окно. В темноте лишь редко мелькал огонек да у самого стекла проносились столбы.
Грустно уезжать отсюда. Сколько сил и стараний было положено на то, чтобы поехать в Ленинградский университет. Пять лет жизни – большой срок. Праву привык к городу, к его неумолчному, как океанский прибой, шуму. Задолго до защиты дипломной работы кафедра рекомендовала Праву в аспирантуру. Но именно в го время, когда определилось его будущее, Праву охватила тоска по родным местам. Он целыми днями просиживал в газетном зале Публичной библиотеки, листал «Советскую Чукотку» и «Магаданскую правду», ловил каждого приезжего с Чукотки и жадно расспрашивал о делах на родине.
Научные работники кафедры, возвращавшиеся из экспедиций, жаловались, что на Чукотке исчезают объекты для изучения этнографии: сносились яранги, редко можно встретить кожаную байдару, а шаманов вовсе не осталось, даже самых захудалых…
Праву все чаще снились картины далекого детства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86