– Работа не пыльная, как говорят русские. Зимой еще есть куда поездить, а летом вовсе некуда. Так и сижу в гараже. Иногда, когда становится совсем тошно, сажусь на бульдозер. Но ничего, жить можно! Зарплата приличная. Вот сегодня отвез заведующего финансовым отделом окрисполкома на аэродром, завернул в магазин, купил чего надо. Поставлю машину в гараж и пойду отдыхать. Жены нет, комната есть, никто над тобой до следующего утра не командует.
В свою очередь Кымытэгин поинтересовался, чем занимается Праву.
– Слышал, – сказал Кымытэгин, когда Праву сообщил, что работает в Торвагыргыне. – Много раз говорили о вас. Собираются выдвигать. Председатель ругался: кадров местных не хватает, а человека с высшим образованием держат в глуши, не дают расти…
Кымытэгин оказался человеком очень осведомленным в делах окружного комитета партии.
Подъехали к гаражу. Праву вышел из машины.
– Может быть, составите компанию? – Кымытэгин выразительно показал на две бутылки спирта, лежавшие рядом с ним на сиденье.
Праву вспомнил слова, сказанные Тымнетом: смотри не напейся. Он взглянул на Кымытэгина, колеблясь.
Внутренний голос подсказывал отказаться от выпивки, но тут же примешивался другой и очень убедительно внушал, что в его положении нет ничего лучше, как хорошенько выпить. В самом деле, испокон веков ведется прибегать в таких случаях к спасительному вину – для забвения, видимо. Праву не первый и не последний… Что же делать? Идти к Тымнету, который все знает и будет утешать, не понимая глубины его обиды и разочарования? Или пойти в кино?.. Нет, лучше уж к Кымытэгину.
Жилище шофера оказалось в одном из новых домов, выстроившихся рядком в верхнем Анадыре. Одну из комнат в двухкомнатной квартире занимал Кымытэгин.
Хозяин скинул спецовку, тщательно умылся и принялся готовить закуску. Достал откуда-то две огромные замороженные нельмы и положил на стол.
– Мы не будем их строгать, – сказал он, принеся из кухни топор. – Мы их побьем. Так вкуснее.
Он разложил на газете рыбины и сильными ударами обуха топора расколотил их. Потом поставил несколько банок с консервами и гордо сказал:
– Китайское мясо. Курица и утки. Но сварены так, что не разберешь, где утка, а где курица. Правда, живую курицу я видел в бухте Провидения, но ел ее только в консервированном виде… Садитесь на диван. Это хороший диван. Раньше он стоял в приемной председателя окрисполкома.
Стол, на котором разложил еду Кымытэгин, тоже, должно быть, когда-то стоял в учреждении: из боковых планок еще торчали лохмотья сукна.
Кымытэгин разлил спирт по стаканам и спросил:
– Вы пьете какой: чистый или разведенный?
– Разведенный, – уверенно сказал Праву.
Чокнулись стаканами.
– За что пьем? – спросил Праву.
– Первый тост за Чукотку, – предложил Кымытэгин. – Так всегда начинает заведующий окружным плановым отделом Нацваладзе.
– Хорошо, – согласился Праву и выпил. Спирт обжег внутренности, и Праву поперхнулся.
– Скорей! Скорей! – Кымытэгин протянул ему большой кусок мерзлой рыбы, обсыпанный солью.
Прошла горечь во рту, а в желудке зажегся маленький костер, который погнал тепло по всем жилам.
Праву обвел потеплевшими глазами комнату и спросил:
– Что ж ты не женишься? У тебя хорошая специальность, комната есть.
– Разве тут женишься? – презрительно протянул Кымытэгин, наливая по второй. – Здесь все девушки ждут каких-то необыкновенных женихов. Я разочаровался. Вот перееду в колхоз – там другое дело. А здесь какая-нибудь фифа, завитая как каракуль, все фыркает, пфукает, будто родилась не в яранге, а во дворце, в худшем случае в доме командира полка. Я спрашиваю одну: «Кто тебе возит лед?» А она: «Чукчи привозят». Хохотал я. Спрашиваю: «А кто ты сама такая? Неужели не чукчанка?» Так она рассердилась. Вот вы не знаете: есть такие, которые стыдятся родного чукотского языка, выдают себя за чуванцев и черт знает еще за кого! – Кымытэгин разгорячился: – А меня нипочем не оторвать от Чукотки… Все дело в том, что цивилизация портит людей! – Он пытливо посмотрел на Праву. – Это точно! – продолжал он. – Я читал. В книге Амундсена об эскимосах. Он там говорит, что не пожелал бы никогда эскимосскому народу встречаться с цивилизацией.
– Ну, ты тут не разобрался как следует, – возразил Праву. – Амундсен имел в виду капиталистическую цивилизацию.
– Может быть, я не прав, – кивнул отяжелевшей головой Кымытэгин. – Но обидно, когда мне говорят: какой же ты чукча, раз живешь в хорошем доме, водишь машину и правильно говоришь по-русски?
– Кто же так говорит?
– Есть такие, – уклончиво ответил Кымытэгин и снова наполнил стаканы.
Дальнейшее Праву помнил плохо. Сквозь провалы в памяти перед ним маячило лицо Кымытэгина, вспотевшее и красное. Потом Праву очутился на диване, который когда-то стоял в приемной окрисполкома.
Пробуждение было мучительным. Когда Праву открыл глаза, он увидел над собой покачивающийся потолок. В ужасе зажмурился, но покачивание продолжалось. Вчерашнее представлялось мрачным и позорным. Праву краем глаза взглянул на стол и быстро отвернулся: растаявшие куски сырой рыбы, окурки, натыканные в консервные банки, бутылки внушали отвращение.
Праву невольно застонал. Тотчас откликнулся Кымытэгин:
– Проснулись?
– Ох, голова болит.
– Сейчас поправим! – Кымытэгин легко вскочил с пола, где спал, подстелив старую шинель.
Через несколько минут он принес кипящий чайник.
Праву уже сидел на диване.
– Где можно умыться? – спросил он.
– На кухне.
– Там есть кто-нибудь?
– Нет, – ответил Кымытэгин, доставая чистое полотенце.
Праву умылся и причесался. Он боялся взглянуть в зеркало, которое висело над умывальником.
Когда он вернулся в комнату, на столе было прибрано, а по стаканам разлит оставшийся спирт.
– Осталось спирта опохмелиться, – радостно сообщил Кымытэгин. – Это у меня редко бывает.
Праву взглянул на стакан, и тошнота подступила к горлу.
– Я не могу, – выдавил он.
– От этого лучше станет, – заверил Кымытэгин. – Сразу все пройдет.
От подступивших к горлу спазм Праву не мог произнести ни слова и только отгораживался рукой от стакана.
– Ну, как хотите, – вздохнул Кымытэгин. – А я выпью.
Пока он пил, Праву стоял отвернувшись.
После стакана горячего чая ему стало легче.
– Здорово мы вчера выпили.
– Пустяки, – заметил Кымытэгин. – Даже оставили.
Праву неловко было смотреть в глаза собутыльнику, но он все же осторожно спросил:
– Я, наверно, вел себя плохо?
– Пустяки, – повторил Кымытэгин. – Как всякий пьяный. Правда, несколько раз вспоминали одну девушку, но с кем этого не бывает! Я мог бы припомнить десяток, но не хочу. А Машу я знаю. Тоже мне – леди Гамильтон! Не стоит о ней жалеть.
– Что ж я говорил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
В свою очередь Кымытэгин поинтересовался, чем занимается Праву.
– Слышал, – сказал Кымытэгин, когда Праву сообщил, что работает в Торвагыргыне. – Много раз говорили о вас. Собираются выдвигать. Председатель ругался: кадров местных не хватает, а человека с высшим образованием держат в глуши, не дают расти…
Кымытэгин оказался человеком очень осведомленным в делах окружного комитета партии.
Подъехали к гаражу. Праву вышел из машины.
– Может быть, составите компанию? – Кымытэгин выразительно показал на две бутылки спирта, лежавшие рядом с ним на сиденье.
Праву вспомнил слова, сказанные Тымнетом: смотри не напейся. Он взглянул на Кымытэгина, колеблясь.
Внутренний голос подсказывал отказаться от выпивки, но тут же примешивался другой и очень убедительно внушал, что в его положении нет ничего лучше, как хорошенько выпить. В самом деле, испокон веков ведется прибегать в таких случаях к спасительному вину – для забвения, видимо. Праву не первый и не последний… Что же делать? Идти к Тымнету, который все знает и будет утешать, не понимая глубины его обиды и разочарования? Или пойти в кино?.. Нет, лучше уж к Кымытэгину.
Жилище шофера оказалось в одном из новых домов, выстроившихся рядком в верхнем Анадыре. Одну из комнат в двухкомнатной квартире занимал Кымытэгин.
Хозяин скинул спецовку, тщательно умылся и принялся готовить закуску. Достал откуда-то две огромные замороженные нельмы и положил на стол.
– Мы не будем их строгать, – сказал он, принеся из кухни топор. – Мы их побьем. Так вкуснее.
Он разложил на газете рыбины и сильными ударами обуха топора расколотил их. Потом поставил несколько банок с консервами и гордо сказал:
– Китайское мясо. Курица и утки. Но сварены так, что не разберешь, где утка, а где курица. Правда, живую курицу я видел в бухте Провидения, но ел ее только в консервированном виде… Садитесь на диван. Это хороший диван. Раньше он стоял в приемной председателя окрисполкома.
Стол, на котором разложил еду Кымытэгин, тоже, должно быть, когда-то стоял в учреждении: из боковых планок еще торчали лохмотья сукна.
Кымытэгин разлил спирт по стаканам и спросил:
– Вы пьете какой: чистый или разведенный?
– Разведенный, – уверенно сказал Праву.
Чокнулись стаканами.
– За что пьем? – спросил Праву.
– Первый тост за Чукотку, – предложил Кымытэгин. – Так всегда начинает заведующий окружным плановым отделом Нацваладзе.
– Хорошо, – согласился Праву и выпил. Спирт обжег внутренности, и Праву поперхнулся.
– Скорей! Скорей! – Кымытэгин протянул ему большой кусок мерзлой рыбы, обсыпанный солью.
Прошла горечь во рту, а в желудке зажегся маленький костер, который погнал тепло по всем жилам.
Праву обвел потеплевшими глазами комнату и спросил:
– Что ж ты не женишься? У тебя хорошая специальность, комната есть.
– Разве тут женишься? – презрительно протянул Кымытэгин, наливая по второй. – Здесь все девушки ждут каких-то необыкновенных женихов. Я разочаровался. Вот перееду в колхоз – там другое дело. А здесь какая-нибудь фифа, завитая как каракуль, все фыркает, пфукает, будто родилась не в яранге, а во дворце, в худшем случае в доме командира полка. Я спрашиваю одну: «Кто тебе возит лед?» А она: «Чукчи привозят». Хохотал я. Спрашиваю: «А кто ты сама такая? Неужели не чукчанка?» Так она рассердилась. Вот вы не знаете: есть такие, которые стыдятся родного чукотского языка, выдают себя за чуванцев и черт знает еще за кого! – Кымытэгин разгорячился: – А меня нипочем не оторвать от Чукотки… Все дело в том, что цивилизация портит людей! – Он пытливо посмотрел на Праву. – Это точно! – продолжал он. – Я читал. В книге Амундсена об эскимосах. Он там говорит, что не пожелал бы никогда эскимосскому народу встречаться с цивилизацией.
– Ну, ты тут не разобрался как следует, – возразил Праву. – Амундсен имел в виду капиталистическую цивилизацию.
– Может быть, я не прав, – кивнул отяжелевшей головой Кымытэгин. – Но обидно, когда мне говорят: какой же ты чукча, раз живешь в хорошем доме, водишь машину и правильно говоришь по-русски?
– Кто же так говорит?
– Есть такие, – уклончиво ответил Кымытэгин и снова наполнил стаканы.
Дальнейшее Праву помнил плохо. Сквозь провалы в памяти перед ним маячило лицо Кымытэгина, вспотевшее и красное. Потом Праву очутился на диване, который когда-то стоял в приемной окрисполкома.
Пробуждение было мучительным. Когда Праву открыл глаза, он увидел над собой покачивающийся потолок. В ужасе зажмурился, но покачивание продолжалось. Вчерашнее представлялось мрачным и позорным. Праву краем глаза взглянул на стол и быстро отвернулся: растаявшие куски сырой рыбы, окурки, натыканные в консервные банки, бутылки внушали отвращение.
Праву невольно застонал. Тотчас откликнулся Кымытэгин:
– Проснулись?
– Ох, голова болит.
– Сейчас поправим! – Кымытэгин легко вскочил с пола, где спал, подстелив старую шинель.
Через несколько минут он принес кипящий чайник.
Праву уже сидел на диване.
– Где можно умыться? – спросил он.
– На кухне.
– Там есть кто-нибудь?
– Нет, – ответил Кымытэгин, доставая чистое полотенце.
Праву умылся и причесался. Он боялся взглянуть в зеркало, которое висело над умывальником.
Когда он вернулся в комнату, на столе было прибрано, а по стаканам разлит оставшийся спирт.
– Осталось спирта опохмелиться, – радостно сообщил Кымытэгин. – Это у меня редко бывает.
Праву взглянул на стакан, и тошнота подступила к горлу.
– Я не могу, – выдавил он.
– От этого лучше станет, – заверил Кымытэгин. – Сразу все пройдет.
От подступивших к горлу спазм Праву не мог произнести ни слова и только отгораживался рукой от стакана.
– Ну, как хотите, – вздохнул Кымытэгин. – А я выпью.
Пока он пил, Праву стоял отвернувшись.
После стакана горячего чая ему стало легче.
– Здорово мы вчера выпили.
– Пустяки, – заметил Кымытэгин. – Даже оставили.
Праву неловко было смотреть в глаза собутыльнику, но он все же осторожно спросил:
– Я, наверно, вел себя плохо?
– Пустяки, – повторил Кымытэгин. – Как всякий пьяный. Правда, несколько раз вспоминали одну девушку, но с кем этого не бывает! Я мог бы припомнить десяток, но не хочу. А Машу я знаю. Тоже мне – леди Гамильтон! Не стоит о ней жалеть.
– Что ж я говорил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86