Все это напоминало места, о которых так любила распространяться его мать, — Треблинку и Освенцим, — хотя Феррис знал, что такие места просто не могут существовать на американской земле.
“Господи, — пронеслось у него в голове, — я попал в концентрационный лагерь!”
Его принесли в уютную гостиную, где блондинка по имени Илза попыталась стянуть с него одеяло.
— Ну, вот мы и дома, — сказала она. Но Феррис отказался вставать и, вцепившись в одеяло, не давал его с себя стащить.
— Давайте же, — нежным голоском уговаривала Илза, — вставайте.
— Может, мистер ДОрр хочет освежиться? — раздался гортанный голос, мучивший Ферриса в кошмарных снах. — Не принять ли ему душ?
— Ни в коем случае! — завопил Феррис ДОрр. — Я знаю, что означает ваш душ!
— Его испугало долгое путешествие, — сказал Конрад Блутштурц. — Давай, я с ним поговорю, а ты пока разожги печь.
— Я не еврей! — выкрикнул Феррис, вскакивая на ноги.
— Вы нам уже говорили об этом! — рассмеялся старик. — Илза просто собирается приготовить обед. Что вы предпочитаете?
— Что угодно, лишь бы это была ветчина, буженина или свиные отбивные.
— Что-нибудь из этого, Илза! — крикнул старик вслед девушке. — Идите сюда, — обратился он к Феррису, — садитесь рядом. Вы очень странный молодой человек, но при этом вы гений. Все гении странные.
— Я хочу домой, — заявил Феррис, усаживаясь в кресло с той же решимостью, с какой обитатель камеры смертников опускается на электрический стул. Ему вдруг отчаянно захотелось лимонной колы, но он знал, что ее уже много лет как перестали выпускать.
— Не бойтесь, вы пробудете здесь очень недолго. Мне нужен ваш опыт. И распылитель.
— Я вам его дарю, только посадите меня скорее на автобус!
— Обязательно, но только через неделю. А сейчас я расскажу вам о моих планах. — И старик развернул перед Феррисом свои чертежи. — Как видите, некоторые детали очень хрупкие, но у нас есть формы для отливки. Скажите, можно с помощью вашего распылителя отлить мелкие детали?
Феррис мельком взглянул на чертежи.
— Запросто. А теперь я могу идти?
— Только после того, как эти детали изготовят и соберут.
— А что из них соберут?
— Меня, — коротко ответил Конрад Блутштурц. — Из них соберут меня.
— Но из тех деталей, что изображены на этих чертежах, можно изготовить небольшой танк.
— Так оно и есть.
Всю ночь приносили какие-то отливки, болванки и прочие заготовки из титана. Титан был высокого качества. На некоторых образчиках Феррис опознал клеймо “Титаник титаниум текнолоджиз”. Ферриса заставили плавить титан, а из расплавленного металла отливали детали механизмов. Солдаты в коричневой форме относили детали в соседнее помещение. Как-то раз дверь приоткрылась, и Феррис увидел, что там находится операционная.
Он вспомнил леденящие душу рассказы матери о тех жутких операциях, которые производили нацисты над беззащитными пациентами. Однажды он и сам видел фотографию двух фашистских врачей, с надутым видом стоящих над покрытым простыней телом. Из-под простыни торчали ноги, на которых практически не было мяса.
Феррис ДОрр содрогнулся. Он не знал, во что его втянули, но чувствовал, что стал участником какого-то злодеяния. И впервые в жизни он понял, почему его мать так упорно не хотела забывать истребление евреев в фашистских лагерях.
Это происходило снова, на сей раз в Америке. И Феррис принимал в этом участие.
— Что здесь происходит? — спросил он у Илзы, закончив отливку самых крупных деталей для какой-то зловещей на вид серповидной части.
— Очищение Америки, — ответила она, словно это было что-то само собой разумеющееся.
— От чего?
— От евреев, негров, азиатов и прочих второсортных людишек. Смитов, например.
— Смитов? — переспросил Феррис ДОрр, вспомнив страницы из телефонной книги.
— Да, они хуже евреев и всех остальных. Гораздо хуже. Это из-за Смита герр фюрер Блутштурц оказался в инвалидной коляске. Но вы поставите его на ноги!
И тут Феррис понял: ненависть не делает различий. Всю жизнь он пытался скрыть свое происхождение, частично из ложного чувства стыда, частично от страха, но зло, которое преследовало его в снах, наконец все же нашло его. От ненависти спасения нет.
— Никто не может чувствовать себя в безопасности, — произнес он вслух.
— Что вы сказали, милый?
Феррис ДОрр поднялся и выключил распылитель. Титан, едва начавший плавиться в своей отливке, тут же застыл.
— Но эта деталь еще не закончена! — воскликнула Илза.
— Закончено, все закончено, — твердо произнес Феррис ДОрр и столкнул распылитель с подставки. Тот с тихим стуком ударился об пол; трубка от удара погнулась. С одной стороны отскочила панель.
— Эй, зачем вы это сделали?
— Это, — с гордым видом заявил Феррис ДОрр, — мой исторический долг. Я еврей!
— Ой, как нехорошо! — Илза скорчила гримасу. — А мы хотели сохранить вам жизнь.
* * *
Конрад Блутштурц был вне себя от ярости. Он попытался вскочить с операционного стола, а перепуганные доктора старались его удержать. Момент был критическим.
— Герр фюрер, — умолял главный хирург, — возьмите себя в руки. Если это правда, мы бессильны помочь.
— Он свихнулся, — простонала Илза, и слезы потекли у нее по щекам. — Я и представить себе не могла, что он выкинет такое! Разве я могла знать?!
— Я должен встать на ноги. Должен ходить!
— Возможно, мы сможем продолжить начатое, — сказал главный хирург. Позади него на щитах были приколоты чертежи нового Конрада Блутштурца. — Останавливаться нельзя — мы зашли слишком далеко, поэтому должны продолжать!
— А я должен ходить!
— Мы сейчас составим список всех незаконченных деталей, герр фюрер, — продолжал главный хирург. — В крайнем случае можно изготовить недостающие части из стали или алюминия. Основные детали уже изготовлены.
— А ноги? — строго спросил Конрад Блутштурц. — Их сейчас как раз собирают.
— Они уже готовы?
— Почти. Давайте сначала прикрепим руку.
— Заканчивайте скорее! А потом приведите его!
— Кого его?
— Этого предателя ДОрра!
— Есть, — ответила Илза.
Врачи ввели в кости левой руки и обеих ног Конрада Блутштурца титановые сочленения. Стальной протез валялся в углу, а вместо него прилаживали протез из голубоватого металла. На новой руке было пять пальцев и, что самое главное, знак принадлежности к человеческому роду — большой палец.
— Не больно? — спросил врач.
— Я переживаю второе рождение, — ответил Конрад Блутштурц, — а боль рождения — это счастье жизни. Ею нужно наслаждаться, а не терпеть.
— Можно сделать общий наркоз, если местный недостаточно обезболивает.
— Облегчение боли мне принесет лишь обретение ног. А полное избавление от нее я получу, лишь сдавив горло человека, из-за которого я оказался в подобном состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63