Что-то, что сделал этот человек, помогло Целому познать себя…. А потом Оно как будто распалось на различные части себя самого, и мне кажется, те — яркие, другие — и есть эти части. Но об этом очень сложно рассказывать, потому что сами они говорят об этом не совсем словами.
Тернер почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Что-то всплывало, возвращалось к нему из подводного города — досье Митчелла. Волна жгучего стыда в холле, облупившаяся грязно-кремовая краска, Кембридж, общежитие университета…
— Где ты родилась, Энджи?
— В Англии. Потом мой отец стал работать на «Маас», и мы переехали. Сначала в Женеву.
Где-то посреди Вирджинии Тернер свернул ховер на обочину из гравия, потом съехал на заросшее пастбище. Он повернул налево, за машиной потянулся клубящийся хвост пыли. Лето, все высохло. Тернер завел ховер поглубже в ельник. Турбина заглохла, машина грузно осела, выдавливая воздух из-под юбки.
— Теперь можно и поесть, — сказал он, перегнувшись на заднее сиденье за холщовым мешком Салли.
Выпутавшись из пристяжных ремней, Энджи расстегнула молнию черного свитера. Под свитером на ней было что-то белое и облегающее, квадратный вырез открыл по-детски гладкое, загорелое тело. Она взяла у него мешок и стала разворачивать приготовленные Салли бутерброды.
— А что не так с твоим братом? — спросила она, протягивая ему половину бутерброда.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, есть что-то… Салли сказала, он все время пьет. Он несчастлив?
— Не знаю, — ответил Тернер, поводя плечами и массируя шею, чтобы снять напряжение. — Я хочу сказать — несчастлив, должно быть, однако я не знаю, почему. Бывает же, что люди иногда просто подвисают.
— Ты имеешь в виду: когда у них нет компаний, которые бы о них заботились? — она принялась за еду.
Тернер поднял на нее глаза.
— Задираешься?
Она кивнула с полным ртом. Проглотила.
— Немножко. Я знаю, что есть много людей, которые не работают на «Маас». Никогда не работали и никогда не станут. Ты — один из них, твой брат — другой. Но я спросила всерьез. Знаешь, мне понравился Руди. Но просто он кажется совсем….
— Конченым? — закончил он за нее, все еще держа бутерброд в руке. — Увязшим? А дело, думаю, в том, что некоторым людям нужно иногда сделать скачок, и если они этого не делают, то увязают по уши — навсегда… А Руди никогда и не пытался соскочить.
— Это как мой отец, когда хотел вытащить меня из «Мааса»? Это скачок?
— Нет. Соскакиваешь ты или нет, каждый решает сам за себя. Просто нужно понять, что где-то тебя ожидает нечто лучшее… — он помедлил, внезапно почувствовав, что смешон, и укусил бутерброд.
— Так решил ты?
Он кивнул, задумавшись — а так ли это?
— Значит, ты уехал, а Руди остался.
— Он всегда был умен, даже талантлив. До сих пор такой. Наполучал целую кучу степеней — и все через сети. В двадцать лет защитил докторскую диссертацию по биотехнологиям в Тулане, потом целый ворох каких-то еще. И никогда не рассылал ни заявлений, ни автобиографий, ничего. К нам сюда являлись агенты чуть ли не со всего света, а он нес им невесть что, нарывался на ссоры… По-моему, он думал, что сможет придумывать что-то сам по себе. Вроде этих его колпаков на собаках. Сдается, у него есть парочка оригинальных патентов, но… Как бы там ни было, он остался дома. Занялся торговлей, стал собирать на заказ «железо», причем был одним из самых крутых в этом штате. Потом заболела наша мать. Она болела очень долго, а я был далеко…
— И где ты был? — девушка открыла термос, и по кабине разнесся запах кофе.
— Так далеко, как только смог забраться, — ответил он, удивившись злости в собственном голосе.
Она передала ему пластмассовую кружку, до краев наполненную горячим черным кофе.
— А ты? Ты говорила, что никогда не знала матери?
— Не знала. Они расстались, когда я была совсем маленькой. Она отказывалась подписывать контракт, если он не согласится подключить ее к какому-то там базовому плану. Так, во всяком случае, он говорит.
— А что он за человек? — он глотнул кофе, потом передал кружку Энджи.
Она взглянула на него поверх ободка красной пластмассовой кружки, вокруг глаз — косметика, наложенная Салли.
— Это ты мне расскажи, — бросила она. — Или лучше спроси об этом через двадцать лет. Мне семнадцать, откуда мне, черт побери, это знать?
Тернер рассмеялся.
— Начинаешь чувствовать себя немного лучше?
— Пожалуй, да. Учитывая обстоятельства. И внезапно он осознал, что рядом с ним женщина, ощутил то, чего не замечал раньше, и его руки нервно потянулись к пульту управления.
— Хорошо. Нам предстоит еще долгий путь…
Этой ночью они спали в ховере, в Южной Пенсильвании, припарковавшись за ржавой стальной решеткой, на которой когда-то висел экран кинотеатра для автомобилистов. Тернер расстелил парку на бронированном полу под длинным горбом турбины. Энджи допивала остатки кофе, теперь уже остывшего, сидя в квадратном отверстии люка над пассажирским сиденьем и глядя, как над полем, заросшем жухлой травой, пульсируют светлячки.
Где-то посреди сна — все еще окрашенного случайными вспышками из досье ее отца — она перекатилась к нему под бок. Теплая и мягкая грудь прижалась к его голой спине, а потом ее рука скользнула погладить плоские мускулы его живота. Тернер даже не шевельнулся, изображая глубокий сон, и вскоре отыскал себе дорогу вниз, в темный лабиринт биософта Митчелла, где диковинные образы начинали сливаться с его собственными страхами и давней болью. Он проснулся на рассвете и услышал, как она тихонько напевает себе под нос, сидя на краю люка:
Мой папаша родной
Красив как дьявол был.
В девять миль длиной
Цепь себе он раздобыл.
И на каждом звене,
Да, на каждом звене
Висело сердце той,
Кого он погубил.
Глава 22
«У ДЖАММЕРА»
До владений Джаммера пришлось преодолеть еще двенадцать пролетов мертвого эскалатора. Занимал клуб, как выяснилось, почти треть последнего этажа. Если не считать заведения Леона, Бобби никогда в жизни не видел ночного клуба, а потому клуб «У Джаммера» произвел на него немалое впечатление, хотя и показался жутковатым. Впечатляли размеры и то, что Бобби счел шикарной обстановкой, а жутковато было потому, что любой ночной клуб, особенно днем, чем-то неуловимо ирреален. Есть в нем что-то ведьмовское.
Заткнув большие пальцы в задние карманы новых джинсов, Бобби с любопытством оглядывался по сторонам, пока Джекки шепотом беседовала с длиннолицым белым в мятом синем комбинезоне. Обстановку клуба составляли темные банкетки с обивкой из искусственного плюша, круглые черные столики и десяток резных деревянных ширм. Потолок был выкрашен черным, каждый столик слабо освещался собственным невидимым прожектором, нацеленным откуда-то сверху, из темноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Тернер почувствовал, как по спине у него побежали мурашки. Что-то всплывало, возвращалось к нему из подводного города — досье Митчелла. Волна жгучего стыда в холле, облупившаяся грязно-кремовая краска, Кембридж, общежитие университета…
— Где ты родилась, Энджи?
— В Англии. Потом мой отец стал работать на «Маас», и мы переехали. Сначала в Женеву.
Где-то посреди Вирджинии Тернер свернул ховер на обочину из гравия, потом съехал на заросшее пастбище. Он повернул налево, за машиной потянулся клубящийся хвост пыли. Лето, все высохло. Тернер завел ховер поглубже в ельник. Турбина заглохла, машина грузно осела, выдавливая воздух из-под юбки.
— Теперь можно и поесть, — сказал он, перегнувшись на заднее сиденье за холщовым мешком Салли.
Выпутавшись из пристяжных ремней, Энджи расстегнула молнию черного свитера. Под свитером на ней было что-то белое и облегающее, квадратный вырез открыл по-детски гладкое, загорелое тело. Она взяла у него мешок и стала разворачивать приготовленные Салли бутерброды.
— А что не так с твоим братом? — спросила она, протягивая ему половину бутерброда.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, есть что-то… Салли сказала, он все время пьет. Он несчастлив?
— Не знаю, — ответил Тернер, поводя плечами и массируя шею, чтобы снять напряжение. — Я хочу сказать — несчастлив, должно быть, однако я не знаю, почему. Бывает же, что люди иногда просто подвисают.
— Ты имеешь в виду: когда у них нет компаний, которые бы о них заботились? — она принялась за еду.
Тернер поднял на нее глаза.
— Задираешься?
Она кивнула с полным ртом. Проглотила.
— Немножко. Я знаю, что есть много людей, которые не работают на «Маас». Никогда не работали и никогда не станут. Ты — один из них, твой брат — другой. Но я спросила всерьез. Знаешь, мне понравился Руди. Но просто он кажется совсем….
— Конченым? — закончил он за нее, все еще держа бутерброд в руке. — Увязшим? А дело, думаю, в том, что некоторым людям нужно иногда сделать скачок, и если они этого не делают, то увязают по уши — навсегда… А Руди никогда и не пытался соскочить.
— Это как мой отец, когда хотел вытащить меня из «Мааса»? Это скачок?
— Нет. Соскакиваешь ты или нет, каждый решает сам за себя. Просто нужно понять, что где-то тебя ожидает нечто лучшее… — он помедлил, внезапно почувствовав, что смешон, и укусил бутерброд.
— Так решил ты?
Он кивнул, задумавшись — а так ли это?
— Значит, ты уехал, а Руди остался.
— Он всегда был умен, даже талантлив. До сих пор такой. Наполучал целую кучу степеней — и все через сети. В двадцать лет защитил докторскую диссертацию по биотехнологиям в Тулане, потом целый ворох каких-то еще. И никогда не рассылал ни заявлений, ни автобиографий, ничего. К нам сюда являлись агенты чуть ли не со всего света, а он нес им невесть что, нарывался на ссоры… По-моему, он думал, что сможет придумывать что-то сам по себе. Вроде этих его колпаков на собаках. Сдается, у него есть парочка оригинальных патентов, но… Как бы там ни было, он остался дома. Занялся торговлей, стал собирать на заказ «железо», причем был одним из самых крутых в этом штате. Потом заболела наша мать. Она болела очень долго, а я был далеко…
— И где ты был? — девушка открыла термос, и по кабине разнесся запах кофе.
— Так далеко, как только смог забраться, — ответил он, удивившись злости в собственном голосе.
Она передала ему пластмассовую кружку, до краев наполненную горячим черным кофе.
— А ты? Ты говорила, что никогда не знала матери?
— Не знала. Они расстались, когда я была совсем маленькой. Она отказывалась подписывать контракт, если он не согласится подключить ее к какому-то там базовому плану. Так, во всяком случае, он говорит.
— А что он за человек? — он глотнул кофе, потом передал кружку Энджи.
Она взглянула на него поверх ободка красной пластмассовой кружки, вокруг глаз — косметика, наложенная Салли.
— Это ты мне расскажи, — бросила она. — Или лучше спроси об этом через двадцать лет. Мне семнадцать, откуда мне, черт побери, это знать?
Тернер рассмеялся.
— Начинаешь чувствовать себя немного лучше?
— Пожалуй, да. Учитывая обстоятельства. И внезапно он осознал, что рядом с ним женщина, ощутил то, чего не замечал раньше, и его руки нервно потянулись к пульту управления.
— Хорошо. Нам предстоит еще долгий путь…
Этой ночью они спали в ховере, в Южной Пенсильвании, припарковавшись за ржавой стальной решеткой, на которой когда-то висел экран кинотеатра для автомобилистов. Тернер расстелил парку на бронированном полу под длинным горбом турбины. Энджи допивала остатки кофе, теперь уже остывшего, сидя в квадратном отверстии люка над пассажирским сиденьем и глядя, как над полем, заросшем жухлой травой, пульсируют светлячки.
Где-то посреди сна — все еще окрашенного случайными вспышками из досье ее отца — она перекатилась к нему под бок. Теплая и мягкая грудь прижалась к его голой спине, а потом ее рука скользнула погладить плоские мускулы его живота. Тернер даже не шевельнулся, изображая глубокий сон, и вскоре отыскал себе дорогу вниз, в темный лабиринт биософта Митчелла, где диковинные образы начинали сливаться с его собственными страхами и давней болью. Он проснулся на рассвете и услышал, как она тихонько напевает себе под нос, сидя на краю люка:
Мой папаша родной
Красив как дьявол был.
В девять миль длиной
Цепь себе он раздобыл.
И на каждом звене,
Да, на каждом звене
Висело сердце той,
Кого он погубил.
Глава 22
«У ДЖАММЕРА»
До владений Джаммера пришлось преодолеть еще двенадцать пролетов мертвого эскалатора. Занимал клуб, как выяснилось, почти треть последнего этажа. Если не считать заведения Леона, Бобби никогда в жизни не видел ночного клуба, а потому клуб «У Джаммера» произвел на него немалое впечатление, хотя и показался жутковатым. Впечатляли размеры и то, что Бобби счел шикарной обстановкой, а жутковато было потому, что любой ночной клуб, особенно днем, чем-то неуловимо ирреален. Есть в нем что-то ведьмовское.
Заткнув большие пальцы в задние карманы новых джинсов, Бобби с любопытством оглядывался по сторонам, пока Джекки шепотом беседовала с длиннолицым белым в мятом синем комбинезоне. Обстановку клуба составляли темные банкетки с обивкой из искусственного плюша, круглые черные столики и десяток резных деревянных ширм. Потолок был выкрашен черным, каждый столик слабо освещался собственным невидимым прожектором, нацеленным откуда-то сверху, из темноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79